***
В школьном дворе перед занятиями было как всегда многолюдно — ученики не торопились в обитель знаний, предпочитая обмениваться приветствиями на свежем воздухе, несмотря на откровенное недовольство Дисциплинарного комитета. Увы, подобное не запрещалось правилами, отчего студенты ощущали себя практически бунтарями. — С дороги, неудачник! — один из школьников толкнул Тсунаеши плечом, чтобы убрать с пути. Ушибленное место неприятно заныло, и парень со вздохом признал, что тренировки с Фонгом и Варией пока не давали никаких существенных результатов в плане реакции. Возможно, старшие товарищи его просто жалели, не используя в качестве примеров и мотивации дьявольские словосочетания «Идеал Триады» и «Стандарт Варии». — Вот же не повезло Тсуне-сану с братом. — Джудайме, с вами все в порядке? Да я его!.. — немедленно вскипел Ураган, доставая динамит. — Нет-нет, Гокудера-кун, не стоит, со мной все хорошо, — поспешил остановить его Тсунаеши, не желая драк и взрывов в школьном дворе. Он любил друга, но иногда его энтузиазм доставлял немало хлопот. — Я привык. В самом деле, он давным-давно привык. Тсунаеши взглянул на другую сторону двора, где младший брат обсуждал что-то с президентом студсовета. Неподалеку крутились две ее помощницы и представительницы фан-клуба Иетсуны. Изредка брат отводил со лба длинную челку, заправлял прямые пряди за уши. Тсунаеши не знал, как он избавился от пышной шевелюры, и отчасти завидовал — все-таки с послушными волосами проще. Правда, потом утешал себя тем, что он, в отличие от Иетсуны, похож на Джотто Примо. — Брата все любят, — негромко заметил он, но его услышали. И не те, кому следовало бы. — До сих пор не дошло, почему? Тсунаеши подпрыгнул от резкого голоса над ухом, побледнел, отшатнулся. Курокаву Хану, несмотря на симпатичную внешность, звание отличницы и дружбу с Киоко-чан, он опасался едва ли не больше, чем Хибари-сана. Тот мог всего лишь надолго сделать обитателем больницы, а Курокава предпочитала бить словами, с удивительной проницательной точностью выискивая уязвимые местечки. По какой-то причине она с самого начала невзлюбила его. — О чем ты? — Тсунаеши не понимал, как брат может звать этого монстра в юбке нежным «Хана-чан». Курокава сложила руки на груди, заставив возмущенно подпрыгнуть красную ленту, завязанную бантиком, выгнула точеную бровь с изумительно отмеренной долей насмешки, презрения и снисходительности. Тсунаеши буквально чувствовал, как закипает Гокудера, каменеет, предчувствуя неладное, Ямамото. — Взгляни туда, — кивнула девушка в сторону восторженно пищавших девочек из фан-клуба, подобравшихся ближе к своему кумиру. — Сравни своего брата и себя. В чем разница? Тсунаеши послушно посмотрел на Иетсуну. С тех пор, как тот изменил прическу, начал тренироваться с отцом, их было трудно назвать близнецами в полном смысле этого слова, как было в детстве, когда их путала даже мама. Иетсуна теперь отличался от него, как небо от земли. Всегда собранный, ответственный, в отличие от не высыпающегося растяпы-брата. Тсунаеши еще помнил свою обиду, когда никто в классе не стал задирать Тсуну, даже узнав, что он родственник Никчемного. И даже несмотря на некоторое нелюдимое высокомерие. Савада Иетсуна игнорировал почти всех, за редким исключением, буквально вымораживая порой тяжелыми, безразличными взглядами, но девчонки все равно по нему сохли, и даже Киоко-чан не избежала всеобщего помешательства. Сегодня брат буквально светился, по-видимому, произошло что-то очень хорошее, потому как глаза его сияли, делая взгляд не таким сурово-острым, а уголки губ подрагивали, словно хотели сложиться в улыбку. Он выглядел одухотворенным, обновленным. Ярким. Отчего поклонницы чуть не падали в обморок. — Иетсуна более… яркий? — неуверенно предположил Тсунаеши. Но Хана закатила глаза. — Он причесан, придурок! — всплеснула