Разница между нами

Чемодан глухо ударился о брусчатку, а из-под колес поезда по всему перрону разошлась пыльная завеса. Неожиданно для себя самого Бенджен кашлянул, прикрывая рот кулаком, и ощутил песок на зубах. Всё-таки разница между экологически чистой столицей и промышленным Дистриктом с кучей фабрик чувствуется. Он никому не говорил, когда собирается возвращаться, так что его никто не ждал, но он все равно несколько минут простоял так, пытаясь разглядеть вдали чьи-то силуэты. За первым же поворотом с вокзала он наткнулся на компанию детей в изодранной одежде и с наверняка пустыми животами. Вспомнив о пакете с едой, который ему всучили в дорогу, он отдал фрукты и сандвичи с говядиной им. По тому, как округлились их глаза, Стилл понял, что эти ребята никогда раньше даже не держали в руках так много вкусной еды. Внезапный прилив ярости ему удалось потушить мыслью о том, что у него есть шанс это изменить. Чувствуя, что сейчас он не в состоянии возвращаться домой, Бен направился в паб. Бенджен не был «У Хэнка» два года, но стоило ему переступить порог, как он словно оказался застрявшим во временной петле. Здесь будто не существовало времени. Всё было прежним: тот же запах пива и пота, те же знакомые лица, каждый стул стоял на своем прежнем месте, играла та же музыка, а новая танцовщица двигалась по сцене в том же костюме. Словно она не заняла место умершей Жаклин, словно Вьено вообще никогда не было здесь, как будто ее жизнь и смерть в этом месте не имели никакого значения. Но через секунду холод и застывшая ярость на лице Стилла сменились каким-то необъяснимым спокойствием. Он вдруг почувствовал безмятежность. В этом действительно было что-то хорошее. В том, что хотя бы что-то в его жизни осталось прежним, двигалось по привычной колее. — Ох, Бен! — звук разбившегося стекла. — Я не думала, что смогу увидеть тебя здесь. Мысленно проклиная идею зайти сюда, Бен обернулся в привычно-медленной манере. Салли, растерянная и светящаяся восторгом, разглядывала его с вопиющей беспардонностью и совсем не обращала внимание на пиво, что обрызгало весь подол ее по-прежнему убогого платья и растекалось по полу. — Захотелось повидаться с Хэнком и, — он попытался произнести следующие слова хоть сколько-нибудь правдоподобно, — с тобой тоже. — Ооо, ты не знаешь… — она растерялась, веснушчатые щеки залились красными пятнами, что отдаленно должны были напоминать румянец. — Папа…он…умер. Полгода назад. Бен мгновенно помрачнел. Этот человек не единожды спасал его от голодной смерти, предлагая работу себе в ущерб, угощал его едой, передавал что-то родителям, когда их дела были совсем плохи. И он помог ему в ту ночь спасти Жак. А Бен ни разу не соизволил забыть о своих проблемах, чтобы увидеть его и предложить помощь. — Прости. — Ты правда ничего не слышал? Он помог беженцам из Капитолия, просто дал им воды и немного хлеба, а на следующий день его… казнили. — Чертовы ублюдки. — Вырвалось у него. — Прости, Салли. Я мог бы как-нибудь помочь, хотя бы попытаться. Он почувствовал стыд физически, острой болью в груди, что медленно расползалась по всему телу. Отставив чемодан в сторону, юноша медленно осел на край стула и, сжав кулаки, отвернулся, чтобы девушка не видела временной слабости. — Вряд ли, Бен, сейчас с этим строго. Если бы ты вступился, могло бы быть еще хуже. Да и твоя семья тоже пострадала бы. Ему понадобилась по меньшей мере минута, чтобы осознать всё это. Постепенно чистый рассудок возвращался к нему, эгоизм уступал место здравому смыслу. — Как ты теперь справляешься? — О, Бен, у меня всё… нормально. — он увидел укол вины в ее блуждающих по всему залу глазах, как будто ищущих поддержки, — Я вышла замуж почти год назад, муж мне помогает. Папа успел всему его научить. Бен проследил за ее взглядом, обратил внимание на худощавого, чуть сгорбленного человека у бара. Топорщащиеся во все стороны волосы почти такие же блекло-рыжие, как у Салли, но они уже покрылись первой сединой. Он разговаривал с одним из постоянных клиентов, нелепо изображая из себя замену Хэнка. Простой, как доска, как и его жена. Вместе им, должно быть, либо очень хорошо, либо очень плохо. — Рад, что ты не одна. Бен впервые за долгое время открыл глаза. Почему он раньше всего этого не видел? Почему отказывался понимать, что всем вокруг, куда не укажи пальцем, так же плохо, как и ему? После Игр он почти потерял способность мыслить чуть шире, чем булыжник. Только теперь вспомнил, что пришлось пережить всем тем людям, что на носочках вокруг него ходили — лишь бы развлечь бедного мальчика. — Тебе принести что-нибудь? — Салли вмешалась удивительно вовремя — это на нее совершенно не похоже — его чуть не вырывало от отвращения к себе. Бен поужинал в пабе, выпил ужасный виски и оставил щедрые чаевые. Попросил Салли изменить здесь хоть что-то, пообещал, что даст ей деньги на ремонт, умолял, чтобы она прекратила благодарить его, потому что он обязан им с отцом куда большим. Стилл вышел из паба после захода солнца, вечерних воздух приятно охлаждал лицо. Он выбрал дорогу подлиннее, чтобы прогуляться, пока хмель окончательно выветрится, и не заметил, как по привычке пошел не к деревне победителей, а в старый родительский дом. Застыв перед порогом, он смотрел, как мягкий лунный свет отражается от оконных стекол. Бенджен не знал, как родители отреагируют на его неожиданный