Сборничек

Чон-грёбанный-Уён слишком сексуален. В этом убеждаются не только все шесть мемберов, большинство из которых постоянно лезут к младшему, прося сделать такое ненавистное многими эгьё, но и ещё теперь лидер. И если первые убеждаются в данном факте чрезвычайно быстро, то вот Хонджун не сразу. Его почему-то гложат постоянные сомнения по поводу одногруппника. И ладно бы претензии были ко всем без исключения, но ведь нет. К одному лишь Уёну, и осознание этого достаточно сильно, даже можно сказать, очень сильно настораживает. Порой, поведение младшего, конечно, бывает и снисходительным... когда у него плохое настроение... а такое вообще-то случается крайне редко, но в остальном это один такой большой сгусток ора, веселья и чего-то запретного. Последнее Ким тоже долго пытался отрицать, но увы и ах, ах и увы. Самое говно случается на фансайнах, когда нужно «трудиться» для фанатов, пускай и перебаривая себя. Что ж, когда тебя берут в какое-то агентство, ты уже должен примерно знать, что тебя ждёт и даже если не нравится, «не наши проблемы, придётся стараться.» Ибо тупая мечта. И Чон-грёбанный-Уён лезет ко всем без разбора и не предоставляет шанса на «боже милостивый, дай мне выжить». Тискает, жмётся, виснет, трогает там, где не следует. Сука, как будто ему это нравится. Сука... И было бы хорошо, если бы не было так стыдно. «Да Господи блять». – Мысленно цедит лидер, в очередной раз лицезрея, как надоедливый (кажется, для него одного) одногруппник пристаёт к Сану, обнимая за шею. И, пожалуй, самое главное. Так Уён себя не ведёт разве что в общежитии, потому что там он принимает облик задрота и всё время проводит исключительно в своей комнате, лишь иногда спускаясь, ну и ещё во время репетиций, уходя в себя и в свои проблемы с головой. В такой момент Хон засматривается на одногруппника, в хорошем смысле слова. Ему так-то нравится, как Чон усердно старается, как отдаёт себя делу полностью, без остатка. Однако... Всегда есть оно – это глупое «однако» и раздражает оно не меньше, чем Чон-грёбанный-Уён. Лидер хочет, чтобы это говно быстрее закончилось и можно было бы вернуться в общежитие или в танц-зал, где снимет лишнее напряжение.