руками девушка. — Причесан, умыт, у него чистая, заправленная рубашка, выглаженные брюки, начищенная обувь. Он не выглядит так, будто провалялся всю ночь в парке под кустом. Добавь к этому отличную учебу, помощь окружающим. Пусть Тсуна не слишком разговорчив, все знают, что если подойти, он обязательно поможет. Да это он практически спас последний школьный фестиваль! — Я… я не знал… — Конечно, не знал. Ведь предпочитаешь шляться непонятно где, а после удивляешься, почему в школе тебя не замечают. Знаешь, Савада, — Хана перевела дух, успокаиваясь, с поистине королевским достоинством не обращая внимания на бурлящего от негодования Гокудеру, — я долго мечтала высказать тебе все, что думаю, но Тсуна попросил этого не делать. Теперь я сама вижу, что не стоит с тобой связываться — слишком разные у нас уровни развития, — и она явно не подразумевала, что Тсунаеши стоит выше. — Скажу лишь одно: если ты ведешь себя, как неудачник, то и остальные будут относиться к тебе, как к неудачнику. Взмахнув густыми, распущенными волосами, Хана резко развернулась и направилась к другу, которого пришла пора спасать теперь уже от президента студсовета, нашедшего в его лице понимающего, сочувствующего собеседника. — Джудайме, не обращайте на нее внимания! Глупая женщина сама не знает, что несет! Но Тсунаеши смотрел вниз, на смятые брюки, растоптанные кроссовки с не завязанными шнурками. Затем перевел взгляд на брата, предпочитавшего кожаные туфли и довольно свободные, но все равно строгие рубашки. Он напоминал Хибари-сана — тот никогда не позволял себе небрежности в одежде. Тсунаеши смотрел, как Хана деловито берет его младшего брата под руку, тот прощается с полностью очарованным президентом, считающейся первой красавицей и одновременно самой неприступной девушкой в школе. Даже Киоко-чан не могла с ней сравниться. Тем временем губы Иетсуны складываются в то самое поражающее «Хана-чан», и Курокава уже не выглядит разъяренной тигрицей, защищающей детеныша, скорее, умудренной, заботливой старшей сестрой. Почему-то стало грустно.***
— О, а вот и мелкое чудовище пожаловало, — флегматично отметила Хана появление Реборна. Репетитор-киллер запрыгнул на стол через окно, тут же стащив у ученика часть обеда. Тсуна молча повернул к нему коробочку стороной, где было больше вкусностей, не зря сделал сегодня бенто побольше. Как раз подошло время обеда, и многие школьники покинули класс. Впрочем, оставшиеся уже не удивлялись присутствию в школе маленьких детей — Ламбо и И-Пин своими хаотичными набегами отлично всех выдрессировали. По мнению Ханы, Реборн воплощал в себе то, что девушка не любила больше всего на свете: являлся ребенком и втягивал Тсуну в неприятности. Но сегодня она восприняла появление киллера на удивление благодушно. — Вижу, вы все-таки разобрались со своими отношениями, — как всегда прямолинейно заметила Курокава, обращаясь к другу. — Ты прямо светишься. — Отношениями? — Тсуна недоуменно посмотрел сначала на репетитора, затем на подругу. Да, можно сказать, они теперь состояли в отношениях, официально встречались, но до этого — он по крайней мере — не рассматривали подобной возможности. Его в который раз поразили понимание и доверие Ханы: хватило один раз сказать, что Реборн — взрослый, чтобы девушка стала воспринимать киллера именно так. Она не задавала лишних вопросов, не пыталась узнать больше, безоговорочно поверив Тсуне, понимая, что тот сказал ровно столько, сколько мог — а ей он всегда говорил больше, чем остальным. В этом мире полным-полно странных вещей, и гениальный ребенок, подрабатывающий репетитором — не самое невероятное. Поэтому Тсуне было вдвойне стыдно, что он собирался оставить Хану, умерев. От смущения заполыхали кончики ушей, когда донесся смешок Курокавы. — В последнее время было так интересно наблюдать за вашими танцами вокруг друг