Звёзды над Парижем

Поберегите слёзы, горсти земли, и те фразы, Что произносят, когда время приходит прощаться. Да, наше детство — это сплошь чердаки и подвалы. Сидим на трубах, греем руки холодным февральским. Мои пятнадцать — яркой кляксой на сером паласе. В двадцать — гоним по трассе, курим, не глядя не знаки. Тридцать — реальность давит, камни, суставы, усталость. Сорок уже не за горами, брат. Скоро узнаем… (KREC)

— Привет. Что у тебя опять за срочность? — Франсуа вошел в палату, почтительно здороваясь с врачом, выскальзывающим после утреннего обхода и спешащим по другим делам. — Лиз, ну правда — я же на работе. Элоиза не ответила. Она полусидела, полулежала на высокой кровати. Спинку у которой регулировать не было смысла — Элоиза все равно подстраивала её так, как удобно, никого не спрашивая. Палата была одноместная и довольно большая. Со всеми возможными удобствами. Франсуа заметил, что Груня, карликовый пинчер, примостился у хозяйки в ногах и сладко сопел. Каким образом в палату разрешили привести собаку? Байо знал — это деньги. Конечно, только деньги могли бы решить столь важный и щепетильный в рамках больничного учреждения вопрос. И пусть Байо было по-барабану, — Лантен и в этом случае тоже сделала, так как хотела, — всё же он намеревался увезти собаку. Отдать её в приют. Или на худой конец — усыпить. Но заговорить об этом вслух Байо до сих пор не решился. Почему? Потому, что он понимал — в её положении любая незначительная радость — радость огромная. И уж если ей легче, когда рядом есть живое существо, лижущее тебя по утрам и носящее тапочки — почему бы и нет? Говорят, что собаки тоже лечат. Правда, забывать о нормах, установленных для пациентов, всё равно не стоит. — Лиз, ну, елки-палки, хоть бы псину убрала куда-нибудь с глаз долой, осмотр же был, — Байо качнул головой и оставил пакеты с гостинцами на тумбочке. — Как себя чувствуешь? Что врач сказал? Байо снова глянул на Элоизу — она опять не прореагировала. — Что случилось? — теперь он забеспокоился. Её лицо, исхудавшее и бледное, исказилось в гримасе боли. Элоиза сделала несколько прерывистых вздохов и посмотрела Байо в глаза. Он не мог долго выдерживать её взгляд. В последнее время особенно. Всегда отворачивался. — Операции не будет. — В смысле? — растерялся Байо. — Как не будет? Почему? — Сказали, что не поможет… сказали… что лучший выход — это просто… дождаться… — Лиз, погоди. — Байо помотал головой, стараясь остановить поток её слов, и подошёл к кровати. — Почему не поможет? Кто это сказал? Почему сейчас?! Завтра ведь уже должны… — Всё отменилось. Вот… читай… Байо увидел на простыни смятую медицинскую карту. Он открыл её, хоть отлично понимал — нихера не поймет в заковыристых формулировках врачей. Но, пробежавшись глазами по строчкам, пришел к выводу — противопоказаний было куда больше, чем показаний. Франсуа никак не хотел думать о том, что такой исход вероятен. Он гнал от себя эти мысли, не давая им и малейшего шанса. Гнал вот уже несколько месяцев. Только они возвращались как бумеранг. Ведь в глубине души он знал — если операция отменится, то Элоизе долго не протянуть. Он и представить себе не мог таких кошмарных обстоятельств. — Лиз, может, это… — Это не ошибка, — Лантен съехала на подушку и вцепилась дрожащими руками в одеяло. — Курс лечения почти завершен. Без операции продолжать его не имеет смысла. — А альтернатива есть? — Какая? — усмехнулась Лантен. Франсуа почувствовал, как по спине ползет холодный пот. — Я довела сердце гормонами — наркоз уже не выдержать. Теперь — всё, — Элоиза с отвращением посмотрела на каракули в строчках. — Песенка спета. Надо запасаться морфином и… — Лиз, стой. — Байо дотронулся до её руки. Кожа была шершавая. — Я поговорю с врачом. Пусть они рискнут. — Я не хочу, — Элоиза вырвала руку из теплых пальцев Байо. — Это бесполезно. Забери меня. Франсуа опешил. — Что? — Забери меня домой. — Лиз, нет, — он сказал это не потому, что не хотел помочь, а потому, что просто не представлял, каким образом будет вытягивать её сам. Без медицинской помощи.