Der Körper bebt, beweist dass er lebt. Ich brauch keinen Frieden, das Blut muss sieden. Den Blick geradeaus, die Gedanken sind klar. Wo bin ich gewesen, ich bin wieder da. Sei stets gut zu mir, Wenn mein stummes Herz wieder lacht. Oh, mein Elixier, Hast das Feuer neu entfacht. Adrenalin! Ost+Front «Adrenalin»
Кимбли возвращался с очередного собрания общества Туле, которые стали более редкими, однако с Хаусхоффером они всё же периодически встречались. У того по-прежнему квартировался Гесс, и, хотя Карл особенно ничего об этом не говорил, было понятно, что его это положение вещей не слишком устраивало. Зато старик был уверен в абсолютной непричастности бывшего алхимика к злополучному взрыву. О бомбе у него выяснить толком тоже ничего не удалось, но на это Зольф и не рассчитывал. Да ещё и последние новости не радовали — Кимбли читал газеты и прекрасно знал, что в ту роковую ночь, когда бывшая машинистка из его отдела отчего-то бросилась под колеса «семёрки», в исповедальне у старины Петра был убит химик Ганс Рубер, назначивший ему встречу. И не нужно было обладать задатками гения, чтобы сложить произошедшее в единую картину — кому-то очень сильно понадобилось выставить Зольфа виновным в убийстве. Оставался самый основной вопрос: кому и зачем это было столь необходимо. Очевидно, это как-то было связано с той самой взрывчаткой, но как именно — Кимбли не знал. Подойдя к дому — а в этот день Зольф отчего-то решил дойти до собрания пешком, — он едва ли не кожей почувствовал, что что-то было не так. Он привык к подобному ещё со времён ишварской войны — все, кто не обладал подобным чутьём, очень скоро остались кормить бродячих псов и шакалов. Это ощущение было почти забытым и отчасти очень даже приятным, но все положительные стороны резко обратились в недостатки, стоило вспомнить, что алхимия была ему недоступна. Он почувствовал чьи-то руки на затылке, сладковатый запах ударил в нос. Кимбли попытался уйти от захвата вниз, но перед глазами потемнело, и наступила тишина. Багровый алхимик пришёл в себя в тёмном затхлом помещении. Он сидел на стуле, руки его были скованы за спиной — опять! — ноги привязаны. Он поднял голову, силясь услышать или рассмотреть, есть ли кто-то ещё кроме него в этом гостеприимном месте. — Очнулся, — грубый хриплый голос словно вонзился в мозг. — Разговаривать будем? Человек, говоривший с ним, стоял в тени. — Смотря о чём, — пленник неловко пожал плечами. — А это мы будем определять, о чём, — хохотнул голос, — твоё дело маленькое — на вопросы отвечать. А спрашивать я буду. Волосы на затылке встали дыбом. Скованные руки лишали Кимбли способности связно мыслить — слишком много воспоминаний связывало его с этими ощущениями. Все его усилия были направлены на одно: удержать самообладание. Не выказать страха. Не показаться слабым. — Ну попробуй, — равнодушно бросил Зольф. Наёмник в углу был готов взорваться — надо было у того франта-заказчика просить двойную цену. — Ты чего это? Непонятливый? — Да нет, наоборот, — протянул Кимбли. — Дерьма кусок! — вышел из себя похититель, подскакивая к пленнику и хватая того за лацкан пиджака. Уж очень раздражал честного криминального элемента связанный человек, не спешивший паниковать и просить отпустить его, а даже в таком положении ухитрявшийся представлять ситуацию так, словно он сидел в удобном кресле и вёл светскую ни к чему не обязывающую беседу. И сейчас, безвольно повиснув в руках наёмника, этот тип ухмылялся. — Перестань, — раздался вкрадчивый голос из тёмного угла, — не надо грубить нашему достопочтенному гостю. Страх с новой силой сжал сердце Зольфа липкой потной ладонью, заставив дыхание участиться, губы — пересохнуть, а