Trust I seek and I find in you Every day for us something new Open mind for a different view And nothing else matters. Metallica — «Nothing Else Matters».
Пыльную и израненную компанию, к тому же экспроприировавшую чужой автомобиль, в ложе встретили с пиететом, которого не разделял разве что Маттиас Хан. Впрочем, рассказать о подвигах Анны комиссар ещё не успел, а теперь, кажется, было поздно — Кимбли, который едва держался на ногах, заявил, что она сыграла в обезвреживании взрывчатки неоценимую роль. Исаак, прищурившись, взглянул в глаза Зольфу; тот встретил его взгляд серьёзно, без привычной иронии, и лишь молча кивнул. — Ну… — фельдшер обрабатывал многочисленные ссадины Зольфа, особенное внимание уделив лбу, которому досталось более всего, — до свадьбы заживёт… — Через месяц-то? — вяло переспросил Кимбли. — Почему через месяц? — удивлённо посмотрел на него врач. — У меня свадьба через месяц, — пояснил Зольф, усмехаясь. Ласт и Энви не дали себя толком осмотреть, воспользовавшись суматохой. Анна и Исаак уединились и о чём-то тихо разговаривали. — Вас развезут по домам, — сверкнул стёклами очков Маттиас, — раз все дружно отказались ехать в госпиталь… Но знайте: лично я считаю такое поведение крайне безрассудным. Особенно, — он кивнул в сторону Эда, — с его стороны. — А ему и не впервой, — тяжело вздохнул Альфонс. — Он сильный. Но если что… — Если что, — Хан серьёзно посмотрел на Элрика, — то будущая фрау Кимблер работает в госпитале, она вам поможет, так ведь? — Разумеется, — почти пропела Ласт бархатным голосом, прикрыв пушистыми ресницами фиалковые глаза. — К-конечно, — Ал едва не поперхнулся, — мы всенепременно воспользуемся предложением… фройляйн… фрау…***
— Исаак… — на пороге его дома стояла закутанная в плащ Анна Вульф. — Разрешишь войти? Он открыл дверь, жестом приглашая ее внутрь, но не проронил ни слова. — Ты хотел знать, как я там оказалась… …Анна решила начать своё расследование с убитого Рубера. Первый же визит к складам AGFA оказался весьма плодотворным: незнакомый ей человек вывозил из ангаров образцы, весьма напоминающие ту самую бомбу, что была на фотокарточках и за которой гонялся Центр. Разведчица тут же упала ему на хвост. Она терпеливо наблюдала за тем, как груз переходил с рук на руки в самых неожиданных местах, и вот, после очередной передачи, наконец-то драгоценную посылку доставили адресату. Каково же было удивление Анны, когда она обнаружила, что адресатом является не кто иной, как агент советской разведки, известный в Германии как Хельмут Шлезингер. Они проводили пару операций вместе года два назад, но позже каждый выполнял свои задания, не мешая и не помогая другому. Теперь же, когда впору было радоваться, что задание выполнено, пусть и не ею — в глубине души она недолюбливала Шлезингера и не приходила в восторг от мысли, что лавры за такую операцию достанутся ему, — Анна ощущала смутную тревогу. Такое происходило в те моменты, когда она брала ложный след или оказывалась на грани провала. У разведчиков вообще было принято временами обращаться к внутреннему чутью. И сейчас это самое чутье сигнализировало об опасности. Решив довести дело до конца, она выяснила, что Хельмут пригласил кого-то на ска́чки, оборудовал там целую ложу и нанял местных криминальных элементов для охраны. Шпионы никогда не гнушались связей с представителями преступного мира — это была своего рода гарантия молчания, ведь они крепко держали этих висельников за горло. Но выяснив, что Шлезингер вывез бомбы на стадион и позвал, да ещё и от чужого имени, туда Исаака Хоффмана, Анна под личиной официантки пробралась на ипподром. Часть головорезов удалось подкупить деньгами, часть — красным словцом и щедрыми обещаниями. Теперь, когда ей стало известно очень многое, Центр бы, несомненно, порадовался её работе. Да и остальные после произошедшего на удивление не стали сдавать её местной полиции — почему, Анна никак не могла взять в толк. В особенности она не понимала, почему этого не сделали Хан и Кимблер. Придя к выводу, что решать этот вопрос она будет тогда, когда поймёт их мотивы, а, значит, когда они сделают в её сторону первый шаг, Анна принялась за более близкую и насущную проблему — Исаака Хоффмана… Она сидела на мягком кресле у камина и со слезами на глазах рассказывала всё, что могла безопасно рассказать. Клялась, что не хотела ни убивать, ни допускать убийств, но была ослеплена вероломством и подлостью Шлезингера. Говорила, как важно для неё, Анны — не разведчицы, не агента, а влюблённой женщины, — спасти того, кто столь мил её мятежному сердцу. Исаак хотел верить ей, хотел позабыть как кошмарный сон те страшные слова, что она говорила о ни в чём не повинных людях из этой страны, но не мог забыть её взгляда. Взгляда той, кто без сожаления и промедления сделает