Давай просто жить дальше

Большинство великих побед и трагедий произошло не потому, что их виновники были по натуре своей плохими или хорошими. Они по натуре своей были людьми.

Му Сону было плевать на людей. Он провёл большую часть жизни среди тех, кто был готов убить за кусок хлеба или кроху силы; где каждый сам за себя и выживает сильнейший, поэтому сражаться за тех, к кому относился подобным образом, было глупо. Но всё же он делал это. Причину Му Сон искал до сих пор. Нерешённая проблема скреблась где-то на краю сознания, тянула жизненные силы, постоянно отвлекала и требовала уже разобраться. Но Му Сон попросту не мог. Он впервые был не в силах сказать, почему поступал так, а не иначе. И это заставляло злиться. На Сон Тиён, на обстоятельства, на самого себя, вот только злость не помогала усмирить настырную мысль. А ответов, что она требовала, он предложить не мог. Если копнуть глубже, то у Му Сона не было ни одной причины задерживаться в Канрё, кроме просьбы Сон Тиён не делать глупостей и не сбегать до конца лечения. Му Сон и не собирался. Сам не понимая при этом, почему. Месяцы спустя, когда Му Сон доставал из памяти первые недели после падения Чёрной твердыни и разбирал их на части, он пришёл к тому, что всё было намного прозаичнее, чем он тогдашний мог бы себе представить. Идеальных людей нет, и Му Сон не был исключением. Просто не повезло, просто так произошло. Но сам он так просто это признавать не собирался. Упрямо не принимал помощь, когда во время одной из первых прогулок по внутреннему двору открылась рана на плече, и Сон Тиён бросилась к нему, чтобы довести до комнаты; отбивался от её рук и бросал ядовитое: «Мне не нужна твоя помощь», не просил её сам, когда безуспешно пытался себя перевязать; упрямо шипел и пачкал кровью как себя, так и постель. Сон Тиён тогда обречённо закатила глаза, быстро подошла, развернула к себе за здоровое плечо и забрала из рук чистые бинты. Му Сон, конечно же, злился, пытался скинуть её руку, но Сон Тиён встряхнула его одним движением, словно считала, что так до него лучше дойдёт. И она не ошиблась. Сон Тиён перевязывала его медленно, осторожно, резко контрастируя с той силой, которую проявила минуту назад, боясь сделать ещё больнее. Му Сон вздрагивал каждый раз, стоило горячей ладони коснуться обнажённой кожи. Крупно, с резким рваным вдохом, как дикое животное, которое не доверяло гладившей руке. Сон Тиён ласково провела ладонью по предплечью, обвела рельеф мышц и бугристые шрамы — их было так много, что становилось горько — устроила чужую руку поудобней, чтобы нормально перевязать плечо, и боковым зрением увидела, как Му Сон отвёл взгляд. Сон Тиён была уверена, что в любой другой ситуации её действия можно было бы расценить неправильно, но сейчас она просто пыталась показать, что бояться нечего. Острее, чем когда-либо, она кожей чувствовала ледяное одиночество, которое сейчас отходило от Му Сона лоскутами, и хотела содрать его как можно быстрее... Стереть старые шрамы невозможно, но можно хотя бы попытаться притупить боль. И Сон Тиён пыталась. А Му Сон принимал попытки. Не понимал, почему не отталкивал, почему чувствовал покой, когда шершавые от мозолей руки гладили плечо. Прикрывал глаза, тянулся за прикосновениями и ловил их как утопающий глотки воздуха во время шторма. Му Сон вздрогнул уже не от ощущения слабости, а от страха, что ему нравилось. Нравилось чувствовать, что это тело ещё способно ощущать что-то кроме боли — не только физической. Нравилось чувствовать заботу. Нравилось быть кому-то небезразличным. Это заставляло кусать губы: неправильные чувства, неправильные желания, никому он не был и не будет нужен, и Сон Тиён хотелось ударить за то, что давала надежду на то, что дать была не способна. Даже ей было не под силу переписать то, что уже давно истлело и развеялось прахом. Но хотелось, Манхван побери, верить в обратное.