***
От: frommywindow1@gmail.com Кому: bluegreen118@gmail.com Дата: 26 января в 22:12 Тема: Для твоего удовольствия 1 вложение: ответнацезаря.docx В ходе отбора из второй сцены второго акта «Юлия Цезаря», который мы читали сегодня в классе, Цезарь заявляет, что «трус умирает много раз до своей смерти» и «храбрец вкушает лишь однажды смерть». Я считаю, что на первый взгляд эти строки означают именно то, как они звучат — плохо быть трусом, хорошо быть храбрым и смелым. Однако, на более глубоком уровне эти строки имеют другое значение. Далее в этой сцене Цезарь разговаривает с Кальпурнией, которая боится, что с ним случится что-нибудь плохое, если он пойдет в Сенат в этот день. Кальпурния просит Цезаря остаться дома ради нее и дает ему предлог, когда говорит: «не выходи сегодня, назови это моим страхом, который держит тебя в доме, а не твоим страхом». Тогда Цезарь соглашается и остается дома: он говорит, что сделает это «для твоего удовольствия», или, другими словами, чтобы сделать её счастливой и защитить от того, чего она боится. Цезарь отказывается лгать о том, почему он не собирается идти в Сенат. Даже если он знает, что его могут считать слабым или трусом за то, что оно поддался страхам жены за него (которые оказываются обоснованными!), Цезарь достаточно храбр, чтобы пожертвовать тем, что он хочет — чтобы его не считали трусом — ради того, что хочет жена, а это его безопасность. Хотя позже Деций убеждает Цезаря пойти в Сенат, я думаю, что именно тогда Цезарь действительно «храбр» — когда он жертвует чем-то, что он хочет, чтобы защитить Кальпурнию. Его самый трусливый момент — когда он уступает Децию и говорит Кальпурнии, что не должен был её слушать. В заключение, Цезарь ошибается относительно истинной природы трусости и храбрости. Возможно, он прав, что «храбрец вкушает лишь однажды смерть», но быть храбрым не значит того, о чем он думает. От: bluegreen118@gmail.com Кому: frommywindow1@gmail.com Дата: 26 января в 22:46 Тема: Re: Для твоего удовольствия Саймон, Я начал писать это письмо, по крайней мере, семь раз. Я не хочу делать каких-то поспешных выводов, но я хочу верить, что это означает, что ты смотрел фотографию. Что ты знаешь, кто я. У меня ещё столько всего, что я хочу сказать, но я буду ждать, чтобы услышать от тебя наверняка. Опять же, я хочу, чтобы ты выбрал, знать или нет, кто я. Я не хочу лишать тебя этого выбора, говоря слишком много прямо сейчас. Все, что я скажу, это то, что мне трудно понять эту сцену, потому что желания Цезаря и Кальпурнии слишком отличаются. Если Цезарь защищает Кальпурнию и дает ей то, что она хочет, он отказывается от чего-то, чего хочет он, жертвуя частью себя. Если Кальпурния достаточно храбра, чтобы позволить получить Цезарю то, что он хочет, в свою очередь, она должна жить в страхе. В твоём эссе кажется, что ты на стороне Кальпурнии. Но справедливо ли по отношению к Цезарю просить его пожертвовать столь многим из того, кто он есть, его общественной жизнью, только потому, что она боится какого-то предчувствия? С любовью, Блю. P.S.: В случае, если это не было ясно, твое эссе значит очень много для меня, Саймон. На самом деле, я распечатал его. Ты знал, что моя мама до сих пор хранит настоящий принтер?Часть 2
9 июня 2019 г. в 21:15
День после Карнавала Неудач — это совершенно новый вид унижения. Дело не в том, что ребята смеются над Саймоном, а в том, что они даже не могут смотреть на него. Ходить по коридору между занятиями, все равно что идти через строй отвернувшихся лиц, перемежающийся редкими жалостливыми взглядами.
— Ну, Мартину было хуже, — с надеждой предполагает Ник. — Ты до сих пор еще не мем.
— Спасибо, чел.
— Я думаю, что Мисс Олбрайт действительно заставила бы арестовать по обвинению в преступлении на почве ненависти того, кто опубликовал видео, — говорит Эбби, звуча впечатлённо.
