Сборничек

— Эта ёбаная ваза мне когда-нибудь по прямой в лоб влетит! – очень громко разговаривал парень, корюча лицо от нестерпимой боли мизинца на ноге. — Блять, у тебя что, целая коллекция одинаковых ваз? У меня же скоро фобия на них появиться! – возмущался Чангюн, после каждого высказывания закусывая нижнюю губу и подавляя в себе мученический стон. Порой в голову закрадываются мысли, что это его предназначение – встречаться любой частью тела с фарфоровым предметом, потому что абсолютно каждый раз, когда Им приходит к своему хёну, ему крупно попадает. А ещё это правда смешно, ведь действительно нахрена нужны эти долбанные вазы в таком количестве? — Постыдился бы при мне выражаться. – Игнорируя всё и вся, спокойно отвечает Чон, роясь тем временем в аптечке в поисках согревающей мази и бинтов. — И почему я обязан не ставить эти вазы у себя дома? Они мне нравятся. Послышался недовольный фырк, а Хосоку, если честно, всё равно, ведь он и правда делает, что хочет, покупает, что хочет и ставит, куда-что хочет, а спрашивать совета – уж обойдётся, как-нибудь потом. Старший, пропустив мимо ушей последующую нецензурную брань в свою и ещё одну сторону, также спокойно принялся обрабатывать ушибленное место и обматывать осторожно бинтами и, к счастью, только тогда длинноязыковой Чангюн замолчал, внимательно рассматривая тщательные и заботливые труды хёна. На губах внезапно заиграла улыбка, а по телу пробежали приятные мурашки. И всё же из-за того, что от Хосока сквозило теплом: таким родным и согревающим, что хотелось вечно находится рядом, лишь бы ощущать его подольше. Хотелось трогать, грея руки, хотелось прижаться, уткнувшись носом в изгиб шеи и обвив руками вокруг талии; хотелось ощутить солнечную обжигающую улыбку на своей щеке, чтобы получить заряд бодрости и очередной заряд нежности именно к одному человеку. Этого хотелось постоянно. Несколько раз в день, или больше. Наверное, даже начиная от пробуждения и заканчивая сном, в котором они играют не маловажную роль. Когда они встретились, стало ясно абсолютно всё. Для одного: то, почему внезапно в университете становилось слишком жарко что дышать было даже трудно; то, почему всегда так тянуло в репетиционный зал, откуда постоянно веяло запахом пота. Для другого это было сродне слежке, а в голове как будто заметны очертания чьих-то глаз: пронзительных, холодных, но как будто смутно знакомых. Они смотрят из тени сна каждую ночь, смотрят, стоит только закрыть глаза. И если раньше это настораживало, то теперь парень привык. — А что больше. Я или они? – спрашивает Чангюн и вскидывает брови вверх, улыбаясь при этом по привычному гадко и именно так, как не любит человек напротив. И Хосок вроде как ведётся на такую хитрость. Всегда вроде как вёлся. Чон поднимается, закончив работу, и молча убирает предметы первой помощи обратно, ставит опрокинутую вазу на место, даже не думая о том, что ситуация вполне может когда-нибудь повторится, зная пристрастие Чангюна наступать на одни и те же грабли. Младший внимательно наблюдает за хёном и понять не может, что, куда, зачем и почему. Потому что Хосок ведёт себя по необыкновению странно и даже немножко забавно. — Они. – Вдруг заявляет Чон и скрывается за дверью кухни, как можно быстрее ретируясь из комнаты, в которой, непонимающе хлопая ресницами, восседает потом уже «слегка» подъохуевший Им. Сегодня был достаточно тяжёлый день, наполненный язвительными шутками, лекциями с очень и не хорошими выражениями, раздражающими для соседей звуками и орами из-за того, что «ну какого хрена он туда вообще пошёл?» и «ай, блять, хён, ну больно же!», ну и «да ептыть мой переептыть!»