друга, примерно, как за каналом Дискавери, передачей о брачных играх животных. Но рада, что вы наконец-то разрешили все свои проблемы. Вас можно поздравлять? — Хана! — Боже, у этой девушки ни стыда, ни совести. От Реборна помощи ждать не приходилось — киллер жевал бенто с самым самодовольным видом на свете. Хамелеон на шляпе ухмылялся особенно широко. — Кстати, нашла тут кое-что в ванной. Наверное, ты выронил ее, когда ночевал у меня. На стол легла квадратная оранжевая коробочка с круглым отверстием в одной из сторон. У Тсуны перехватило дыхание: он видел ее в воспоминаниях. Одно из наиболее удивительных и могущественных орудий Вонголы — коробочка Неба Вонголы. В ней обитал Натс, самое милое животное на планете, на которое не поднималась лапа даже у лигра Занзаса, копия Небесного льва. Коробочка, созданная специально для Дечимо. Если о чем и жалел Тсуна, проснувшись, так это о невозможности увидеть Натса в реальности, погладить узкую спинку, крохотные лапки, запустить пальцы в горячую, не обжигающую хозяина гриву. Присмотревшись, Савада увидел, что узор, украшавший каждую стенку оружия, претерпел незначительные изменения. Стерлась надпись, гласящая о принадлежности к семье, и лента осталась пустой, словно дожидалась мига, когда в ней выведут нужное имя. Тсуна смутно помнил тяжесть, оказавшуюся во внутреннем кармане, когда Воля обнял его. Впоследствии он даже не думал проверить возможный подарок, поскольку его напрочь захватили новые ощущения, переживания и, разумеется, колоссальная усталость. Все же тогда он пребывал не в самой лучшей форме, сбежав из больницы, а после — очищая Небо в течение многих часов. Не удивительно, что он умудрился потерять коробочку. Какое счастье, что Хана нашла и принесла! Тсуна клятвенно пообещал себе никогда не обращаться с оружием подобным образом. — Спасибо, Хана-чан, — с чувством поблагодарил он, пряча коробочку в карман брюк. Та не откликнулась на прикосновение, животное в ней крепко спало, ведь с момента последнего использования прошло немало лет. Но как Воля умудрился передать материальную вещь? Тсуна припомнил рассказ призрачного Дечимо. По-видимому, система равновесия на самом деле любила его, потакая некоторым прихотям. Интересно, Натс узнает своего бывшего владельца? Или набросится, как тогда, в воспоминаниях? Открывая коробочку, нельзя сомневаться, животные очень чутко воспринимают эмоции хозяев, меняясь, подстраиваясь, но, признаться честно, Тсуна не мог перестать трепетать. Натс — живое доказательство, что все произошедшее с ним тогда на скале — реальность. — Хана, у меня будет к тебе одна просьба. Завтра мы с Реборном уедем и вернемся, возможно, не одни. Ты сможешь приютить на время нашего спутника? — Хорошо. — Да? — Тсуна недоверчиво прищурился. Хана подозрительно быстро и равнодушно согласилась, такого раньше не бывало. — Родители на полгода уехали в Корею по работе, так что дом полностью в моем распоряжении, с кузеном мы договорились — я забываю, что видела его на мотогонках, а он — дорогу в Намимори. — Шантаж — как недостойно, — прицокнул языком Реборн, укоризненно покачав головой, хотя глаза его сверкали дьявольским довольством. — Уж кто бы говорил, — хмыкнула Курокава. — Человек, запугивавший директора, чтобы цундере перевели в наш класс. — Во-первых, ты ничего не докажешь, а во-вторых, у меня все равно ничего не получилось. Поделись секретом, почему наш милейший директор школы боится тебя больше, чем Хибари? — Реборн откуда-то достал чашечку кофе и теперь невозмутимо попивал, потроша пачку печенья, вытащенную из сумки Тсуны. Тот даже не стал указывать на разбой среди бела дня. — С таким рычагом, как шантаж, я без проблем захвачу мир, — туманно произнесла Курокава, а после оживилась. На щеках расцвел нежно-розовый румянец, отчего часть строгости куда-то подевалась, и девушка стала выглядеть