– Нельзя. Лантен отвернулась, бесцеремонно спихнув с себя собаку. Груня пискнул, спрыгнул на пол и, оглянувшись, удрал в ближайший угол. — Лиз, не веди себя, пожалуйста, как капризный ребёнок. Лантен сложила руки на груди, снова садясь и со злостью отшвыривая от себя одеяло. Байо смотрел на неё выжидающе. Он хотел верить, что она понимает, о чем просит. А ещё он хотел, чтобы этот чертов сон, этот жуткий нереальный кошмар, закончился. Чтобы он сейчас закрыл глаза, а когда открыл — ничего этого не было. — Тебе не понять, Байо… В глазах Элоизы блеснули слезы. Франсуа тяжело вздохнул: — Лиз, не вали с больной головы на… — Я не могу больше оставаться здесь. Байо, только взглянув на неё, понял — это правда. — Лиз, ты… Байо замолк — ну что он ей хотел сказать? Чтобы она «потерпела»? Ещё немножко? Да, совсем немножко — до похоронного, блядь, марша? Или кучи венков на крышке гроба?! — Забери меня… — Нельзя. Байо почувствовал себя черт знает кем — тираном, который не хочет пойти на уступки больному человеку. Бессердечной сволочью, которая не желает и не ведает такого чувства, как сострадание. Он в очередной раз удивился тому, как женщины иногда умеют стыдить мужиков. По щелчку пальцев. Только — разве он виноват?! Виноват в том, что сейчас ему приходится отказывать?! Нет. Он делает это не от хорошей жизни, и Лантен должна бы понимать. — Пожалуйста. — Байо едва не вывернуло от этого слова. От обычного, казалось бы, вежливого слова. Но сейчас оно воспринялось в штыки. — Забери. Я не буду висеть у тебя на шее… я… постараюсь… справиться сама… и тебя не трогать… — Где ты будешь?! В халупе шесть на восемь?! — выкрикнул Байо. — Совсем мозгов лишилась? — Я не стану тебя напрягать, — повторила Элоиза, и, поджав губы, качнула головой. — Ты не будешь нести ответственность. Я сама её понесу… — Ты же не хуже меня знаешь. Что этого делать нельзя. Черт возьми… нельзя тебе без медицинской помощи! — Я сама себе медик. Забыл? — Да, но ты не онколог! — Ну и что! — подобный аргумент стал для Байо вроде красной тряпки для быка. — Это сейчас не важно! Понимаешь? — И почти пять лет без практики! — Хватит на меня орать! — взвизгнула Элоиза. — А тебе хватит придумывать всякую чушь! — сорвался Байо. — Тебе нужна квалифицированная помощь! Твою-то мать! Лиз! Изо дня в день! — Эта твоя «помощь» мне уже ничем не поможет, — передразнила Элоиза. — Я всего лишь хочу провести последние недели с детьми… — Лиз, давай ты не будешь пороть горячку? — Байо, схватившись за голову, встал и прошелся по палате. — Это так просто не решается… — Всё решается ещё легче, — истерически рассмеялась она. — В таких случаях, как мой, врачи даже не будут препятствовать. — Ну и дебилы, значит, — выплюнул Байо. — Так и им и передай. — Я не понимаю — чего ты так нервничаешь? Это моё решение… — Ты не понимаешь? — на лице Байо можно было прочесть только одну эмоцию — злость. — Ты, ёб твою мать, не понимаешь?! Элоиза следила глазами за перемещениями Байо по палате. — Слушай, Франс, может, у тебя есть дела поважнее, но выполнить мою просьбу, я думаю, не займет больше пары часов… так что… Байо покачал головой. Отрицательный ответ ведь тоже ответ. — Я не могу… Лиз, это… очень серьезно… — А шуточки давно кончились, Франс, — сказала Лантен, все ещё усмехаясь. — Ты до сих пор не понял? — Если тебе плевать на себя, то подумай о нас… — А я о