визит. Казалось, что они счастливы тому, что Лорен освободила их от обязанности жить с ним. После Игр он изменился — стал слишком слабым для них. Они могли бы простить всё, но не это. — Ты зайдешь? — мать с явным негодованием смотрела на него через открытую дверь, придерживая шерстяную накидку на плечах. Бенджен кивнул, поднял с пола свой чемодан и, опустив голову, когда проходил через нее, зашел внутрь. Он и забыл, что они недавно закончили ремонт. Юноша даже не мог вспомнить, просили ли они, чтобы он помог им с этим. Теперь дом выглядел достаточно прилично. — Папа будет рад, что ты решил зайти. — «А ты?» — Не часто ты так нас балуешь. Проходи в кухню, мы как раз собирались ужинать. Отец действительно был рад, насколько он это умеет. Бен занял свое привычное место, долго смотрел на новые обои, разогревая руки горячим чаем. На самом деле он узнал запах этих чертовых трав. Такой же чай он заваривал для Жак в день их официального знакомства. Не хотел, чтобы они догадались. — Вы давно не заходили. — вдруг проронил он, поочередно переводя взгляд с одного родителя на другого. — Мы устали, Бен, — отец сказал это совершенно безразлично, но в глазах его блеснуло что-то печальное, — Устали видеть тебя таким. Поджимая губы, Бенджен с пониманием кивнул. Их было не за что винить. — Но теперь тебе, кажется, лучше? — победитель пожал плечами, не зная, как можно объяснить изменения, произошедшие с ним за последнее время. — Если ты действительно наконец осознал, что не одному тебе плохо, я просто несказанно рада. — Мать выплеснула это неожиданно для себя самой, сперва метнула взгляд в сторону, сжимая ладонь, которую едва не прижала к губам, но потом встретилась глазами с укоризненным взглядом отца, и вдохнула, чтобы сказать еще что-то. — Что, Генри? По-твоему, он все еще слишком мал, чтобы понять, что мы пережили гражданскую войну? — она посмотрела прямо в глаза Бену. — У твоего отца было двое братьев и маленькая сестра, я осталась сиротой. Хоть когда-нибудь, Бен, хотя бы раз, ты помнишь, чтобы мы жаловались на что-то? Мы с отцом поженились в девятнадцать, когда оба были уже совершенно седые, после того, как похоронили почти всех, кого знали, а заодно и мечты о хорошей жизни. А потом нам сказали, что нашего ребенка, возможно, придется отдать ради казни, которую по милости не совершили над нами. Через год или два, или когда она будет уже почти взрослой. Мы жили в страхе всю свою жизнь, но делали всё, чтобы ты его не чувствовал. Мы сделали всё, чтобы ты прожил свою жизнь как можно спокойнее, безопаснее, а ты сам вызвался добровольцем ради какой-то девки... — Прекрати, Патриция, сейчас же. — Отец закричал с такой яростью в голосе, что мать содрогнулась, опустила голову и зарыдала. Бенджен поднялся, подошел к Патриции и обнял ее за худые плечи. Всхлипывая, она прижалась к нему и начала шептать неразборчивые извинения. — Она права, отец, только теперь я понял, что заслужил это презрение в ваших глазах. — Все еще ошарашенный тем, что мать способна на какие-то эмоции, Бен не смог выдавить из себя совершенно никакой реакции. Каменное спокойствие и уверенность в его голосе заставили их поверить — впервые, — в то, что они действительно не потеряли своего ребенка на 29 Голодных Играх. Но даже после столь откровенного и эмоционального диалога этим людям было все еще нечем себя занять в компании друг друга. Тем для разговора у них больше не стало, а по своей природе все они были (или стали) неспособны к бессмысленным речам и игре «смотрите, мы образцовая семья». Так что очень скоро Бенджен вышел из родительского дома уже без груза непонимания, но с небольшим осадком. Куда более тяжелый разговор ждал его впереди — с сестрой. Он вернулся, когда стрелка часов уже показывала за полночь. В доме не было слышно ни звука. Тихо, словно кошка, в сумраке он пробрался в свою комнату и только там включил свет. Воспользовавшись его отсутствием, Лорен провела генеральную уборку. Оставив сумку с вещами неразобранной, Стилл приблизился к столу, где сестра заботливо сложила около дюжины толстых блокнотов с письмами, которые раньше можно было найти под кроватью, на подоконнике, в шкафу и многих других местах. Он нашел последний, заполненный еще не до конца, и, сощурившись, едва разобрал свой испортившийся почерк. Последний раз он писал Жак два месяца назад, еще до отбытия в Капитолий. Опустившись на стул, он нашел ручку. «Прости, любимая, никак не мог собраться с духом, чтобы рассказать тебе обо всем, что случилось. Хотя ты и сама уже знаешь и, надеюсь, остыла и не будешь слишком сильно меня ругать. Согласись, я не мог поступить иначе. Однажды я уже совершил ошибку, которая стоила мне буквально всего. Теперь должен попытаться всё исправить. Но не думай, что мною движет жажда мести. Я не настолько глуп, чтобы полагать, что кто-нибудь из тех под людей, что причастны к 29 Играм, вспомнят о тебе и почувствуют раскаяние даже перед лицом смерти. Да и, скорее всего, все они даже не доживут до начала Революции. Я просто хочу изменить этот мир. Ради Джуда и Кая, ради их детей. И чтобы моя душа была спокойна, — насколько это возможно — когда я вернусь к тебе. Я соскучился, Жак.» Дописав последнее слово, он вдруг ощутил, что смертельно устал. И, движимый желаем поскорее увидеть её, отправился в постель. Но этой ночью Вьено не пришла, как, впрочем, и следующей тоже.