Post Script

— Ты выглядишь счастливым, — говорит отец Саймона за ужином в субботу. Саймон пожимает плечами и тянется за еще одним куском пирога. — Нора, это так вкусно, — говорит он. — Так что ты туда положила? — Серьезно, милый, — говорит его мама за завтраком в воскресенье. — Я так рада за тебя. Кажется, в последнее время дела стали намного лучше. — Ага, — говорит Саймон. — Все в порядке, мам. Эй, у меня завтра проект, так что я сказал Брэму с курса английского, что он может поработать над ним здесь. Это круто, правда? Он задерживает дыхание, желая, чтобы она не фокусировалась на местоимении. У его родителей просто способность раздувать из мухи слона. Как будто они ищут драму в его жизни. Кроме того, Саймон понимает, что раздражающая часть в том, что три месяца назад ему бы не пришлось думать об этом дважды. Но он все хорошо рассчитал. У нее все еще есть это «я так горжусь тобой», выражение на ее лице, которое Саймон притворно ненавидит, но втайне любит. — Конечно, дорогой, — говорит она. — Возможно, в какой-то момент мне придется сбегать в магазин — просто дайте мне знать, если вам, ребята, понадобятся какие-нибудь закуски, чтобы осилить проект. — Будет сделано, — говорит Саймон, стараясь скрыть облегчение в своем голосе. Он лежит на своей кровати, пытаясь заставить секундную стрелку на маленьком значке часов в своем телефоне двигаться быстрее, когда Леа пишет ему. Придешь попозже, и подготовимся к биологии? Слэш поедим замороженный йогурт?* Саймон потирает лицо и плюхается на кровать. Я не могу, извини, отвечает он. Нужно закончить это эссе :( :( Йогурт завтра? Конечно. Саймон ждет, но больше сообщений нет. Он чувствует неприятную тяжесть в животе. Дело не в том, что он не хочет рассказать Леа обо всем, думает он в сотый раз. Дело в том, что он не может. В том, что он не может раскрыть секрет, если это не его секрет. В тот раз ты почти убедил меня, говорит его мозг. Саймон сосредотачивается на цифровой секундной стрелке, пока внутренний голос не пропадает. Это действительно помогает времени идти немного быстрее, странно. Он почти удивляется, когда раздается звонок, и бросается вниз, чтобы спасти Брэма от неизбежного интереса родителей ко всем и всему, что хоть отдаленно является частью его жизни. Он также бросается вниз, потому что, ну. Он не может ждать. Брэм тут, на пороге его дома. Он выглядит так хорошо в лучах теплого полуденного солнца. Он держит свой рюкзак прямо перед собой обеими руками, словно это шляпа, которую он снял из вежливости. По какой-то причине именно эта деталь заставляет Саймона до боли желать поцеловать Брэма в знак приветствия. Не то чтобы они это всегда делают. Саймон думает, что может быть, так оно и есть, но на самом деле они об этом не говорили. — Привет, — говорит он вместо этого. — Спасибо, что пришел сюда. — Конечно, — говорит Брэм, коротко кивая. Он выглядит более нервным, чем в Вафельном Домике. — Мы можем, эм, поработать в моей комнате, — говорит Саймон. — Или в обеденном зале. Где ты захочешь. — А твои родители… — спрашивает Брэм, замолкая. Саймон качает головой, но Брэм все еще выглядит неуверенным, как будто он не хочет быть тем, кто примет это решение. — Давай, — наконец говорит Саймон, чувствуя, как адреналин наполняет его. — Мы можем подняться наверх. Брэм напряжен до тех пор, пока дверь за ними не закрывается, а затем его ухмылка внезапно исчезает. — Саймон, на самом деле у нас нет эссе по английскому, — говорит Брэм медленно, будто он пытается не рассмеяться. — Что бы мы делали за обеденным столом? — О боже, — говорит Саймон. Он такой идиот, вау. — Ты был очень серьезен, — говорит Брэм. Его голос очень мягкий. — Может быть, мы бы