— Ох, — говорит Саймон. — Я думаю, что это может быть даже хуже. Я просто хочу, чтобы все забыли об этом, не хочу быть каким-то новым мальчиком с плаката социальной справедливости.
— Колесо обозрения тоже что-то значит* — говорит Ник, и Эбби сердито смотрит на него.
*Black Lives Matter
— Я черный! Я могу пошутить об этом! — начинает Ник, и Саймон погружается в английский, прежде чем будет вовлечен в спор, который он не считает нужным вести.
Все как один смотрят на него, а затем отворачиваются. Было бы впечатляюще, если бы они репетировали это, а так это просто угнетает.
Единственный человек, который даже пытается ему улыбнуться, это Брэм Гринфелд, но это больше похоже на гримасу. Должно быть, прошлой ночью Брэм был на вечеринке, а не на карнавале — он выглядит ужасно, будто у него похмелье.
"По крайней мере, он не стал свидетелем вчерашнего унижения", — думает Саймон. Он сползает вниз по стулу, надеясь, что мистер Уайз не вызовет его.
— Юлий Цезарь! — говорит мистер Уайз, восторженно размахивая книгой перед ними. — Акт второй, сцена вторая! Сцена, которая должна быть исполнена, чтобы эффект был полным. Есть ли актеры в нашем классе сегодня? Кто-нибудь?
В первом ряду Тейлор Мэттернич начинает подпрыгивать на стуле. Мистер Уайз откашливается и игнорирует её.
— Кто-нибудь? Да ладно, я знаю, что у нас есть кто-то, кто хочет стать добровольцем, кто не делал этого раньше. — Говорит он, глядя на Тейлор.
И затем, конечно, потому что это худший 24-часовой отрезок в его жизни — планка продолжает расти — мистер Уайз смотрит прямо на Саймона.
— Мистер Спир! Вы в театральном клубе, да? Да ладно, это же мечта каждого актера — прочесть Цезаря. Иди сюда.
Саймон пытается сползти ниже, но мистер Уайз не сдается. Ему придется стоять перед целой комнатой людей, которые даже не могут смотреть ему в глаза и снова выставлять себя дураком. Обычно это бывает немного раздражающе. С возрастающим ужасом, он понимает, что если он попытается читать вслух сегодня, то заплачет; он чувствует давление, которое скапливается в горле и под глазами.
И тогда Брэм поднимает свою руку:
— Я сделаю это, — говорит он.
Саймон смотрит, как Брэм встает и выходит к доске. По дороге Брэм снова смотрит на него и тихо кивает. Брэм милый; Саймон иногда забывает это, потому что он был так занят, не думая о Брэме с самого Хэллоуина.
Однако тот факт, что при виде Брэма Саймон испытывает чувство унижения, не является его виной. Он должен попытаться запомнить это.
Перед доской Брэм открывает книгу и откашливается.
— Трус умирает много раз до своей смерти, — начинает он, а затем умолкает. Похоже, его сейчас стошнит. Определенно похмелье.
Но Брэм делает глубокий вдох и продолжает, хотя Саймон видит, как дрожат его руки, когда он держит текст.
— Храбрец вкушает лишь однажды смерть. Из всех чудес, которые я еще слышал. Мне кажется самым странным, что люди должны бояться; видя, что смерть, необходимый конец, наступит, когда она наступит.
Он читает тихо и спокойно, не переигрывая, как это делает Тейлор. Когда Брэм читает, это больше похоже на поэму, чем на пьесу, думает Саймон. Его голос глубокий и мягкий одновременно. Это, ну. Это довольно сексуально.
Он понимает, что пялится и быстро смотрит в пол. Ведь это именно то, что ему сейчас нужно — чтобы единственный парень, который сегодня относился к нему как к человеку, знал, что Саймон, известный школьный гомосексуал, думает о нем именно так.
— И что, по нашему мнению, Цезарь подразумевает под этим? — спрашивает мистер Уайз.
— Не отвечайте сейчас — я хочу, чтобы к концу недели по этой строфе было две сотни слов, пожалуйста. Теперь, давайте продолжим читать для контекста. Кто-нибудь еще? Ладно, хорошо, Тейлор.
После этого Саймон как бы отключается, но строки, прочитанные Брэмом, продолжают звучать у него в голове. Трус умирает много раз до своей смерти, думает он, снова и снова вращая свой телефон под столом.