гораздо более близкой, нежной и женственной. — Я приму любого, кого ты приведешь, даже если он по выходным топит котят, если ты познакомишь меня с тем классным парнем из твоего дома. — Хана… — простонал Тсуна, не зная, как ей объяснить, не раскрывая секрет Бовино и базуки десятилетия, что этого парня ей придется еще подождать, так как в данный момент он едва достает до бедра, бегает по Намимори в пятнистом костюме и ест леденцы тоннами. Хана, обычно невосприимчивая к «девчачьим глупостям», вдруг оказалась влюблена в него с первого взгляда. Со стороны Реборна донеслось пакостное хихиканье. — Этот парень… — Тсуна вздохнул. — Его зовут Ромео, и он дядя Ламбо. Помнишь, того мальчишку с афро и в костюме с коровьим узором? На лице подруги отразилась вселенская скорбь, щедро сдобренная разочарованием. Тсуне было стыдно врать ей, но лучше пусть подруга разочаруется, чем вляпается в мафию. — Черт, почему все стоящие парни либо старики, либо карапузы? — ткнула она пальцем в Реборна. — И ты согласен его ждать? — обратилась она к другу. — Конечно, — кивнул тот. — Думаю, Реборн быстро вырастет. Говорил он с уверенностью, которой не ощущал. В другом мире проклятие Аркобалено сняли, он даже видел, как, и всем сердцем желал попробовать, но сейчас проблема заключалась в том, чтобы состыковать два плана без возможных последствий в виде обременительных долгов перед мафией. В том мире представители, соглашаясь выступать за какого-либо проклятого младенца, словно подписывали нерушимый договор, подтверждающий их решимость избавить «своего» Аркобалено от пустышки. Поэтому в конце концов они согласились объединиться, вдобавок всем хотелось обыграть могущественное существо, переделать практически целый мир. Кому не хочется прославиться спасителем Семерки сильнейших и системы равновесия? Сейчас у него нет никого, и Конфликт колец немного противоречит второй цели, особенно, если учитывать вполне очевидные планы Занзаса на поддержку Тсунаеши… Радовало, что традиции этой Вонголы ничем не отличались от традиций другой фамилии. Процент возможности успеха плана повышался прямо на глазах. Однако больше, чем необходимость продумывать ходы-исходы, лавировать и выбирать шаги, чтобы поразить две цели разом, Тсуну пугало задумчивое молчание Реборна. Киллер не задавал вопросов, так как они не знали, сколько именно жучков и микрофонов находится в доме и кому конкретно они принадлежат, но взгляды, бросаемые украдкой, когда Тсуна делал что-то, хоть и логичное, но ранее ему не свойственное, заставляли страшиться предстоящего серьезного разговора. В том, что он произойдет, как только они окажутся за пределами страны, Тсуна не сомневался. Реборн молчал долго, ровно до тех пор, пока они не оказались в густом лесу отдаленного района Франции. День выдался на удивление жарким, они пробирались лесными тропами, ориентируясь наполовину по рассказам жителей соседней деревни, подсказавших, как найти старушку, живущую в отдалении с внуком, наполовину — по сигналам интуиции Тсуны. С Савады уже сошло семь потов, хотя оделся он весьма легко, а репетитор продолжал скакать с кочки на кочку, с пенька на пенек, порхая, как мотылек, легко и непринужденно, словно солнце не жарило его тоже. Леон так вообще наслаждался ярким светом и пролетавшими то и дело мимо бабочками. — Ты расскажешь мне. Все, — серьезно поставил перед фактом Реборн, неожиданно замерев посреди дороги. Приподняв шляпу, он посмотрел на своего спутника. — Конечно, — не стал спорить Тсуна. — Я не собирался ничего от тебя скрывать. Долго по крайней мере. Просто… некоторые мои поступки вызывают стыд. — Думаю, с этим я разберусь. — Вот сейчас ты совсем не облегчаешь мне задачу, запугивая! Реборн лишь ухмыльнулся. — Идем, — киллер вдруг прыгнул в другую сторону, уходя с основного пути. Несмотря на голос интуиции, твердящий, что цель