написали что-нибудь великое, только благодаря твоей искренней убежденности. — Заткнись, — говорит Саймон. Его лицо ярко-красное, он это чувствует. — Я забыл! Я надеялся, что мы будем работать здесь, и я не хотел давить на тебя, а потом я совсем забыл, о боже. — Мы могли бы написать Великий Американский Роман, благодаря силе твоего воображения, — говорит Брэм. Его глаза блестят, и он прикусывает губу. Саймон смотрит на Брэма, Брэм смотрит на него, а затем они оба смеются так сильно, что Саймон падает и садится на кровать, держась за щеки, чтобы они перестали болеть. Когда он приходит в себя, Брэм стоит рядом, смотря на него. Это хороший взгляд. От этого Саймону хочется снова закрыть лицо руками, потому что это слишком, когда на него так смотрят. — Так вот, это моя комната, — говорит Саймон, чтобы Брэм посмотрел куда-нибудь в другое место. Брэм подходит и садится рядом с ним, а Саймон продолжает говорить, нервничая, только потому, что он не совсем уверен, что должно произойти дальше. — Это стол, где, как годами считал мой отец, я сидел и дрочил на "Джиджи Хабиб", потому что он однажды видел ее в моей истории поиска. Он останавливается, а затем признается: — Я пытался замести следы. Я смотрел на Зейна. Брэм снова смеется. У него такой приятный смех, — думает Саймон. Он снова поворачивается, чтобы посмотреть, как выглядит Брэм, когда он так счастлив, и лицо Брэма оказывается прямо перед ним. — Зейн, да? — мягко спрашивает Брэм. Его глаза все еще смеются. — Мне больше всех нравился Лиам. — Что? — говорит Саймон, искренне опешивший. — Зейн определенно… А дальше он больше ничего не может сказать, потому что Брэм целует его. Губы Брэма тепло прижимаются к его губам. Медленно и осторожно они наклоняются друг к другу, не касаясь друг друга нигде, кроме того места, где они целуются. Расстояние между их телами ощущается так, словно они подошли к краю прыгательной вышки и смотрят вниз. И потом Саймон двигается, раскрывает рот, и между ними словно рушится плотина. Брэм издает какой-то звук, и Саймону нужно больше, поэтому он тянется к нему. Его руки лежат на боках Брэма. Сквозь футболку он чувствует жар Брэма, его учащенное дыхание. — Саймон, — говорит Брэм ему в рот. Его руки у висков Саймона, в его волосах, его длинные пальцы. Брэм целует его шею, и, кажется, что все в его теле одновременно переворачивается, горячее стремительное наслаждение. Это хорошо. Это так хорошо. Они все еще на полу, и Саймон возится еще, тянет Брэма, пока он не встает перед ним на колени, бедрами по обе стороны от того места, где сидит Саймон, прислонившись к кровати. Саймон опускает руки на бедра Брэма, потому что они прямо перед ним. Брэм двигается, и мышцы на его руках напрягаются. Саймон закрывает глаза и целует его так сильно, как только он может. Его нос нелепо прижимается к Брэму, зубы Брэма прикусывают губу Саймона, но Саймона это не волнует. Он целует Брэма в губы, в челюсть, в шею, в его нежную кожу, на которую он каждый день пялится в классе. Когда они, наконец, разъединяются, Саймон медленно открывает глаза. Брэм... Брэм наполовину сидит на его коленях, а Саймон прижат к кровати. У Саймона кружится голова. Он такой твердый, и он думает, что, возможно, Брэм тоже, но он не может посмотреть, не может думать. Глаза Брэма широко распахнуты, и он пристально смотрит на Саймона. Его рука все еще прижата к голове Саймона, и он проводит большим пальцем по его щеке. Саймон вздрагивает. Он закрывает глаза, и затем он снова чувствует губы Брэма на шее. Саймон хочет сказать Брэму, как это хорошо, насколько ему нравится, но он не может. Все, что он может сделать, так это откинуться назад и попытаться получить больше, исключая