Звёзды над Парижем

Принимай меня близко к сердцу, близко к телу, принимай Принимай меня, как лекарство, как к лекарству привыкай Принимай меня и не бойся, мне в груди не разболеться Успокойся, успокойся, принимай меня ближе к сердцу… Принимай меня по капле грёз; Принимай всерьёз меня, как воздух. По следам души любовь найдёшь — Приходи ко мне по звёздам. (О. Бузова)

Антуан стоял под душем, под тугими струями, надеясь, что едва теплая, почти холодная, но не такая, чтоб замерзнуть, вода смоет с него весь этот не самый приятный коктейль из чувств, на которые был полон день. Шум воды, ударяющейся о ванну, заполняющий слух, создавая будто бы стену между ним и миром, немного успокоил. Но все равно — внутри просто звенело от злости. Приправленной обидой и сожалением, к тому же — щедро политой соусом под названием «мысли о прошлом». О чертовом прошлом. Которое не отпускало его. Вцепившись всеми клешнями. Эго одновременно испытывал и страх, и стыд, и где-то там, на задворках сознания шевелящееся, будто оживающее, желание снова вернуться к тому счастливому времени. Оставался только один вопрос: будет ли время, которое он потратит на возобновление отношений с Сорелем сейчас, счастливым? Или приведёт к ещё более затяжной депрессии? Антуан пытался не думать об этом, но не мог. Он зависел от этого? От этих болезненных воспоминаний? От этих болезненных-теперь-уже-чувств? Антуан не знал наверняка, но что-то ему подсказывало — да. А зависимости, как известно, не проходят. Не исчезают. Они остаются. Они лишь перетекают в стадию ремиссии. Эго изо всех сил гнал всякие воспоминания о бывшем любовнике, но, казалось, будто каждый уголок дома вдруг стал напоминать ему о Сореле. Так просто не бывает. Куда ни глянь — везде можно наткнуться на что-нибудь, что уколет тебя, словно иглой. Эго так взбесило это — он даже решил, что в ближайшее время пройдется по квартире и соберёт все вещи Сореля в кучу, чтобы при первой возможности всучить их бывшему и попрощаться. Навсегда. Конечно, идеальным вариантом было бы ещё сегодня днем высказать ему всё, но Эго не смог. Просто физически не смог оттолкнуть от себя руки Сореля. А словам тот не слишком поверил — хоть Эго и пытался «намекнуть», что теперь в его жизни есть место другому человеку. А именно — Колетт. Только разговор о ней быстро перешел на маты — Сореля явно задели слова о том, что они с ней живут вместе. И не только живут… Антуан сперва и сам опешил от такого умозаключения — получается, что на самом деле, ловить-то Сорелю будто и нечего, но… Он не был бы Жаном Сорелем, если бы сразу отвалил и поверил. И снова Антуан не хотел вспоминать что было, когда Сорель впервые столкнулся с Байо. Тогда был страшный мордобой. Франсуа ходил потом с разбитым фейсом. И хотел даже засудить Сореля, но Эго еле уговорил не делать этого… Чуть придя в себя, проведя, таким образом, в ванной около часа, Эго наконец выключил воду. Да, сейчас ему можно было не экономить и даже не задумываться об этом, а раньше, как он помнил, в его детстве и юности, с водой всегда были проблемы. Летом — понятное дело, можно и на речку сходить, а вот зимой греть кучу тазиков — очень муторно. Они с матерью так или иначе долгое время приводили дом в жилой вид. Когда они переехали — там была разруха. Полная. Пока Эго рос, все деньги уходили на его лечение, а потом, когда он смог наконец-то начать помогать — было также трудно. Однако они смогли многое. Постепенно можно было бы сделать и газ, и водонагревательную станцию, и вообще — перед тем, как уехать, Эго планировал полностью отремонтировать текущую крышу и несколько комнат. Только… не суждено было сбыться тем планам — в их жизнь