Сладкая смола.

      Вода растекается по полу. Слышится движение минутной стрелки настенных часов. Кабинет озарён красным закатом.       Тэхён стоит неподвижно и даже, кажется, не дышит. Смотрит лишь ошарашенно на Хосока, а тот, точно так же, в ответ.       Омега не знает этого чувства. Оно ему ещё не знакомо. Прислушиваться к ощущениям не приходится, ибо они заполонили весь его разум, сознание и каждый нерв дрожащего тела. Дикое сердцебиение заставляет вены пульсировать от напряжения, и вся кровь разрядами по телу отливает вниз. В нос в ту же секунду ударяет резкий запах свежей выпечки и все таблетки, что он выпил с утра, оказываются бессильны. Открывает рот инстинктивно, чтобы вдохнуть больше, глубже, пропитать свои лёгкие им. Как же он скучал.       Оба всё ещё сморят друг другу в глаза, прекрасно осознавая, что происходит. Хосока не тошнит, как при обычной течке, низ живота не болит и тело не ломит от боли. Омеге настолько становится хорошо за считанные секунды, что он даже забывает о страхе.       Тэхён слышит удары собственного сердца о рёбра, слышит гудение в голове, оглушающее всё разумное, что альфа отчаянно пытался в себе воззвать. Он не чувствует когда-то уже испытанного страха от парня напротив, а глотку жжёт от его сладкого запаха.       Румяные щёки, зардевшие уши, расширенные зрачки и желание в затуманенных глазах. Его омеге хорошо и тело само движется навстречу.       И как только Тэхён делает первый шаг, Хосок дёргается, приходя в себя. Округляет глаза в панике, замечает, наконец, как легко разум утонул в альфе напротив и делает шаг назад. Резко, скоро, словно Тэхён вот-вот набросится. А он набросится, Ким точно знает. — Не двигайся, — звучит тихо, сладко и умоляюще, и альфа сомневается, что его не просят об обратном. Парень смотрит аккуратно на дверь в каморку, что является для него единственным спасением, поскольку он зажат между стеной и альфой. Игнорирует, как внизу живота начинает пульсировать, а пустота внутри — вызывать боль. Тэхён следует его взгляду, и, несмотря на то, что вроде бы находится всё ещё в своём уме, — смотрит угрожающе на омегу, что решает сбежать.       У Хосока мурашки от этого взгляда по всему телу и запах пряный вторгается в мозг до пятен перед глазами. Ноги подкашивает, он чувствует, как брюки уже прилипают к бедру, и пока ещё имеются остатки сил, срывается к заветной двери.       Альфа срывается следом, но тормозит в последний момент, позволяя Хосоку закрыться в комнате. Мышцы режет от боли и напряжения, а каждая клетка тела горит. Дышит часто-часто, ноздри раздуваются, как у быка. Подходит к двери и упирается в неё лбом. Недостаточно. Давит в себе разъярённый рык, сжимая челюсти до боли.       Хосок с обратной стороны двери, как только та закрылась, упал и сидит, прижавшись всем телом. Дышит так же надрывно, сглатывает обильную слюну часто и мажет слезами по старому дереву, прикладываясь щекой. Руку подносит к промежности, пальцем давит через ткань на зудящее отверстие и воет тихо в кулак. Не то от счастья и удовольствия, не то от безысходности. Тэхён его истинный. И запах любимый и такой родной принадлежал всегда ему и только.       Альфа ходит кругами по кабинету, пропитывая своим едким запахом всё вокруг неосознанно. Был бы в институте на этом этаже кто-то ещё, кроме них — знал бы каждый, что происходит.       