то, что эта дурацкая кровать мешает, и все, что он может сделать, это извиваться и прижиматься к Брэму, уступать и целовать его в ответ, снова и снова и снова. Его пальцы бессознательно тянут Брэма за рубашку, мелкими судорожными движениями, и он даже не пытался, но вдруг почувствовал кожу Брэма, его голую кожу. Он выпрямляет руки, чувствуя, как по спине и позвоночнику Брэма пробежали мурашки. — Саймон, — говорит Брэм, и боже, как звучит его голос. — Позволь мне… — а затем тянется к подолу рубашки Саймона, поднимая ее, и Саймон открывает глаза, чтобы увидеть, как Брэм смотрит на него затаив дыхание, прежде чем протянуть руку и коснуться, пройдясь по бокам Саймона и обхватывая его руками. Боже, руки Брэма. Они такие большие и выглядят еще больше, как будто он может покрыть всю кожу Саймона. Эта мысль настолько хороша, что Саймон издает непроизвольный звук, один из тех, которые ему приходится приглушать подушкой, когда он дрочит. Руки Брэма крепче прижимают его, и Саймон придвигается еще ближе. Он не может насытиться. Будто внутри него месяцами росла и росла вся эта потребность, а потом Брэм отправил ему электронное письмо — это все, что он может чувствовать, и он ничего не может с этим поделать, кроме этого. Все, о чем он может думать — я хочу, я хочу, я хочу — и он снова целует Брэма, и на этот раз более грязно, более отчаянно, и... Он слышит звук шагов на лестнице. К тому времени, когда его мама открывает дверь Саймона, он лежит лицом вниз на кровати, открыв ноутбук, а Брэм сидит за письменным столом, решительно уставившись на экземпляр "Странк и Уайт". — Как продвигается сочинение? — спрашивает его мама. — Мальчики, вы хотите перекусить? Я принесу немного яблок. — Мы в порядке, мам, — говорит Саймон, стараясь звучать непринужденно. Он сосредотачивает внимание на своем экране, на случайной странице википедии, которую он в панике открыл: Anapliomera – род трилобитов в порядке Phacopida, который существовал на территории современного штата Иллинойс, США. Он был описан Демоттом в 1987 году. — Ну, дайте мне знать, если вам что-то нужно, — отвечает его мама. — Я буду внизу. Ужин через час, так что заканчивайте скорее, хорошо? Она улыбается Саймону, и затем, уходя, оставляет дверь открытой.

***

От: frommywindow1@gmail.com Кому: bluegreen118@gmail.com Дата: 7 февраля в 22:10 Тема: Фоссилии (прим. пер. ископаемые окаменелости) Брэм, Знал ли ты, как круты на самом деле фоссилии? Наверное, нет, потому что фоссилии невероятно впечатляюще скучны. После твоего ухода я запаниковал и сказал своей маме, что наше эссе — это творческий письменный проект об окаменелостях трилобитов. Кажется уже понятно, что я не могу нормально думать под давлением, особенно когда речь идет о лжи насчет заданий по английскому языку. Оказывается, мой отец коллекционировал окаменелости, и это именно тот не крутой факт о моем отце, который я хотел бы узнать раньше, чтобы посмеяться над ним из-за этого. К сожалению, сегодня он одержал верх. Мы провели два часа, рассматривая его коллекцию. Ископаемые такие скучные, Брэм. Твой, Саймон. P.S. Ты знаешь, что не скучно? Целовать тебя. Целовать тебя совсем не скучно. P.P.S. Надеюсь, ты не испугался, когда моя мама оставила дверь открытой. Она не знала, я клянусь. Она просто внедрила эту странную «дверь всегда открыта» политику с тех пор как я совершил каминг-аут, чтобы ей не приходилось чувствовать, будто она дискриминирует моих друзей-парней, или что-то такое. Леа — единственное исключение. P.P.P.S. Надеюсь, не будет странно сказать, что мне очень понравилось, когда ты целовал мою шею. От: bluegreen118@gmail.com Кому: frommywindow1@gmail.com Дата: 7 февраля в 23:33 Тема: