Как бы написали Ai no Kusabi разные авторы

Лев Толстой Ясон ничего особенного и неприличного не находил в том, что Рики сидел за особым столиком в пэтском зале с Мимеей, и о чем-то оживленно с нею разговаривал, но он заметил, что другим в гостиной это показалось чем-то особенным и неприличным, и потому это показалось неприличным и ему. Он решил, что нужно сказать об этом пэту. Вернувшись домой, Ясон прошел к себе в кабинет, как он это делал обыкновенно, и сел в кресло, открыв в ридере новую книгу, и читал до часу, как обыкновенно делал; только изредка он потирал себе лоб и встряхивал голову, как бы отгоняя что-то. В нынешний вечер, вместо обычных мыслей и соображений о служебных делах, мысли его были наполнены пэтом и чем-то неприятным, случившимся с Рики. Блонди, противно своей привычке, не лег в постель, а, заложив за спину сцепившиеся руки, принялся ходить взад и вперед по комнатам. Он не мог лечь, чувствуя, что ему прежде необходимо обдумать вновь возникшее обстоятельство. Когда Ясон решил сам с собою, что нужно переговорить с Рики, ему казалось это очень легко и просто; но теперь, когда он стал обдумывать это вновь возникшее обстоятельство, оно показалось ему очень сложным и затруднительным. Ясон был не ревнив. Ревность, по его убеждению, есть постыдное и низкое чувство, не свойственное элите. Теперь же, хотя убеждение его о том, что ревность есть постыдное чувство и что Нужно иметь доверие, и не было разрушено, он чувствовал, что стоит лицом к лицу пред чем-то нелогичным и бестолковым, и не знал, что надо делать. Ясон стоял лицом к лицу пред жизнью, пред возможностью любви в его пэте к кому-то кроме него, возможностью самому любить Рики, и это-то казалось ему очень бестолковым и непонятным, потому что это была сама жизнь. Всю жизнь свою Ясон прожил и проработал в сферах служебных и дипломатических, имеющих дело с отражениями жизни. И каждый раз, когда он сталкивался с самою жизнью, он отстранялся от нее. Теперь он испытывал чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, спокойно прошедший над пропастью по мосту и вдруг увидавший, что этот мост разобран и что там пучина. Пучина эта была — сама жизнь, мост — та искусственная, электронная жизнь, которую прожил Ясон. Ему в первый раз пришли вопросы о возможности, что его любовь может оказаться безответной, и он ужаснулся перед этим. Стефан Цвейг - Послушай меня, Гай… но постарайся вдуматься во всё это… - Рики закурил, вспоминая о том разговоре и той ночи с Ясоном. – Попробуй представить, как к тебе в спальню среди ночи вламывается блонди…. Блонди, элита – ко мне, к монгрелу… И вдруг я чувствую присутствие в комнате чего-то зловещего, какой-то опасности. Я весь похолодел: мной овладел страх перед железной решимостью этой элитной сволочи… Я знал ведь, чего он от меня хотел, догадался об этом сразу… И с первой секунды почувствовал я, что он сильнее меня... что он может подчинить меня своей воле... Однако... однако... во мне поднималась какая-то злоба... гордость мужчины, обида, потому что... я сказал уже, что с первой секунды, даже раньше, чем я увидел этого блонди, я почувствовал в нем врага. Сначала я молчал. Молчал упорно и ожесточенно. Я чувствовал, что он смотрит на меня, смотрит прямо, требовательно и хочет заставить меня говорить. Но я не уступал. Я заговорил, но... уклончиво... невольно переняв его болтливый, равнодушный тон. Я притворялся, что не понял его, потому что - не знаю, можешь ли ты понять это - я хотел заставить его сказать, что он ревнует меня! И, кроме того, я знал, какую власть надо мной имеют такие высокомерные, холодные существа. Девид Лоуренс - Вот, значит, как! И чем какая-то пэт лучше меня? - с ухмылкой спросил Ясон и взглянул на Рики, подчиняя его своей воле. Монгрел смотрел на него зачарованно, неотрывно, а Ясон опустился на колени, обнял его ноги, зарылся лицом в его колени и застыл. Потрясенный Рики как в тумане видел бледно-золотистые локоны блонди, чувствовал, как приник он лицом к его бедрам. Смятение огнем полыхало в душе, но почти помимо своей воли Рики вдруг нежно и жалостливо погладил такой беззащитный затылок. Ясон вздрогнул всем телом. Потом взглянул на Рики: синие глаза горят, в них та же страстная мольба. И нет сил противиться. В каждом ударе сердца - ответ истомившейся души: отдам тебе всего себя, всего отдам. Непривычны оказались для Рики такие прикосновения, Ясон любил его страстно и яростно; он дрожал всем телом, предаваясь страсти, но даже в эти минуты чувствовалась его отстраненность, он будто прислушивался, хотел видеть всё со стороны, понять, что происходит с ними. Для Рики, впрочем, это было неважно. ... После блонди поднялся, отошел к двери. - Ну, теперь ты, очевидно, ненавидишь меня? - спросил он спокойно, пожалуй, даже обреченно. Рики встрепенулся, взглянул на него. - За что же? - Почти все ненавидят... потом. - И тут же блонди спохватился. - Это вообще присуще монгрелам. Борис Акунин Гармоническим блонди Орфей Зави стал себя считать с того момента, когда достиг первой ступеньки мудрости. Произошло это не поздно и не рано, а в самый раз – в возрасте, когда уже пора делать выводы, но еще можно изменить планы. К ста десяти годам - самому расцвету физических и моральных сил для блонди - он чувствовал необыкновенное вдохновение и работал над множеством вопросов. Речь шла о методах разработки свидетелей и подозреваемых: как побудить их к полной откровенности? Максимально полных и достоверных результатов можно достичь, используя сочетание трех типов обработки – психологической, химической и гипнотической. Если человека, обладающего нужной информацией, но не желающего с нею расставаться, сначала правильно типизировать и подготовить, потом ослабить его волю к сопротивлению при помощи определенных препаратов, а затем подвергнуть сеансу гипноза, откровенность будет абсолютной. Итоги экспериментов выглядели впечатляюще. Однако возникали серьезные сомнения в их практической ценности. По сравнению с нейрокоррекцией гипноз был намного проще и безопаснее. Но монгрелы постоянно подкидывали такие сюрпризы, от которых самому впору было на нейрокоррекции оказаться. Именно на эту тему Орфей сосредоточенно размышлял уже четвертый день - с тех пор как фурнитур Дерилл почти успешно организовал побег монгрелу, пэту Ясона Минка. Александр Блок Но час настал, и ты меня оставил, И бросил в ночь я пэтское кольцо. И знал я, что теперь ты будешь с Гаем, И так хотел забыть твое лицо. Вертелась жизнь, как колесо аэрокара, Пэт-шоу череда терзала жизнь мою. И снился ты мне, то в эротике, а то в кошмарах, И звал тебя я, будто молодость свою…