путешествия находится прямо, Тсуна последовал за Реборном. В конце концов, торопиться им особенно некуда, можно несколько часов посвятить беседе. Они пришли к небольшому источнику, бившему из каменной насыпи, как из фонтана. Удивительно чистая, прозрачная, как слеза, вода наполняла созданную природой чашу, которую кто-то заботливо отделал камнем, создав по берегам узкую полоску, подходящую для сидения. От источника исходила приятная, освежающая прохлада, а витающая в воздухе водяная дымка изредка подергивалась сиянием радуги. — Вайпер называл это Пустышечным источником. Он нашел его в одном из своих путешествий и показал нам, думая, что это поможет Верде… с одним делом, — Реборн уселся на берег, скрестив ножки. Даже при такой жаре он не отказался от привычного черного костюма. — Вода источника удивительным образом взаимодействует с нашими пустышками, заставляя их светиться ярче. Еще одно ее полезное свойство заключается в том, что она создает зону, недоступную для прослушки. Радиус всего десять метров, и те, кто находится за «пределами» круга, не смогут услышать или увидеть то, что происходит «внутри». — То есть мы пропали для нашего преследователя? — Тсуна даже не удивился, почуяв чужое пристальное внимание, хотя человек старался скрыть свой интерес. Отец не мог так просто отпустить наследника, наверняка это он приставил наблюдателя. Еще по этой причине Тсуна не торопился беседовать с Реборном, не желая выдавать свои планы раньше времени и до последнего надеясь сбросить хвост. — А техника внутри зоны работает? — Да, но сеть не ловит. Но… — Ай! — Не пытайся перевести тему, Иетсуна, — Реборн просмаковал каждый слог имени, словно они являлись глотками его любимого эспрессо. — Эти отношения построены на насилии, — констатировал Тсуна, баюкая ноющую макушку. Реборн хмыкнул, поднял кулачок… — Ладно-ладно, только… Рассказывать было трудно, словно он переживал заново свои сомнения, тревоги, вновь делал печальные выводы. Некоторые казались глупыми, какие-то — поспешными. Однако все они были искренними. Несмотря на то, что Тсуна сосредоточился лишь на событиях, судя по взглядам, Реборн понимал, что именно от него хотели утаить. Киллер вообще был слишком умен, а уж Тсуну вовсе читал как раскрытую книгу. — Ты пытался покончить с собой… — медленно произнес киллер. — Реборн… — Ты пытался покончить с собой, piccolino, — Аркобалено запрыгнул к нему на колени, прижался лбом ко лбу, его голос вибрировал от темного напряжения, а тело едва уловимо дрожало. И Тсуна обнял его, скрыл в своих руках. — Прости, — он окутал их обоих пламенем Неба, все еще слегка красноватым, но это был уже не закат Апокалипсиса, нет, начинался едва уловимый рассвет нового дня. — Прости. Мне очень жаль. Тогда мне показалось, что я остался один на целом свете, что у меня больше никого нет. Прости. Теперь я знаю: нельзя сдаваться. Никогда и ни за что. — Прощаю, — великодушно кивнул вдруг Реборн, — но взамен утрою наши тренировки, когда вернемся. А теперь… ты сказал, что в том мире проклятие Аркобалено было снято. Как именно? — Прости, я не могу сказать… Не в этом дело, — заторопился Тсуна, обнимая окаменевшего репетитора крепче, вспыхивая пламенем, как новогодняя свечка. — Я доверяю тебе! Просто существует множество переменных, которые еще неизвестны, и если рассказать вам о способе сейчас, вы влезете в долги перед мафией. Мне плевать на остальных Аркобалено, но не на тебя! — признание жаром отозвалось на щеках. — А у меня есть шанс исполнить все относительно безвредно. Просто подожди, Реборн, совсем чуть-чуть. Обещаю: я сниму с тебя проклятие во что бы то ни стало. — Но не ценой своей жизни! — Что? — ошеломленно переспросил Тсуна. Реборн проникновенно заглянул в глаза, легонько коснувшись губами кончика носа. — Я предпочту навсегда остаться младенцем, piccolino, чем убить ради