ком, по-твоему, думаю? Франсуа давно понял, что с Элоизой бесполезно разговаривать нормально. Это не работало от слова «вообще». Чем больше участия он проявлял, тем наглее она становилась. И бесконечно оправдывать её эгоизм тем, что она смертельно больна, он устал. Байо, изо всех сил стараясь не сорваться снова, перевел взгляд на стену. Над кроватью висели детские фотографии. — Ты хочешь увидеть детей? — спросил Байо. — Я привезу их… — А мне не надо, чтоб ты привозил их сюда! — взорвалась Элоиза, едва подушкой в Байо не швыряясь. — Сюда, где всё буквально пропитано смертью! Посмотри вокруг, Байо — ты сюда решил везти детей?! — …но тебя забирать я не собираюсь. Ты будешь продолжать наблюдаться у врачей. И точка, — закончил свою реплику Байо. — На этом, если ты не против, я пойду? Дел по горло. — Если твой ответ «нет», то убирайся и больше не смей появляться здесь, — тихо, но твердо произнесла Элоиза. — Понял? День продолжился также отвратительно, как и начался. Франсуа старался не придавать словам Элоизы значения, ведь она много раз угрожала ему тем, что не позволит видеться с детьми, или, скажем, что его в её палату больше не пустят. С одной стороны — он был бы счастлив, если бы ему не пришлось больше туда возвращаться. А с другой — Франсуа понимал, что не может бросить Элоизу. Нет. Только не так. Он же не до конца оскотинился. И хоть жутко не хотелось давать слабину и идти на поводу у бабы, плохо соображающей, что она несет, Франсуа всё же вернулся в больницу и наведался к лечащему врачу. После продолжительного разговора стало ясно, что Элоиза сказала правду — медицина действительно порой советовала использовать исключительно доброе слово и заботу вместо лекарств и капельниц. Сперва Байо казалось нереальным привезти Элоизу домой. Он не знал, что с этим делать и как вообще можно будет оставлять её одну, но потом врач сказал гениальную вещь — он велел найти сиделку. Да, конечно, желательно, с медицинским образованием. Ту, которая будет следить за состоянием больной. И в случае чего успеет начать реанимацию. Хотя… все помнили, что в случае рецидива — никакая реанимация уже не спасет. Не в этот раз. Байо даже несколько раз переспросил, может ли возвращение из больницы повлиять на стояние Элоизы в худшую сторону, на что получил ответ: «пятьдесят на пятьдесят». Вообще, Байо в шок повергли и такие факты от врача, что в большинстве случаев, переезды как раз и становились причинами летальных исходов у тяжелобольных пациентов. А ещё он узнал, что почти девяносто процентов больных на третьих-четвертых стадиях стремятся умереть дома. Если есть близкие. И, черт побери, — Байо никак не хотел, чтобы Элоиза Лантен вошла в это число. Однако в том, что операция отменилась, была и доля от хорошей новости. Для Байо. Он сперва не мог поверить в это — часть денег, которую он перевел на счет клиники, осталась неиспользованной. И хоть обычно люди не обращают на это внимания, и просто «дарят» все остатки врачам и медсестрам, так сказать вместо «чаевых», Франсуа Байо решил потребовать выплатить сумму. Потому, что деньги ему были нужны как воздух. Даже ещё больше — у Байо было столько проблем, что любые гроши могли бы перевесить чашу весов. Именно тут и начались сложности. Байо никак не ожидал, что снять деньги со счета обратно уже нельзя. Их можно было оставить на нужды клиники, или же — перевести в детский фонд. А для особо выпендрежных — через суд решать вопрос «о недобросовестном выполнении клиники своих обязанностей». Франсуа вчитался в бумаги, которые ему подсовывались с дикой скоростью. И ничего не мог понять. Оказалось, что он, едва ли не первый, кто решил подобным способом «сэкономить». На него посмотрели куда как странно. Но Байо