нагрянул Клаус. Антуан возненавидел этот период своей жизни. Барьер между ним и матерью стал таким непреодолимым, что Антуану стало абсолютно плевать, будет дом достроен и обустроен, или нет. Он хотел лишь сбежать оттуда. Эго даже сперва не понял, с чего вдруг ему пришли в голову именно эти мысли, пока, выйдя из ванной в своем любимом махровом халате, не остановился возле чуть приоткрытой двери. В комнату, где временно обитали дети. Там горел ночник. Антуан было неудобно так стоять и наблюдать, но почему-то он не мог сдвинуться с места. Он услышал тихий голос Колетт, которая читала детям книжку… и в горле у него стал разрастаться болезненный, давящий ком. Он будто прирос к месту — не мог отойти, хоть и понимал — нечего ему здесь стоять. Он уже вырос. Он — большой мальчик. Да, большой самостоятельный мальчик, с детской травмой и охренным чувством вины перед умершей матерью. Эго прислонился лбом к косяку. Он зажмурился. И отчаянно дышал ртом. Чтоб его хоть немного отпустило. Волна опустошенности и одиночества вдруг захлестнула так, что казалось, вот-вот и он разревётся прямо тут. Похоже, что успокоительные перестают на него действовать. И это паршиво — Эго не хотел снова не спать по трое суток, а потом доставлять Колетт кучу головной боли, заставлять её сидеть с ним и рассказывать сказки. А что могло бы его успокоить лучше таблеток? Эго прошел на кухню. И отметил, что Розенкранц вылизал всё до блеска — ещё бы попробовал не вылизать. Правда, стоило отметить, что теперь, с появлением детей, у него было маловато времени на уборку. На генеральную. На настоящую. На такую, от которой он потом, бывало, неделями отходил. Но оно и понятно — квартира-то большая. Два этажа, как никак. Антуан задумчиво провел рукой по столу, и лишь потом подумал — зачем он сделал? Да всё просто — его буквально преследовали воспоминания о Сореле. А тот вечно оставлял за собой крошки. Всегда. Мог всё убрать и вымыть посуду, но вот крошки на столешнице — это его бич. Однако, сейчас на столе была идеальная чистота. Ни соринки. Как будто перед приходом программы «Ревизорро». Эго усмехнулся — какая глупость. Антуан открыл шкаф и вытащил тумблер — вот тут и обнаружился хитрый Розенкранц. Во-первых, внутри бокала была записка: «Мсье Эго, не вздумайте пить. И не забудьте про сердечные лекарства. Я выложил их вам на микроволновку…». Эго перевел взгляд — так и есть. Пузырек стоит на крышке печки. А во-вторых, бокал для виски был грязным. Во всяком случае, Эго сразу заметил налет. И снова усмехнулся. За кого его принимают? Неужели, Розенкранц думает, что таким образом сможет удержать его от выпивки? Хотя да — удержать надо бы. Эго долго смотрел на бутылку виски. Даже в руках её держал. Даже пробку откупорил и понюхал. Запах не резкий, но всё равно — бросающийся в ноздри. Антуан успел подумать и о том, что все спиртные напитки, так или иначе, имеют неприятный запах, и уж тем более — вкус. Но почему-то пьются многими куда быстрее и лучше, чем сок, чай и прочие безалкогольные аналоги. В этом вся суть. И истина тоже. А она, как известно, в вине. Только вино, чаще всего, пьют перед обедом для аппетита. Или — по торжественным случаям. А вот обжигающие горло, с пряными нотками, коньяк, виски, ром — уже по более веским и серьезным поводам. И, чего греха таить, в большинстве своем — печальным. Ими можно быстро накачаться. И хоть он, Эго, ни разу до кондиции, — то есть, до полного отрубона, — не напивался, всё равно он знал, как легко перепить, если употребляешь что-то крепче вина. Антуан сполоснул бокал. Да, он смял и выбросил в мусор записку от Розенкранца. И решил, что пара глотков погоды не сделает. А сердечные