самого Кимбли — испытать совершенно парадоксальное болезненное удовольствие: наконец-то размеренность и некоторая пресность здешней жизни оказалась разбавленной острыми ощущениями. Хотя, что таить греха — всё его существо жаждало подобных эмоций, но из совершенно иной отправной точки. А никак не оказаться приведённым силком невесть куда невесть зачем, ещё и со скованными руками. — В гости, между прочим, по собственной воле ходят, а не силком тягают, — заметил Кимбли, нервно дёрнув головой, после того, как его отпустили. Голос в углу рассмеялся. — Это смотря к кому. Я, например, если в гости зову, ко мне на всех четырёх поспешают, — с явной улыбкой отозвался голос. — Давай, расскажи мне, мил человек, что ты знаешь о бомбе. Зольф рассмеялся. Он ожидал подобного, но в несколько ином антураже. Пусть смех и вышел слегка истерическим, бывший алхимик даже немного расслабился — тут у него не было поводов чего-либо скрывать, а, судя по голосу, его собеседник, прятавшийся в тени и табачном дыму, был способен на конструктивный диалог. Хотя скованные руки по-прежнему мешали ясности мышления. — О какой же именно бомбе? — А ты не юли, — посоветовал голос. — Может, тогда и снисхождение проявим. Помнишь бомбу, что на испытаниях взорвалась? — На память не жалуюсь, — отозвался пленник. — Да только не одна она там взорвалась. — Выкладывай всё, что знаешь. И без промедления, а то я же на предмет снисхождения и передумать могу.***
— Вы всё слышали, — пожал плечами Веллер, закуривая. — Ничего нового. Безногий разозлился. Он так рассчитывал на этот разговор! — Выходит, придётся разговаривать по-другому, — глаза инвалида блеснули. — Вы уверены? — лицо Готтфрида выражало сомнение. Он был уверен, что Кимблер сказал правду. И теперь стоило трясти этого Рубера, с которым их невольный гость так и не встретился. Но, похоже, его подельник был настолько ослеплён жаждой личной вендетты, что был инвалидом не только по состоянию опорно-двигательного аппарата, но и зрения, слуха и, по всей видимости, мозга. — Пустите меня с ним поговорить, — Безногий рвался в бой. — Нельзя, — отрезал Веллер. — Вы представляете себе, что будет, если он вас запомнит и доложит полиции? С учётом того, сколько раз его допрашивали и, по всей видимости, безрезультатно, нас тут же заподозрят во всех делишках, которые кто-то хочет повесить на него. А нам бы не подставляться, а сыграть на опережение! — А мы от него избавимся, — предложил инвалид. Веллер закурил ещё одну. Похоже, учёный, на которого он делал ставку, сдулся, раз готов рисковать всем ради того, чтобы заглянуть в глаза чудовищу из прошлого. — Даже думать об этом забудьте, — в голосе Готтфрида зазвенел металл. — Я и так ума не приложу, как бы его поделикатнее отсюда выставить.***
Анна, словно тень, следила за Ноа в те моменты, когда не была с Исааком. Ничем примечательным цыганка не занималась — работала в цветочной лавке, а вечера и редкие выходные проводила дома. Ни друзей, ни личной жизни — ровным счётом ничего. Вежлива и ровна в общении с клиентами, смотрит в рот мальчишке с золотой косой — от слежки за подобным объектом недолго и помереть со скуки. Стремится не трогать никого руками — единственная особенность, но о её причине разведчица догадывалась, пусть и не хотела до конца верить в подобные возможности. Но если это и правда так — зачем ей нужны обрывки чужих воспоминаний? Девчонку можно понять. На сближение Анна пока не шла — всё же прямой контакт и есть прямой контакт, придётся обнаруживать себя, изворачиваться — а ей было совершенно не нужно, чтобы в Центре узнали, что дело с бомбой она не забросила. Зато походив по придуманным бытовым предлогам в полицию и