не стал ничего объяснять. Конечно, он не видел лучшего выхода, кроме как закатить скандал. Да, ему снова и снова пришлось доказывать кучке людишек из бухгалтерии, что он вовсе не «жмот бесчувственный», а всего лишь в-скором-времени-отец-одиночка в трудной ситуации. Но кому какое до него дело? Конечно, будь у него время, и опять же, — чертовы деньги, — он бы добился своего. Да, переплатил бы дохера и больше, но добился. А так — пришлось уходить не солоно хлебавши. Получив в спину кучу оскорблений и обвинений. Да и к тому же — «сюрприз» особо-правильные-и-больше-всех-скорбящие работники клиники ему подкинули уже через пару часов. Едва он добрался до своего рабочего места. Байо показалось, что мир сходит с орбиты. Будто состав поезда с рельсов. Неуправляемо. Байо показалось, что его подвесили вниз головой и трясут как тряпичную куклу. Стараясь вытрясти весь мозг. Будто мало было ему Элоизы. Лечащий врач поставил условие: в течение суток забрать Элоизу и подписать все бумаги на то, что он, Франсуа Байо, берёт на себя всю ответственность за её состояние. А также предписал — заполнить дополнительное соглашение, что Байо не имеет ни малейших претензий к клинике. Франсуа тут же полез в медицинское законодательство, но как оказалось — центр этот наполовину частный, так что, все взятки с него гладки. Если, конечно, не начать копаться в их грязном белье. А эта процедура может так затянуться, что небу жарко будет. Да и не отсудить у них ничего — подобные случаи вызывают такой резонанс в обществе, что лучше не соваться в эту мясорубку. Кто же осмелится поднять руку, или в данной ситуации, — судейский молоточек над кафедрой, — на людей, спасающих жизни? Да за них весь мир горой встанет, даже если они сто раз неправы. До первого летального исхода. Определенного конкретного человека. Какого-нибудь шишки. Медиков все любят ровно настолько же насколько и ненавидят. Увы. Байо понимал, как никогда ясно — ему уж точно нечего в бутылку снова залезать. Время полетело с катастрофической скоростью — вроде, совсем недавно он пытался пообедать, а теперь — вечер, и у него куча нерешенных вопросов. В том числе и вопрос с сиделкой. С тем, чтобы, хотя бы, банально привести жилище в порядок. Байо не отрицал, что запустил дом, где теперь бывал, от силы, раз в несколько дней. Байо распустил почти всю охрану, и оставил с собой только водителя. И одного дежурного за пределами дома. Он снова пытался сэкономить. Хоть и не признавался. И не знал, долго ли протянет с таким графиком. — Я не понял?! — Байо, вошедший в гостиную, обнаружил своих немногочисленных подчиненных за просмотром телевизора. Водитель вообще дрых в кресле. Байо едва не взорвался матом — какого черта они себе позволяют, эти дегенераты. — Что это за тихий час вы тут себе устроили? А? — Босс! — охранник вскочил. С его коленей упал пульт. — Простите… Байо нахмурился ещё больше. Канал был тут же переключен — с пошловатого на политический. Впрочем, ни то, ни другое Байо не волновало от слова «совсем». Он велел «немедленно вырубить и валить заниматься делами». — Вам чего-нибудь нужно, босс? — Кроме того, чтоб вы выполняли свою, блядь, работу, даже не знаю! — Байо замахнулся пультом, переданным ему в руки, на охранника. — Свали! Слушая извинения и бурчание в стиле: «Простите, босс. И чего он завелся? Самого дома не бывает. А мы виноваты?», Байо теперь уже сам пощелкал каналы, просто желая отвлечься. И наткнувшись на канал, называющийся по старинке «RDF», решил остановиться. Здесь иногда показывали неплохую передачу о здоровье. Местный доктор, кандидат физиологических наук, сделал себе имя на продаже чудо-батончиков для похудания. Говорил нужные вещи, порой, конечно, скатываясь в жуткую