таблетки никуда не денутся. Ему их теперь пожизненно принимать. Конечно, не рекомендуется смешивать любые лекарства со спиртным, но, высчитав, что после приема успокоительных прошло уже больше десяти часов, Эго смело плеснул себе виски. Только выпить не успел — рука Колетт опустилась на его плечо. — Это у тебя ночной ритуал теперь? — она обошла стол и уселась напротив. — Антуан, я… вовсе не лезу… в твое личное пространство и не контролирую, но… — Сговорились? — Эго кисло улыбнулся и поднял глаза. — С кем? — С Розенкранцем. — Антуан разглядывал бокал, наклоняя голову любуясь бликами на стекле от лампы. — Он тоже, конспиратор хренов, меня контролирует, хоть его и близко нет. — Он ушел пораньше к себе. Я отпустила. — Колетт чуть замялась и с некоторой опаской покосилась на него. — Сказала, что детей уложу сама. Ох, лучше бы я этого не делала… — Почему? — Антуан не мог поверить в то, что Колетт плохо справилась. На его взгляд — отлично. И это притом, что у неё пока нет своих детей. — Они, разве, не уснули? — Уснули, только… — Что, «только»? — Антуан внимательно изучал теперь лицо Колетт. На миг она показалась ему такой же несчастной, как и он сам, потому внутри что-то взметнулось и будто обожгло. — Колетт? Что случилось? — Они стали спрашивать… про Франса, про… то, где он, почему они здесь, почему… в общем — я не всегда знала, что отвечать. Они же маленькие. Они… такие… наивные… Правда. Это… очень трудно. Тем более — отвечать им про… Элоизу и про то, что с ней на самом деле. — Это обязанность Байо. — Эго решительно пододвинул бокал к себе, намереваясь выпить. — Как отца. Пусть он им всё объяснит. Когда выйдет. — Насчет этого… я… хотела тебе рассказать про наш разговор с Байо… Антуан всё ещё медлил, и теперь уже не знал — стоит ли пить. — У тебя случайно нет знакомых, кто бы мог… узнать что-нибудь о владельце машины… с известным мне номером? Эго напрягся. — Смотря, что за машина и… — Я не уверена, но, кажется, эту машину я видела тогда, когда меня пытались похитить. И эту же машину я видела, когда… нас с Франсом пытались загнать в угол… утром, когда мы провожали моего отца и… — Ты мне ничего об этом не сказала… Теперь Эго ощутимо и расхотелось пить, и захотелось. Странное чувство сковывало его. И расползалось по горлу тягучей слюной. Он нахмурился. — Да, я знаю — не было времени и случая… подходящего… По мере рассказала Колетт, Антуан не раз и не два убеждался в том, что она слишком не бережет себя. Раз пускается в такие авантюры. И главное — зачем? Он успел понять только то, что, оказывается, не один Де-Трой решил мутить какие-то делишки в их городе. — То есть, если я правильно тебя понял… за вами следила группа на одинаковых машинах… а когда тебя пытались похитить — именно они же приехали и надавали Де-Трою тумаков? — Ну, вроде как, да, — Колетт кивнула. — Так всё и было. — Интересное кино, — хмыкнул Эго. — Ты кого-нибудь разглядела? — Нет. — Ты уверена? — Антуан… ты в своем уме — я ни жива, ни мертва была в тот момент… да и все они для меня — как китайцы — одинаковые. Но… в той машине, куда сел Байо… да, кажется, я узнала того амбала. Он точно там был, вечером… у моего дома… — Значит, Байо поехал не со своим водилой, а с этим амбалом? — Да, — Колетт кивнула снова и потянулась к его бокалу. Эго удивленно посмотрел на неё. — Тебе нельзя, — сказала она таким тоном, будто он был нерадивым учеником, а она — учительницей. Антуан хотел усмехнуться и сказать что-нибудь, но вместо этого Колетт быстро забрала у него бокал. Какое-то время сидела, глядя на плещущуюся жидкость, и потом, — резко, как с трамплина прыгнула, — выпила одним махом. — Как благородно с твоей