Re: Фоссилии Я не знаю, насколько фоссилии скучны. Если они вдохновляют электронные письма, похожие на те, что ты отправил мне только что, тогда я твердо должен поставить себя на сторону ископаемых окаменелостей. Твои истории о семье всегда самые веселые, Саймон. Я люблю своих родителей, но они так отличаются от твоих. Мои мама и папа оба очень тихие, в хорошем смысле. У меня множество серьезных дискуссий с моими родителями, это всегда было одной из моих любимых вещей в них. Но я смеюсь больше, чем когда-либо прежде, когда я рядом с тобой. Кажется, что вся твоя семья такая, и это так замечательно. Что касается твоей семьи — окей, я признаю, что я немного испугался из-за двери. Спасибо за объяснение. Я все еще ненавижу, что прошу тебя хранить секреты, особенно от твоих родителей. Я не знаю, как загладить свою вину перед тобой. Я буду целовать твою шею столько, сколько ты захочешь, если это поможет. Твой, Брэм. P.S. Целовать тебя — это самое наименее скучное занятие на земле, я вполне уверен. На самом деле, это даже слишком волнующе*. Я рад, что мой путь домой такой долгий. *слово можно также перевести как возбуждающе От: frommywindow1@gmail.com Кому: bluegreen118@gmail.com Дата: 8 февраля в 00:04 Тема: Re: Фоссилии Брэм, ПОЖАЛУЙСТА, не надо вызывать у меня какой-то сексуальный рефлекс Павлова на диалог, который начался с ФОССИЛИЙ. Твой путь домой? Слишком волнующе???? Ты всегда вбрасываешь эти намеки, а затем оставляешь меня… слишком возбужденным, совсем одного. Что, кстати, и случилось, когда ты случайно поцеловал меня в шею. И когда ты коснулся меня. Не знаю, говорил ли я тебе когда-нибудь, как мне нравятся твои руки. Окей, я собираюсь отправить это сейчас, прежде чем я удалю все это. Твой, Саймон. От: bluegreen118@gmail.com Кому: frommywindow1@gmail.com Дата: 8 февраля в 00:20 Тема: Re: Фоссилии Саймон, Ты прав, мы, вероятно, должны сменить тему. Мне жаль, что я все время оставляю тебя в подвешенном состоянии, Саймон. Правда в том, что я едва знаю, что я делаю, когда говорю об этих вещах. Я не хочу сделать что-то неправильное или что-то смущающее. Я с трудом могу поверить в то, что я собираюсь написать это, но я согласен, что я, вероятно, перед тобой в долгу. Когда я сказал, что целовать тебя слишком волнующе, я имел в виду, что я так возбудился, что едва мог думать. Саймон, ты даже не представляешь, как ты выглядишь после того, как тебя хорошенько поцеловали, не так ли? Ты не представляешь, каково это, когда ты прикасаешься ко мне. Ты даже не представляешь, какие звуки ты издавал, я буду думать о них до самой смерти. В общем, вот что я имел в виду. Я также отправлю это до того, как почувствую себя слишком неловко. (Это, наверняка, безнадежный случай.) Твой, Брэм. От: frommywindow1@gmail.com Кому: bluegreen118@gmail.com Дата: 8 февраля в 00:26 Тема: Re: Фоссилии О мой бог, Брэм. О мой бог. Брэм, я практически возбудился, как только ты зашел в мою комнату. Если ты думаешь, что смотреть на окаменелости со своим отцом в течение двух часов — это весело при самых лучших обстоятельствах, то попробуй сделать это, когда ты так заведен от поцелуя с самым горячим парнем, которого ты когда-либо видел, что едва можешь соображать. Я сейчас едва соображаю, Брэм. Просто скажи мне, что в следующий раз, когда я тебя поцелую, это будет где-то с запирающейся дверью. Я хочу посмотреть, как ты выглядишь без рубашки. Я хочу касаться тебя везде. Когда ты так держишь мою голову в своих руках и целуешь меня, мне кажется, что я собираюсь разлететься на миллион кусочков. Я чувствую себя сумасшедшим. Надеюсь, я тебя не пугаю. Я собираюсь сохранить эту переписку на долгое время. Боже, Брэм. Спокойной ночи.