Утробное рычание в себе давит и ногтями до крови карябает ладони. Понимает, что нужно что-то предпринимать, иначе ещё немного — начнёт ломиться. Они уже пережили однажды течку, ещё одну такую теперь, когда их чувства настолько прозрачны, не перенесут. — Где таблетки? — слышит Хосок низкий голос за дверью. Раздражённый, резкий, но омеге хочется слушать его бесконечно. Поджимает к груди колени и сглатывает шумно, хлюпая носом. — В с-сумке, — произносит на полувыдохе сдавленно и лишь ещё больше плачет.       Тэхёну практически больно слышать всхлипы любимого омеги, и он от злости пинает стул по пути. Выворачивает рюкзак наизнанку, сгребает дрожащими руками все таблетки, которые попадаются на глаза. Хосок за дверью сокрушается, потому что уже давно не носит с собой спасительной ампулы, по привычке забывая прошедшую течку на четыре месяца минимум. Надеется, что подавителей феромонов и омежьего сквозящего либидо будет достаточно хотя бы для того, чтобы альфа перестал на него реагировать. О своём здоровье думает в последнюю очередь. — Я достал всё, что есть, — слышится за дверью. — Ос-оставь возле двери и выйди, — умоляюще бормочет Хосок зажмурившись, ибо голову ведёт от одного лишь голоса.       Тэхён глупо стоит, прижав таблетки к груди, и сверлит закрытую дверь взглядом. Мозг услышанное анализирует долго, затруднительно. А когда до него таки доходит смысл сказанных слов, главная и самая настойчивая мысль слетает с губ: — Нет.       Безапелляционно, категорично, ультиматумом.       Хосока прошибает разрядом. Он выгибается в позвоночнике, сидя на коленях. Руками, грудью, пахом прижимается к двери и глотает в себе стоны, широко раскрывая рот. Хочется больше, ближе, видеть и чувствовать. Перед глазами пелена, а сознание кричит одним единственным требованием открыть чёртову дверь.       Тэхён не уйдёт, не оставит своего омегу даже под дулом ружья. Он просто не сможет, даже если очень сильно захочет. А он не хочет и потому стучит в дверь костяшками руки. Легко, аккуратно, словно не хочется вышибить её с ноги. — Хосок, открой. Я тебе руку просуну, заберёшь, — требует самый наиболее для него приемлемый вариант, не терпя отказа. И Хосок повинуется. Слепо, глупо, наивно, словно верит в то, что альфа сможет сдержаться. Словно верит в то, что сможет сдержаться в ответ.       Трясущимися пальцами аккуратно затвор замка обхватывает и медлит мгновение, прежде чем открыть. Тэхён медленно толкает дверь. Хосок тянет дрожащую руку к проёму, приседая на пятку и кусая губы в кровь. Сознание вот-вот отключится, он уверен.       У альфы в ушах глухой писк. Запахи мешаются в воздухе, сливаясь воедино и гармонируя в дремучую, едкую, но такую идеальную смесь. К спине прилипает давно влажная рубашка. Сердце колотится учащённо. Слышится хруст пачек таблеток в сжатой ладони. Тэхён смотрит на безумно красивый закат.       Сглатывает.       Облизывает пересохшие губы и толкает дверь, открывая нараспашку.       Хосок отползает инстинктивно и глядит на альфу, замеревшего в дверях. Тэхён голову склонил низко, дышит часто и глубоко. Делает шаг вперёд и закрывает за собой дверь. — Возьми таблетки, — гулким хрипом произносит, силой заставляя свои губы двигаться. Протягивает руку с пачками, чуть наклонившись.       Хосока колотит. Ему жарко и пот ручьём. Ноги давно онемели. Смотрит пристально, не в силах оторваться. Всё сидя на полу, протягивает руку навстречу, хватаясь аккуратно пальчиками за коробки, даже не пытаясь их забрать. А альфа всё дальше руку отводит, заставляя бездумно тянуться вперёд. Ведомо, желанно. Ближе.       Хосок лишь на мгновенье приходит в себя, когда его уха касается чужое дыхание. — Возьми таблетки.       