стороны. Принять на грудь. — Эго качнул головой, отмечая, что Тату только слегка сморщилась. Обычно женщины не могут пить наравне с мужчинами из стереотипных фильмов — те готовы весь день хоть по глотку, но добираться виски или ромом. Либо она так страдала от жажды, либо — просто глоток был мал для того, чтобы прочувствовать всю силу градусов. — Чтобы мне меньше досталось… — Очень смешно. — Колетт вернула ему бокал заправским жестом барменов — просто оттолкнув тот от себя. Эго поймал, не дав тому упасть. — Так, что ты думаешь насчет того, что… — Я ничего не думаю, — мрачный Эго подпер голову рукой. — Я не хочу думать об этом. Будто больше не о чем. — А я вот подозреваю, что у… — …у Де-Троя проблемы? — досказал Антуан. — На это и рассчитывать надо было. Судя по всему, после смерти его папаши сюда наведался другой авторитет. И теперь будет выжимать себе место. Всё просто. — Просто?! — подавилась Колетт, когда горло всё же схватило от спиртного. — Антуан… — Я имел в виду, что одна группировка противостоит другой. — Но ведь это же… кошмар… — Согласен — приятного мало. — И что же делать? — Колетт, почему мне кажется, что тебя это волнует едва ли не больше своей собственной безопасности? — Отец Байо связан с этими… людьми, которые работают на Де-Троя. Или ещё на кого-то. — Откуда такая информация? — А что ещё можно подумать, глядя на то, как он уехал с черт знает кем и позвонил водителю, мол, я «еду в гости»?! — Можно подумать, что он на самом деле едет в гости. — Антуан, ты издеваешься? — Колетт качнула головой. — Только не говори мне, что ты собралась туда лезть. — Эго снова ощутил прилив ярости. Да такой, что стиснул пустой бокал в руке, чувствуя, как ещё немного — и тот не выдержит. Или он сам не выдержит. — Колетт, мы, кажется, говорили об этом — это верх глупости! Вмешиваться в эти чертовы разборки… И вообще — нам не справиться. Мы можем, в лучшем случае, поплатиться… жизнью… — Антуан, ты не понимаешь… — Ёпрст! Кажется, других слов у него не осталось. Антуан изо всех сил пытался донести до Колетт одну простую вещь — ей лезть в эти дела не нужно. И думать, что она справится с его проблемами — тоже. Ведь всё началось с его проблем. С того, что она залезла к Байо под стол и стала подслушивать. И как додумалась только?! А мудак-Байо как ей позволил? Эго опять душила злоба. — Тебе особенно не надо высовываться. Ты забыла, что тебя пытались похитить?! — Знаешь… мне тут сказали одну вещь… что если уж Де-Трой сделал попытку меня похитить, а она провалилась, то будет и вторая. — Колетт опустила голову. — Так что — лучше знать, с чем имеем дело. Чем потом… локти кусать. — И кто же тебе этот… бред внушил? — Бред? — тихо переспросила Колетт, и Эго понял — она права. — Да, бред. Он не мог сдаться. Не хотел. Признаваться. Нет. Только не в страхе. Признаваться в страхе очень сложно. Ещё сложнее чем в любви. — Охранник. — Я бы его… уволил, — Антуан понимал, что, скорее всего, так и есть, что знающие люди, или хотя бы — работающие в сфере чуть похожей на криминальную — в бизнесе, — не будут врать, они должны больше знать о таком, — но всё равно, — он не мог допустить и мысли, что с Колетт может что-то случиться. — За полное несоответствие занимаемой должности. Вот. Тату скептически пождала губы. — Ты хочешь сказать, что мне нечего бояться? И можно смело выходить на улицу? И находиться одной? — Нет, я не совсем это имел в виду. — Антуан оставил бокал в покое — не хотелось снова резаться стеклом. Это противно и больно. — До тех пор, пока Де-Трой не будет… за решеткой… тебе не стоит… быть одной… и вообще… — А если не будет он за решеткой? — Колетт посмотрела Эго в глаза. — Если они могут