освобождения собственное Небо, — за показательно суровым тоном скрывалось столько нежности, что у Тсуны комок встал в горле. — Я ни за что не пожертвую тобой, Тсуна. — Спасибо. Но этот способ безвреден. Нужно только… дождаться совпадения необходимых факторов. — Ты про Конфликт колец? — Реборн вообще спокойно воспринял откровения про воспоминания из прошлой жизни. Наверное, трудно удивляться чудесам в мире, где существует пламя посмертной воли. Хотя именно Реборн способен сохранить спокойствие даже в эпицентре хаоса, используя тот в собственных целях. — Отец намекнул, что впереди меня ждет испытание, для которого понадобятся Хранители. Полагаю, это Конфликт колец. Если я все правильно понял из твоих рассказов, мой брат на короткой ноге с Занзасом. Тот вряд ли упустит возможность усилить семью за счет Истинного Неба, — Тсуна вновь потерялся в размышлениях, машинально поглаживая Леона по спинке, не замечая острого и одновременно довольного, весьма нежного для сильнейшего убийцы, взгляда Реборна. — Есть возможность повернуть ситуацию в свою пользу, но для этого мне надо выиграть Конфликт колец. — Все возвращается к Хранителям, — Реборн не спрашивал подробностей, правильно подозревая, что не зря Тсуна просил полный кодекс Вонголы. Он определенно нашел там что-то для себя важное. — Поэтому мы здесь? — В том мире в данной местности жил мальчик по имени Фран. Иллюзионист, куда более сильный, чем Рокудо Мукуро и даже Аркобалено Вайпер. Из родственников у него оставалась одна лишь старая бабушка, которая легко отпустила внука. — И в чем подвох? — У того Франа не было никакой бабушки. Вообще родственников. Они погибли при пожаре, когда он был совсем еще маленьким, и Фран непроизвольно воспользовался пламенем Тумана, чтобы заменить их. Создал иллюзию семьи, какую сумел, и бесконечно в нее верил, не различая границ реальности и вымысла. — Что делало иллюзии сильными и почти не обнаруживаемыми. — В точку. Поэтому я хочу найти Франа. Если здесь все точно так же, то предложу ему контракт. В любом случае, попробую вывести к реальности, пока он не заблудился в своих мечтах. Рано или поздно его разум может повредиться. Сумасшедший иллюзионист такого уровня… — Хм… решимость и благородство, достойные босса. — Эм… спасибо. Подожди! Хочу еще кое-что тебе показать. Тсуна достал из кармана коробочку Вонголы, которую не смогли обнаружить даже детекторы в аэропорту. Та поблескивала прохладным оранжевым боком, а на ленте под короной значилось теперь «Савада Иетсуна». Надпись появилась, когда Тсуна впервые влил в нее Небесное пламя, и с тех пор становилась лишь четче, пока он продолжал подпитывать оружие, стараясь пробудить. Все это время он не чувствовал ни малейшего отклика, посылая слабые, нежные волны в самый центр, там, где спал Натс, но сегодня утром, еще до входа в лес, коробочка слабо завибрировала. Зверь рвался наружу, проверить, убедиться, что его будил именно тот, о ком он мечтал. Тсуне казалось, он понимает все мысли Натса. Коробочка не открывается без кольца — правило, которое Дечимо Вонголы буквально вынудил Верде обойти. Лишь для одного оружия, только для Натса. Потому что не был уверен, что в следующей жизни у него снова будет все необходимое. Как в воду глядел. Перчаток вот у Тсуны тоже нет — созданные Леоном шерстяные варежки Реборн практически швырнул в брата, чтобы тот разобрался с Рокудо Мукуро. Не то, чтобы их дружное трио — Реборн, Леон и Тсуна — жалело об этом, в конце концов, хамелеон тогда не планировал ничего создавать и среагировал не на решимость Тсунаеши, а на прямой приказ-просьбу хозяина, в тот момент стремящегося удержать Иетсуну на этом свете. Еще одна причина стыдиться своей последующей слабости. Пламя устремилось к круглому отверстию в одной из стенок так, словно его засасывало туда пылесосом, а затем, насытившись, коробочка