И мурашки разливаются от шеи по спине от хриплого низкого шёпота. Из глаз катится последняя слеза, и он скулит про себя, отпуская и отрекаясь от мысли о том, что вот так и здесь — совсем неправильно, но уже всё равно. — Я… — сглатывает. — Не хочу… — лишь ближе. — Табле… — теряя окончание в заветных губах.       Тэхён первый подаётся на встречу, не вынеся этой пытки. Швыряет потрескавшиеся коробки в сторону, хватая омегу за руки. Спешно, стремительно, немного грубо, потому что больше нет сил терпеть чёртово расстояние. Прижимает Хосока к себе, внюхиваясь, вслушиваясь, впитывая всё, что последний ему даст.       А даёт он много, с избытком, всего себя без остатка. Прогибается в спине навстречу, вспотевшими, ломящими пальцами хватается за альфу, как за единственное спасение. Тэхён проносит его на руках до дивана, замечая, как под рукой мокро. Сглатывает и сыпет зардевшее лицо поцелуями, пытаясь отвлечься, пытаясь не сорваться в ту же секунду. Хосок постанывает умоляюще, руками тянется к чужому ремню, совершенно забывшись в удовольствии и, наконец, добравшись до желанного тела. Альфа снимает с них одежду в нетерпении, облизывается хищно. Боится, что сердце к чертям остановится от всех ощущений и того тела, что он видит под собой.       Смотрят снова друг другу в глаза, замерев. Секунда кажется вечностью, но она заменяет тысячи раздумий от «не сорваться», до «прямо сейчас и немедленно».       Отмирают от наваждения и смыкаются телами так близко и желанно, словно каждый миллиметр расстояния способен убить. Тэхён наваливается всем телом, поднимая бёдра Хосока, разводя их в стороны. Последний любимые губы ищет своими и требует ласки, тянется, как котёнок. А когда получает заветную, мычит протяжно, истомно, позволяя чужому языку нежно и настойчиво касаться своего. А Тэхён от подобного заводится до пелены перед глазами, зажмуривается и рычит гортанно, понимая, что башню рвёт окончательно. Отрывается от малиновых губ и смотрит сквозь дым, как Хосок нить слюны между ними слизывает языком.       Ловит ртом стон удовольствия, когда дотрагивается до кольца мышц, что сокращаются в бешеном темпе. Пульсирует почти до боли от разъедающей всё нутро пустоты и Хоби инстинктивно тазом ведёт вперёд, в желании закончить эту пытку. Тэхёну хочется продлить этот момент навечно. Смотреть на такого открытого и податливого Хосока, что сам выгибается навстречу руке и смотрит умоляюще, постанывая. Но собственное возбуждение уже давно причиняет боль, и он спешно толкается пальцами во внутрь. Выделений столько, что диван под омегой измазан, а потому хватает нескольких толчков, чтобы удостовериться, что Чон готов. Когда омега снова чувствует в себе пустоту, всхлипывает, ощущая, как слёзы трогают глаз от боли внутри, ведь этого катастрофически недостаточно.       Тэхён проходит внутрь резко, совсем забывшись, до самого основания. Хосок стонет в голос от распирающих ощущений и губы растягивает в улыбке удовольствия, закатив глаза. Много, туго, жарко, приятно. Он не уверен, что не отключится в тот же миг, когда Тэхён начнёт двигаться. А мужчина держит омегу за хрупкие бока и дышит часто, боясь переломить. Его трясёт, колотит и мышцы натягиваются от напряжения. Он хочет дать любимому больше времени привыкнуть, но тело само начинает двигаться, игнорируя все благородные потуги мозга.       