только таких, как Франс, за задницу хватать? И обвинять бог знает в чем?! Что тогда? — Лучшая наша помощь следствию — это спокойное и тихое ничегонеделанье! — Антуан говорил почти серьезно, зная, что Колетт, к гадалке не ходи, не оценит тонкого сарказма, спрятанного в последнем слове. — Они лучше знают. И они справятся. Рано или поздно. — А вдруг — поздно? — Почему ты решила, что тебе это под силу? — осведомился Эго. — Колетт? — Ничего я не решила… — А ведешь себя так, словно… в шпионы подаёшься не сегодня-завтра. На какое-то время воцарилась тишина. — Значит, с номером машины ты не поможешь? — Я могу узнать, если очень надо, но… не стану. — Почему? — Тату, казалось, окончательно растерялась. — Для твоего же блага, — Антуан вздохнул, надеясь, что таким ответом не сильно заденет её. — Колетт, ты можешь думать всё, что угодно, но… я не собираюсь своими же руками… причинять тебе вред. Нет. — Значит, ты причинишь его себе. — В смысле? — заморгал Эго. — В прямом. — Колетт встала. — Байо говорил, что он… не в восторге от дел, которые проворачивал с тобой Франс. И от вашего общения тоже. Вот теперь и думай — куда он там намылился и что будет дальше. На мгновение Антуану стало не по себе. — Да я его папашу знать не знаю — и на его мнение мне плевать! — Угу, вот и ему плевать, похоже, что могут пострадать люди. — Ты меня сейчас в угол загоняешь? — Что? — Колетт недоуменно обернулась. — Ты хочешь, чтоб я… помогал тебе в этих… расследованиях, но… Колетт, пойми… если вдруг, не дай боже, что-то случится, то… я тебе… не защитник… ну, в крайнем случае… снова пулю могу схлопотать… только ведь, у меня не девять жизней… — Антуан! Сплюнь, а! — Колетт вернулась и легонько стукнула его в плечо. — Только этого нам и не хватало… пулю… я тебе… схлопочу пулю… Не произноси даже! Ты думаешь, что я не боюсь? Да меня трясет всю… — Тогда это знак — не надо туда лезть. — Антуан… — Знаешь, что… давай… хотя бы… до конца недели не будем… браться за это всё… иначе не вытянем — конкурс же на носу. Эго, с надеждой во взгляде, притянул Колетт ближе, положив руки на её талию. — Ага, конкурс. — Колетт вздохнула. — Мама там уже от восторга визжит, мол, я обязательно покажу им всем, где раки зимуют, — только я не смогу ей сказать, если ничего не выйдет. А мне кажется, что так и будет. — И как мне лечить твою неуверенность в себе? — Эго всё же после долгих внутренних метаний решил, что Розенкранц и Колетт правы — ему не стоит пить. Совсем не стоит. Он решительно закупорил бутылку. Убрал её. И взялся за пузырёк с сердечными. — Не подскажешь? — Ой, лечить, прям-таки, — протянула, улыбаясь, Колетт. — Ты себя сперва вылечи. — Лечу, как видишь, — Эго проглотил две таблетки и запил их водой. — Раньше я не мог глотать. Только жевал. И это был ужас. Теперь легче. — Видимо, тебя в детстве закормили лекарствами… — Да уж — как вспомню… — Не надо, — Колетт качнула головой. — А то обратно полезут. Эго проводил Колетт до спальни, попутно гася везде свет. И у самых дверей почувствовал, как она крепче сжимает его ладонь — явно не собирается опускать. — Слушай, ты ложись… я посижу ещё… надо закончить с бумагами… — Антуан, нет, поздно ведь. — Колетт так не отпустила его руки. — Завтра закончишь. Ты же ни свет ни заря вскакиваешь. Пойдем, а? Эго был уверен, что сможет отказаться. И сможет уйти в кабинет. Только не смог. Ему вдруг показалось совсем ненужным перепираться с ней. И даже захотелось спать. На удивление. Ночь ещё только началась, и обычно он бодрствовал часов до четырёх. Впрочем, пожалеть о своём решении не спорить, а поддаться, ему пришлось чуть позже. Антуан совершенно пропустил момент, когда Колетт успела