распахнулась. С яркой вспышкой на траву ступили крохотные лапки. Львенок печально огляделся по сторонам, издав тоскливое мяуканье, но как только увидел Тсуну, его большущие глаза загорелись, став темно-оранжевыми, а пылающая грива засияла с неожиданной силой подобно маленькой звездочке. Виляя хвостом, как будто он собака, а не кот, Натс со счастливым рычанием бросился вперед и, несмотря на то, что по-прежнему не превышал двадцати сантиметров, сумел опрокинуть нового-старого хозяина на землю. Тсуна чувствовал горячий, шершавый язык на щеках и тепло, исходящее от гривы, горьковатый, но приятный запах миндаля. Натс рычал громко и счастливо. — Поздравляю, Тсуна, теперь у тебя меньше шансов быть забитым до смерти Хибари, — хмыкнул успевший отпрыгнуть в сторону Реборн. — На такую умилительную зверюшку у него тонфа не поднимется. Натс, только сейчас обнаружив постороннего, мяукнул и спрятался за спину Тсуны, но все равно на всякий случай обвил хвостом с Небесной кисточкой руку, чтобы хозяин снова не сбежал. Сколько же ему пришлось пережить до пробуждения? Как терпеливо он ждал своего часа? — Он еще и трусливый, — Реборн обошел получившуюся композицию по кругу. Натс пристально следил за его передвижениями из-под козырька кепочки. — Не хочу тебя расстраивать, piccolino, но это он должен защищать тебя, а не ты — его. — Натс способен позаботиться о себе, — Тсуна посадил львенка на колени и запустил пальцы в теплую, совершенно не обжигающую гриву. — К тому же… вдруг я решил взять пример с репетитора и завести себе животное-партнера? Реборн хмыкнул, собираясь ответить, когда обратил внимание на нетипичное поведение собственного напарника. Леон бегал по траве из стороны в сторону, то и дело поглядывая на Натса, как будто не решаясь подойти, сомневаясь в чем-то, но отчаянно желая приблизиться. Зеленый хвостик то вставал торчком, то вновь закручивался спиралькой. — Леон? — Реборн нахмурился. Хамелеон взглянул на него, как будто пытался зачерпнуть решимости у хозяина, а затем вдруг… поплыл. Очертания изменились, он целиком и полностью превратился в мерцающий разноцветный силуэт. — Что происходит? — шепотом спросил Тсуна, сильнее стискивая Натса. — Леон так делает, когда пытается принять новую, незнакомую сложную форму. Леон «плавился» минут пять — очень долго, если учитывать, что в оружие он превращался за доли секунды, но, в конце концов, справился с превращением. Разноцветная дымка постепенно сходила на нет, за ней появлялись незнакомые, но вполне уловимые очертания. Когда трансформация завершилась, на траве возле источника сидел второй Небесный львенок. От первого его отличали только узкие щелочки зрачков да цвет камня на кепочке — зеленый, как шкурка у Леона. Тсуна узнал пламя, из которого теперь состояла грива трансформировавшегося напарника репетитора. По-видимому, Леон запасся несколькими минутами ранее, когда Тсуна выплеснул свое Небо на киллера. Помахивая хвостом, слегка покачиваясь на непривычных еще лапках, Леон подошел к Натсу, ткнулся аккуратным носиком в пышную гриву. Небесный львенок вопросительно заурчал и… покраснел? Если честно, Тсуна не знал, как реагировать, он впервые увидел, как краснеет Натс. С одной стороны, тот старше своего нынешнего хозяина, если учитывать время сна, а с другой, являлся до жути застенчивым существом, предпочитающим в неловких, смущающих ситуациях прятаться за спину хозяина, ища поддержки у своего человека. Леон красовался. Урчал, выгибался, демонстрируя, какой он замечательный, необыкновенный, уникальный — лучше всех — подмигивая большими глазами, отчего Натс смущался еще сильнее. — Мой напарник выбрал крайне нетривиальный способ ухаживания, — прокомментировал задумчиво Реборн. — Ну, ты же сам назвал его Леоном — львом? — пожал плечами Тсуна, хотя внутри его распирало от смеха. — Это должно было однажды случиться.