Заглядывает в лицо своего омеги и делает первый размашистый толчок. Хосок почти кричит. Почти, потому что не может, потому что тело бьётся в судорогах от разрядов приятного соприкосновения внутри. Тэхён чувствует, как мышцы стенок у основания ануса сжимаются на члене и понимает, что будет сцепка. Победной улыбки сдержать не может, потому что он этого хочет. Хочет до дрожи в коленях быть первым и последним, оставить метку и навсегда и бесповоротно сделать Хосока своим. И смотрит в глаза полумесяцы, выискивая там ответ на немой вопрос. Омега дышит учащённо, широко растягивая губы, и тянется руками навстречу. Альфа наклоняется ниже, чувствует, как его обнимают крепко-крепко в немом согласии, ещё больше сжимаясь внутри.       Тэхён улыбается, сцеловывает пот на сладких висках и входит снова размашисто. Двигается быстро, но размеренно, старается, по крайней мере, утопая в любимом запахе и нежных стонах. Но когда Хосок, совсем поглощённый удовольствием, начинает шептать протяжные «да, о боже, да» на выдохах, — Тэхёна рвёт пополам. Вдалбливается уже размашисто, хаотично, до надрывного скрипа старого дивана. Ощущает, как Хосока колотит в разрядах удовольствия с каждым толчком, как он буквально засасывает член в себя, пытаясь слиться в единое целое. И как кричит несдержанно, пошло, мечась головой по подушке, пытаясь рукой достать до собственного саднящего члена. Но Тэхён не даёт, обхватывает тонкие запястья и заводит омеге за голову, наваливаясь всем телом и вдалбливая в диван. Хоби скулит, насаживается на член и повторяет, как заведённый «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», сам толком не соображая, чего хочет: продлить удовольствие, или закончить пытку им. Выдыхает на каждый размашистый толчок имя альфы в губы и Тэхёну кажется, что он вот-вот сойдёт с ума. — Тэхён-а, — голос срывается на тонкий всхлип, когда тело снова заходится в дрожи, взрываясь фейерверком удовольствия. Кончает себе на живот и кусает губы в изнеможении, продолжая принимать в себя толстый член, что уже начал уплотняться у основания.       У Хосока руки немеют над головой, у Тэхёна тоже. Но он настырно не отпускает их, ощущая полный контроль над омегой. Дырочка сжимается лишь сильнее и у альфы мошонка поджимается, до того хорошо. Чувствует, что скоро кончит и лишь сильнее упирается, отпуская руки и сжимая мокрые бёдра. Разводит ещё сильнее, и входит поршнем внутрь до онемевших ног. Хосок даже не может больше насаживаться навстречу, скованный всем телом. Лишь тонко кричит в удовольствии и уже в каком-то помешательстве, когда чувствует, как член внутри него пульсирует и наливается узлом до невозможности выйти. Тэхён кончает, инстинктивно сжимая любимого омегу в объятьях почти до боли, на что Хосок отвечает тонкими царапинами на спине, находясь в такой же агонии удовольствия. Нутро пылает от приятной тёплой жидкости, и он не может перестать содрогаться, вытягиваясь всем телом.       Оба лежат потом без сил и ждут, когда узел внутри сойдёт. Омегу всё еще немного потряхивает и мышцы внутри сокращаются в приятной истоме, но его больше заботит Тэхён, что превратился в огромного льва, решившего вылизать его с ног до головы. Осыпает Хосока поцелуями и не может остановиться, до того это приятно и необходимо. Утешает себя таким образом, ибо так и не смог оставить метку на смуглом и хрупком плече. Утыкается в него носом и сопит почти рассержено, психовано, несмотря на бурю эмоций и чувства, распирающей грудную клетку, любви. Дышит часто-часто, ощущая нежную руку в своих волосах, и зажмуривается, утопая в сладости смолы.       Хосоку жарко и тяжело, но это почти приятно, потому он молчит и улыбается, принюхиваясь к эмоциям альфы, что витают в воздухе. Глаза закрывает, ещё шире улыбается, ибо знает всё. — Сделай это, — шепчет едва слышно, и зубы Тэхёна в тот же миг смыкаются на нежной коже, навсегда запечатлев на ней свой запах.