***

Пот стекает чуть ли не ручьём с лиц, скапливаясь у подбородка и уже падая на весь истёртый пол, на котором виднеются следы от кроссовок, что уже невозможно стереть. Усердные и постоянные тренировки до потери последних сил – дело обыденное. Тем более, удаётся освободить голову от посторонних ненужных мыслей, прогоняя танец снова и снова. Хонджун в этот раз на редкость особо строг в плане репетиции. Стоит только парням закончить, он говорит, что нужно снова, что, увы, этого недостаточно и что «вы, блять, мало стараетесь, я же вижу.» Честно говоря, да, но проблема в том, что мемберы уже дух испустили, а их продолжают уничтожать как физически, так и духовно. И что уж таить, лидер сам значительно так измотался и даже не понимает, как его ноги то держат, зато единственный плюс – удалось немножко прочистить мысли. Когда уже ни у кого не было лишних сил, ребята стали разбредаться по общежитию: кто в душ, кто на кухню, кто в свои комнаты. В тренировочном зале остались лишь несчастные двое. Хонджун, не имея возможности боле функционировать, осел на полу, облокотившись на стену и прикрыв глаза от усталости; тяжело дыхание переводит, про себя подмечая, какой он молодец и вообще. А что именно значит, это «вообще»? Уён же, кажется, один такой из всех, кому как будто такой мощный прогон показался «ну так, на отъебись», поэтому он резво вертится у отражающего огромного зеркала, оттачивая и так вроде бы идеальные движения. Кима это раздражает. — Иди уже, отдохни, – бурчит Хонджун, приоткрывая чуть один глаз и незаметно наблюдая за одногруппником, который только притворяется, что он хорошо себя чувствует, а на деле же – нет. Нет. И нет. — Я не уверен, хён. Мне кажется, что у меня неправильно выходит это движение. – и парень повернулся лицом к лидеру, повторив один момент танца из «Say my name». Ким не обратил сначала внимание, но теперь понял, что да – и правда не так, но он показывать не станет, без каких-либо уговоров, ибо «хочу жрать, объебитесь. А ещё я живой труп, так что объебитесь дважды.» Да и вообще, что это за говно творится? Бедного Хонджуна эксплуатируют как хотят. Таким нужно изнурительные репетиции устраивать каждый день. — Да всё у тебя отлично, иди уже. – Выдыхает тяжело парень, потому что ему не нравится, как Чон, сделав своё важное дело, принялся выжидающе смотреть или пялиться на старшего, ожидая приговора, но в итоге получил не то, что хотел. — Ты же ходячий тупой идеал. – С усмешкой закончил он и мысленно выругался, потому что Никто никуда отсюда уходить не собирался. Уён, удовлетворенно выдохнув, сел рядом с Кимом, согнув одну ногу в колене. Младший то знает, что у него точно не получается это движение, а зачем доставать хёна, когда видишь, что тот и так уже устал, просто не показывает это. Чон же не изверг какой-то, чтобы добивать окончательно и бесповоротно. А вот Хон как раз наоборот думает, ведь резко эта близость стала чем-то двусмысленным и волнующим. Наверное, для него одного. Нужно расслабиться и снова привести разбушевавшиеся мысли в порядок, заодно успокоить сердцебиение, но Блять.... «Уйди, пожалуйста...» – молит стоном где-то внутри себя Хонджун, поворачивая голову и уже не сдерживая себя; смотря на одногруппника внимательно, запоминая каждую линию лица, шеи, немного показавшихся ключиц, обзор на которые младший всегда любил открывать. И зачем, интересно? Уён продолжает молчать, сохраняя привычное выражение лица: таинственную усмешку, больше похожую на улыбку. И это, чёрт его возьми, ужасающе мило. И да, так делать нельзя. — Я ни разу не тупой. – Вдруг выпаливает Уён, в этот раз уже по-настоящему улыбаясь и, кажется, сердце Хонджуна решает сделать остановку и сойти с Земли. Лучше не стоит лицезреть то, отчего потом и вовсе остановиться можно. — Но вот на счёт идеала – согласен. Хотя в действительности я таковым себя не считаю. Ким всё ещё смотрит на младшего, но теперь к процессу подключился и слух. Лидер привык выслушивать душевные высказывания других мемберов, привык помогать, чем сможет: давать советы, банально посидеть в компании, хлопая приободряюще по плечу, говорить, что всё будет хорошо, нужно лишь терпеть. — В принципе, я вообще не думал, что когда-нибудь смогу стать человеком, которого будут узнавать на улицах. Однако сейчас всё это кажется не пойми чем, но отчего у Хонджуна пульс ускоряется, дыхание снова надрывное, будто всё это время он только и делал, что прогонял танец, без передышки. — А ты, хён? – парень переводит внимание на того и это чуть не становится последней каплей. Киму себя удаётся сдержать. «Да что же за чёрт-то происходит? – мысленно недоумевает, а душевно – рад слишком; до покалываний в пальцах, до лёгкого пока что контролируемого желания прижать Уёна к себе, а может и не только... — Чон-грёбанный-Уён, уйди, не доводи до греха...» — Почему молчишь? – спрашивает младший, чувствуя какую-то неловкость от происходящего, потому что старший, не стесняясь, пялиться, держа рот открытым в немом слове – это во-первых; а во-вторых, парню кажется, что он что-то не то сказал. От этого становится ещё больше неловко. Ох, знал бы он, что есть на самом деле. Ким немного медлит для себя самого, для Чона – молниеносно. Наклоняется чуть к младшему, опаляя жгучим дыханием уже не такое невозмутимое лицо, и тянется вдруг рукой к уху, поправляя серёжку; сволочь такая, губу при этом закусывая неосознанно, но не допустимо. — Немного съехала. – Улыбается нежно Хонджун, после сразу же жалея обо всём на свете, но в тоже время ни капли, потому что Уён первым целует, ведь знает, что дверь заперта изнутри. Ким опешил. Ким в некотором шоке. Ким почему-то счастлив. То ли из-за того, что самому не пришлось делать шаг вперёд, то ли из-за того, что Уён это сделал. Глубокие вдохи вперемешку со звуками причмокиваний наполняют сейчас кажущееся маленьким пространство. Каким-то великим чудом Чон уже сидел бёдрах старшего, податливо выгибая поясницу, когда Ким сжимал бока. Для обоих всё это было слишком нереальным, чтобы казалось правдой и не какой-нибудь там галлюцинацией от переутомления. Хонджун готов смеяться как сумасшедший, готов поспорить с кем угодно, но определённо в его жизни не случалось такого, чтобы настолько сильно захотелось любить и быть любимым. Особенным. Уён подтвердил. Свои догадки и заодно чувства, которые до недавнего времени начал испытывать к лидеру. Никто не догадывался, никто не обращал внимания, ведь все ссылались на чрезмерный игривый характер, ну или просто труд ради фанатов. Всё оказалось куда глубже, чем можно себе представить. Всё оказалось намного дальше, чем было видно после носа. И всё оказалось до невозможного легко и просто. Губы уже горят, но настойчиво мажут друг по другу. Отстраниться и закончить никто не хочет и даже в ближайшее время не собирается. А младший, не сумев совладать с собой, двигает бёдрами, проезжаясь по паху старшего, отчего тот шумно охает, тут же разрывая поцелуй. Глаза у Уёна красивые и взгляд искренний, чувственный слишком – всегда хотелось смотреть долго и тонуть, как в глубоком море. Кожа его чистая и мягкая – её всегда было приятно касаться. Губы нежные и сладкие – желание их ощутить возрастало с каждым тупым днём. Сегодня это случилось. Ким внимательно следит, как Уён закусывает специально нижнюю губу, проводит после по ней проворным языком, якобы показывая, что недавний грех ему очень даже понравился. А Хонджун думает, что Чон-грёбанный-Уён – слишком сексуален. Лидер чуть наклоняет голову в бок, проверяя, нет ли никого за дверью, а то ведь мало ли, могут и подслушать. А свидетелей сейчас не нужно.