покрутившись около, разведчица выяснила, что очень странную взрывчатку — вроде бы как, экспериментальную — привозил на испытания некоторый химик из одной из крупных корпораций. Это было уже очень похоже на след, по которому она решила идти, но очень и очень осторожно. Очень быстро удалось выяснить, что тот самый химик и жертва скандального убийства в церкви, которое тут же было подхвачено и разлетелось слухами по всему Мюнхену, а то и за его пределами, — одно лицо. Это чертовски осложняло дело. Складывалось впечатление, что новая информация вместо того, чтобы вносить ясность, запутывает ещё больше.***
Ласт смотрела на часы — Зольф снова не вернулся. Что-то подсказывало ей, что на сей раз и правда случилось что-то серьёзное — он позвонил ей из дома Хаусхоффера и сообщил, что будет поздно и хочет прогуляться. Однако уже светало, а Кимбли так и не пришёл. С трудом соврав Марии что-то про поездку по работе, она вышла из дома, ведя Вильгельма на поводке. Пёс вёл себя беспокойно: оглядывался, скулил, но этот факт Леонор списала на то, что животное скучало по Зольфу, которого успело полюбить всей искренней собачьей любовью. Однако вскоре Вильгельм дёрнулся и потащил свою хозяйку прямиком к раскидистому кусту благоухающего шиповника, под которым белело нечто явно не растительного происхождения. Спустив собаку с поводка, гомункул следила за движениями мощного чёрного тела, пробирающегося сквозь колючки. Когда же пёс вернулся, Ласт ощутила подползающий к горлу ком — огромные зубы почти нежно сжимали шляпу Зольфа. Похоже, всё развивалось стремительно. Что теперь делать, Ласт не знала — идти в полицию? У неё в этом мире не было ни таких возможностей, ни таких рычагов, как в Аместрисе. Она стояла перед домом, сжимая в руках злополучную шляпу — она точно принадлежала Кимбли. Тот же оттенок, тот же фасон — да она даже пахла им! Дог сидел рядом, понурив голову. — Фройляйн Шварц, доброе утро, — вежливо поздоровался невесть откуда возникший комиссар Маттиас Хан. — Какой красавец! Комиссар снял перчатку и потрепал грустно взглянувшего на него пса между бархатных ушей. — Я как раз шёл к вашему жениху. Маттиас Хан шёл к Кимблеру в нерабочее время, с сугубо частным визитом. Его интересовало, насколько правдив был отчёт покойного Рубера и правда ли то, что той самой ночью, неделю назад, они должны были встретиться у старины Петра. — Доброе? — Ласт нахмурилась. — Не знаю… — Что-то произошло? — у Хана засосало под ложечкой. — Зачем вам понадобился Зольф? — перешла в наступление Ласт. — Может, довольно вызывать его на допросы? Он так пострадал в этом ужасном ноябре… Уж что-что, а играть с эмоциями людей гомункул умела превосходно. — По правде говоря, я шёл к нему как частное лицо, — смешался комиссар. Это был её шанс. Обращаться к официальным властям по поводу пропажи Зольфа Ласт не хотела, но вот если попросить о содействии этого комиссара в частном порядке… — Тогда помогите мне, как частное лицо, — она ухватила его за плечо и понизила голос. — Зольф… Он… пропал… Маттиас смотрел в увлажнившиеся глаза этой невероятно красивой женщины и его сердце наполнялось состраданием. — Вы уверены? — это было совсем плохо. Выходит, Кимблер настолько увяз в этих интригах с проклятой бомбой, что кто-то, коль не вышло подставить, попросту решил от него избавиться. Или что-то в этом роде. Выслушав достопочтенную медицинскую сестру, без пяти минут жену химика Зольфа Кимблера, комиссар Маттиас Хан уверился в том, что дело это и правда политической важности. И началось все несколько лет назад, когда принятый в штат химической компании AGFA, а ныне покойный Ганс Рубер принёс на изучение очень-очень странный образец взрывчатки.