подхалимщину и рекламу, но Байо лично для себя почерпнул немало советов. И потому мог закрыть глаза на издержки телевизионного производства. Правда, сейчас передачи не было, зато вклинился местный блок, где освещали исключительно жизнь Парижа. И несмотря на то, что это была, вроде как, столица, Франция от общего времени вещания выделяла на эфиры не больше получаса. И что можно успеть за это время? Ничего. Только раздразнить. Франсуа уже хотел выключить, чтобы не смотреть на довольные рожи каких-нибудь предпринимателей, рвущихся в телик ради привлечения клиентов, но тут ведущий сделал уж слишком серьезное лицо. И начал: «Срочно в эфир! В Париже зафиксировано несколько случаев крысиного бешенства. В местную больницу поступили сигналы о пострадавших. Среди них — несколько детей и людей преклонного возраста. Отдел по борьбе и отлову потенциально-опасных животных предупреждает: будьте бдительны! Не отпускайте ребенка на улицу одного. Избегайте безлюдных мест, где могут обитать крысы. Следите за чистотой рук, употребляемой пищи. И не подкармливайте бездомных животных, даже собак — они могут быть переносчиками страшной заразы…» Франсуа почти не поверил своим глазам. На экране промелькнула подворотня, в которой недавно они с Колетт едва жизни не лишились. И там же бросили черную крысу, шпионившую по приказу ещё одной мелкой твари — Живодэра. Байо почти захотелось, чтоб тот вошел в этот «список пострадавших», и, наконец-то, сдох. «Жители Парижа! Полиция настоятельно рекомендует: при обнаружении подозрительных личностей немедленно звонить в дежурную часть! Не пытаться оказать помощь пострадавшим самостоятельно. Избегать прямых конфликтов с неизвестными в местах скопления людей. В городе, по предварительным данным, орудует криминальная банда». Франсуа осел на диван. Он смотрел в экран, а мир будто стал вращаться медленнее — так, что его буквально прижало к спинке огромной глыбой. Будто изменились полюса или законы гравитации. «Перестрелка в минувшие выходные унесла с собой жизни пятерых человек. Ещё несколько членов банды ранены сотрудниками правоохранительных органов. Погиб также и местный житель, оказавшийся ближе всех — он закрыл свою жену от пули…» Дальше рассказывали о кражах, мелких хулиганствах и прочих незначительных преступлениях. Однако, под конец пришла ещё одна новость с пометкой «Срочно». Франсуа уже готов был к чему угодно, но только не к этому: он увидел на экране телевизора знакомый ему дворик. Затем оператор провел съемочную группу в подъезд. Байо протер глаза — не может он ошибиться. Это же подъезд, где живет его старый приятель — Виннер. Бывший предприниматель, который обещал занять ему, Франсуа, денег. И он же дал наводку о том, что под домом матери Эго миллионы лежат. А теперь… «Сейчас мы находимся на месте преступления. Соседи почувствовали неладное, когда житель этой квартиры не вышел на общее собрание. Соседи утверждают, что дверь у него всегда была приоткрыта — они привыкли, мол, хозяин с причудами. Но, когда стал доноситься неприятный запах, решили проверить. Их личности и лица скрыты в целях безопасности. Мужчина, сорокалетний Эльдар Виннер, бывший владелец нескольких туристических фирм, убит выстрелом в голову. Смерть наступила мгновенно…» Франсуа стянул с себя галстук, который теперь буквально душил его. Он уже не слушал. Его руки тряслись как после недельного запоя. И когда затренькал мобильный, он сперва не мог его даже достать. — Мсье Байо? — голос Фрая трудно было не узнать. — Можем мы с вами встретиться? Вы смотрели новости? — Ничего я не смотрел… Франсуа перевел дыхание, чтоб голос не дрожал. — Очень жаль, — произнес следователь. — И тем не менее — убитый мсье Виннер, по нашим