всё, что угодно, чего потребует от неё гражданский долг. Он уже видел глаза таких людей в Ишваре. Мало-помалу в них не оставалось ничего человеческого, их жизни были исковерканы, а души зияли незаживающими ранами, оставленными войной. Ледяной понимал, что в этом не было вины — ничьей, пожалуй, кроме тех, кто стоял за развязыванием любой кровопролитной бойни, — но не мог простить ни себе, ни ей того, что, пусть и в порыве минутной слабости, можно допустить хотя бы мысль о геноциде. — Анна… — его голос звучал как-то надтреснуто, — нам надо подумать о многом. Многое проговорить, прожить, понять… Вопрос не в том, люблю ли я тебя… — А в чём? — на лице разведчицы проступили красные пятна. — Сможешь ли ты касаться меня, зная, на что я была готова пойти? Пойти — ради тебя?.. Какой же ты трус… Она вскочила, подхватила изящную сумочку и направилась к двери, вытирая глаза рукавом. — Стой! Не уходи! Исаак в два шага настиг её, развернул к себе и сжал в объятиях, а после накрыл губы Анны своими и, зарываясь руками во влажные пахнущие дождём волосы, принял её пылкий ответ на поцелуй.***
В ближайший выходной на пороге дома Шварцев нарисовались братья Элрики и Эрвин Циммерман. Эдвард неуклюже прихрамывал и вид имел раздраженный и немного несчастный. Он не пока не успел привыкнуть к менее совершенному протезу, сделанному его отцом и по счастливой случайности дождавшемуся его в доме Хайдериха. Мария приняла молодых людей благосклонно, тут же поохала-поахала и пообещала накормить «исключительно сытным и полезным для таких юных организмов обедом», а после провела к Зольфу и Леонор, взяв с них клятвенное обещание, что они таки останутся на трапезу. Не только Мария с энтузиазмом приняла гостей. Огромный дог Вильгельм, на радостях от появления такого количества на подведомственной чёрному мокрому носу территории ещё толком не знакомых людей, тут же произвёл значительно больше слюней, взмахов хвостом, довольного ворчания и прочих действий, отличающих здоровую, счастливую и вдохновлённую появлением новых друзей собаку. — Пришли за медицинской помощью? — ухмыльнулась Ласт, скрестив руки на груди. Энви занял позицию поодаль и, повторив жест сестры, наблюдал, усмехаясь. — Нет, — отозвался Эд. — Мы пришли поблагодарить. Кимбли удивлённо воззрился на говорящего, сцепив пальцы в замок. — Вы не оставили никого из нас в беде, хотя… — Эдвард замялся. — Хотя — что? — Зольф наклонил голову, рассматривая Эда. — Брат не имел ввиду ничего плохого, — улыбнулся Ал. — Просто в Аместрисе… Багровый откинулся на спинку кресла и потёр пластырь на лбу. Ему было очень интересно, что ещё, а главное — как, скажут эти двое. Братья переглянулись и замолчали. — Да ладно тебе, фасолина, — Энви наморщил нос, — просто ты всегда думал, что мы с Ласт — гады и подонки, а Кимбли — пафосная задница! Альфонс залился краской, Эд прыснул, а Ласт мелодично рассмеялась. — А теперь что-то изменилось? — с деланным непониманием криво усмехнулся Зольф. — На самом деле мы пришли сказать, что уезжаем, — посерьёзнел Альфонс. Несмотря на то, что и информации у них было не так много, и Эдвард пока не полностью привык к новому протезу, Эд рвался в бой и опасался любого промедления. Альфонс не слишком разделял энтузиазма брата: он бы предпочел более вдумчиво подготовиться к новому этапу поисков уговорить на подобное старшего Элрика оказалось не под силу ни ему, ни, тем более, Ноа. — Даже на свадьбу не придёте? — с наигранным возмущением спросила Ласт. — Увы, простите, — Эдвард поднял на неё медовые глаза, — мы не можем ждать. Ласт перевела взгляд на Энви. Она была уверена, что если и её младший братик проигнорирует событие, в которое Мария вложила столько сил, а сама гомункул тоже поддалась этой лихорадке, то Ласт лично расцарапает ему всё смазливое личико. — А ты? — голос Похоти был обманчиво мягок. — Я? Куда-то ехать?! Ну уж нет! — замотал Энви растрёпанной головой. — Мне и тут хорошо: работа, признание, сестрица… А эти ненормальные пусть сами за своей бомбой гоняются! Альфонс смотрел на задумчивого Кимбли. Он прекрасно помнил, какую информацию и в обмен на что ему выдал этот человек. Так же, как и то, зачем ему нужно открывать Врата. Ещё Ал знал, что Эдвард скучает по Аместрису — до боли, до снов-призраков, до кома в горле. Знал, что ждёт момента, когда вновь сможет препираться с бабулей Пинако, спорить с Уинри и окидывать взглядом родные пейзажи. Младшему тоже не хватало всего этого, как и главного — алхимии, и он представить себе не мог, каково Стальному осознавать, что, вернись он домой, под ладонями не потекут потоки силы, позволяющей, пусть и в обмен на что-то, из одного создавать другое. — Если соберётесь открывать Врата — сообщите, — тихо попросил Ал, глядя в холодные глаза Зольфа. — Не могу обещать, — развёл руками тот.