данным, тесно общался с вами. И особенно — незадолго до смерти. Вас видели в его доме. Франсуа больно прикусил язык. И выругался. — Завтра утром я жду вас в отделении. Если подтвердится ваше присутствие в квартире убитого, то вы будете взяты под стражу. Это ясно? Если вам есть, в чем каяться, то можете готовить речь, мсье Байо. Всё слишком далеко зашло. — У меня нет времени. На всю эту дрянь. — Байо вытер лоб, покрывшийся холодным потом. — У меня жена в больнице… она умирает… — Сочувствую, но я вам тут не предлагаю выиграть в лотерею и уговаривать, мсье Байо, как девушку на первом свидании, не буду — я настаиваю. — Фрай заговорил жестче. — Настаиваю пока без применения силы. Если не явитесь, приедет наряд. Франсуа молчал. Он хотел бросить трубку. И почти это сделал. — Вы сами соизволите явиться утром? — повторил Фрай. — Мсье Байо? — Да, я приеду… Франсуа нажал «отбой», и, выругавшись на чем свет стоит, швырнул мобильный в экран телевизора. Благо, плазма выдержала. Не выдержал, судя по всему, телефон. Байо снова наведался в больницу. К Элоизе его не пустили. Больше того, когда он попытался связаться с врачом, дабы попросить рекомендации по уходу, его грубо выставил охранник. Дескать, время посещений прошло. Байо понял, что он впал в немилость, раз осмелился попросить у них назад свои деньги. Ещё Байо на руки выпихнули Груню, и Франсуа совершенно ошарашенный, остался сидеть на улице возле входа. Остался сидеть и думать, какой же он, мать всех за ногу, неудачник. Байо отпустил водителя, и пожалел об этом. Сейчас ему было бы сподручнее уехать домой, чтобы наконец-то заняться делами первостепенной важности. Но… Франсуа вдруг осознал, что он этого не хочет. Он всё время думал о звонке следователя. И представлял, как его уже встречают полицаи с наручниками в руках и уродскими ухмылочками. Хотелось сбежать куда-нибудь. Или хотя бы — быть подальше от дома. Поэтому Байо твёрдо решил — домой не поедет. Он там либо напьётся, либо — свихнётся. Байо перевел взгляд на пинчера. Груня сиротливо жался к нему, скулил и оглядывался: маленькие собаки очень пугливы, а уж в стрессовых ситуациях и вовсе могут потерять пространственную ориентацию. Решение к Байо пришло почти сразу. И нет — Франсуа не мучила совесть. Он решил, что питомцу пора на покой. От лечебного центра до ближайшей ветеринарки было не так и далеко — два квартала. Байо подхватил Груню подмышку, поднялся. И зашагал к ветеринарной клинике. Во всяком случае, он считал это более разумным способом отказаться от ответственности. Ведь после смерти Элоизы некому будет следить за псиной. Да, дети могут иногда потискать его, но не больше. Они ещё не привыкли к тому, что с собакой нужно заниматься не от раза к разу, а всегда. Если бы Франсуа шел чуть быстрее или вообще — поехал бы на машине, то он бы не столкнулся нос к носу с Лорой. Она даже не узнала бы его, если бы он не окликнул. Байо потом ещё долго спрашивал себя: зачем? Но, видимо, так было надо. Лора выглядела чуть хуже, чем ожидал Байо, помня их первую встречу. Хотя, тогда она была почти в уматень пьяная, но после отрезвления всё больше походила на нормальную девчонку. Теперь всё изменилось: Лора погрузилась в рутину. После рождения сына у неё прибавилось хлопот. Мужика она найти не могла — перебивалась с одного на второго… У Лоры явно не было поводов для веселья. И Байо понимал её. У Лоры не было подруг. Кроме Элоизы. Но те времена уже прошли. Почему они перестали общаться с Лантен? Байо не сильно хотел вдаваться в подробности. Но, когда услышал от кого-то из знакомых, что Лора запала, якобы, на него, а потом устраивала скандалы Элоизе — лишь посмеялся. Сейчас же он и улыбнуться не смог. Но разговориться им всё же пришлось: Байо сказал, в каком плачевном состоянии находится Элоиза, и сказал, что срочно нужна сиделка. А Лора ответила, что у неё на удачу, есть подходящая кандидатура. Добрейшей души человек — только попроси. Байо пришлось уточнить, что диагноз у Лантен смертельный, но и здесь Лора ответила с уверенностью — её знакомая сможет. Байо оставил свои контакты и просил обязательно перезвонить ему. Почему-то он не мог не спросить, откуда она вывалилась ему навстречу. Оказалось — из ветеринарной клиники. У её сына умерла золотая рыбка. Пришлось, договариваться о «панихиде» и специальном ритуале, который носил простое название у взрослых «смывай дважды». И тут Байо внезапно увидел другой выход — он предложил Лоре забрать себе Груню. Однако, как выяснилось, у её нового сожителя, аллергия. И собаку взять в дом нельзя. Байо вдруг показалось, что ебанутая на всю голову жизнь слишком несправедлива, когда он внес пинчера в здание с большой вывеской в форме собачьей лапы и человеческой руки. И хоть это было единственно-верное решение, Байо понимал, как херово будет чувствовать себя после. После того, как снотворное попадет в кровь собаки, после того, как он в последний раз посмотрит ему в глаза. И если ещё пару минут назад Байо не сомневался в себе, то теперь, просто увидев, на что идут некоторые родители, заказывая похороны чертовой рыбке, чтобы не расстраивать своих детей, — ему стало стыдно за себя. Он явственно ощутил на себе укоризненные взгляды. И подумал о том, что Мотька с Беней обязательно спросят, где собака. Просто потому, что Груня живет с ними уже третий год. Да, отовраться он вполне сможет, но сможет ли побороть чувство вины? Байо дождался очереди. И когда народ из приемной рассосался, он вошел в просторный кабинет для осмотра. Врачом, дежурившим в этот поздний час, оказалась женщина. Весьма миловидная и с обаятельной улыбкой. Он взяла пинчера и принялась вертеть его в руках, дабы найти какие-либо повреждения, очевидно. Затем она посмотрела на Байо с некоторым замешательством. Франсуа пожал плечами. Когда она спросила, зачем он притащил здоровую собаку, он ответил, что хочет усыпить её. Конечно, это вызвало ещё больше недоумения. Франсуа и хотел бы всё объяснить, но не стал. Он лишь сказал, что заплатит двойную цену… И тут оказалось, что всё не так просто — от него потребовали заполнить кучу бумаг. Это стало последней каплей. Франсуа отказался и ушел. В ближайшем ларьке он купил себе бутылку коньяка. И на ближайшем тротуаре уселся, прямо в снег. И хоть он давал себе слово не распускать нюни — не смог. Не смог. Слабак? Возможно. Или просто уставший человек? Уставший от всей этой мороки. От самого себя. И это бесило больше всего. Больше этих гребаных формальностей, что так старательно все навешивают на уши друг другу. Больше, чем все проблемы вместе взятые. Бесило чувство слабости. Франсуа вернулся в ветеринарку уже изрядно выпивши. Он бесцеремонно прошел в кабинет и потребовал выдать ему собаку. Точнее — тело. И, возможно, что разгорелся бы ещё один скандал, если бы не женская мудрость. Ветеринарный врач уловила его состояние. И хоть он не рассказывал ничего о себе — вдруг даже почти поняла его. Почти потому что всё ещё надеялась, что он передумает усыплять неповинную в житейских дрязгах собаку. Но Байо был непреклонен. Впрочем, не всё так плохо. Ему, пьяному, внушить что-то не составило труда — Байо оставили в коридоре. Попросив подписать разрешение на манипуляции с животным. А собаку поместили во временный приют. И лишь когда ветеринар спросила, как он будет добираться до дома, Байо сказал, что у него нет мобильного и позвонить водителю он не может. Зато он назвал номер «другого близкого человека» — Колетт Тату…