скинуть с себя почти всё, и осталась, в результате, в одном нижнем белье. И стоило только повернуться на бок — он наткнулся на её обнажённую спину. Кровать и правда была маленькой для двоих. И жаться приходилось ещё как. Одну вытянутую руку Эго удачно сунул под подушку, а вторую девать было некуда, и единственным местом, которое могло бы удержать её до утра, оказалась грудь Колетт. Первое прикосновение обожгло как огнём. Оба вздрогнули. Правда, Эго отходил дольше. Колетт же почти сразу двинулась назад, и вжалась в него всем, чем можно. И нельзя. И тут Эго понял — ему нельзя было ложиться с ней. Теперь сон как рукой сняло. И выдержка рисковала дать трещину. — Антуан, сними халат, — выдала Колетт, утыкаясь потрясающе-теплыми губами в его ладонь, и устраиваясь удобнее. Эго, уже усиленно считающий овец, открыл один глаз и затем — второй. Так. Приехали. А чего он, мать его, хотел — спать в халате?! Всю ночь? Рядом с женщиной? Небезразличной ему женщиной? — Я… не могу… — Почему? — Я… не одет, — Эго чувствовал себя так, как подростки в общей душевой. По-идиотски. Смущенным. — Извини… давай я… лучше… — Можно я его с тебя сниму? — Колетт снова поцеловала его ладонь, отчего Эго дёрнулся как от разряда и зашептал ей в короткостриженый затылок, что «это не лучшая идея». — Антуан? Эго не знал, что можно в такой ситуации ответить, но почувствовал, как Колетт начала поворачиваться к нему. Сперва она привстала, потом, не отпуская его свободной руки, плавно перекатилась на другой бок. Женщины — они как кошки. Могут всё. В плане гибкости. И вот — Тату уже пристально смотрит ему в глаза. Или просто рассматривает его? Глаза к темноте почти привыкли. Только от этого не стало легче. Антуан почувствовал, как к его лбу мягко прикасается её лоб, а затем — как она, подавшись к нему до упора, касается своим носом его. Он улыбнулся. И он переместил руку, находящуюся под подушкой. Теперь его руки — одна и вторая, — обнимали её, касаясь ладонями спины. И почему-то кончики пальцев горели всякий раз, когда он вел им вдоль позвоночника ниже. Но тормозил на кромке белья и возвращался обратно — почти к шее. Колетт поцеловала его, чуть касаясь губами, будто спрашивая разрешения, и когда он приоткрыл рот, собственно, давая ей это самое разрешение, углубила поцелуй. Эго понял, что настойчиво пытаются уложить на спину, пока скользил языком по её губам, иногда толкаясь им внутрь, натыкаясь на её язык, оглаживая нёбо, посасывая то нижнюю губу, то захватывая в плен верхнюю, и вообще — позволяя себе, пусть пока и только в поцелуе, всё то, на что бы он, вряд ли, решился в другой ситуации. Эго будто опьянел от её дыхания с нотками зубной пасты, — хотя, один глоток виски явно не мог считаться порцией алкоголя, способной увести за собой сразу двоих. — Так… можно… я его… сниму? — Колетт, на мгновение оторвавшись от его губ, откидывает уже ненужное одеяло, а потом тянется к поясу на халате. — Хочу, чтоб мы… были на равных… Эго понимает, что «на равных» ни чёрта не выйдет, потому что на нем-то и трусов нет. Только сказать и даже подумать, что делать, он не успевает. Колетт снова его целует — не спеша, крайне медленно и дразняще, — а её пальцы скользят по ткани, чуть сжимаясь и норовясь стянуть. Сперва горячие губы прикасаются к шее, распахивая полы халата на груди. Эго напрягается ещё больше по мере того, как Колетт скользит языком — таким влажным, что с ума можно сойти, — вниз. Воздух касается участков, где только что остались дорожки от слюны, холодя кожу, и Антуан чувствует, как бегают по его телу мурашки. И как все посторонние мысли сменяются лишь одной — самой очевидной. И тут становится легче. Легче от того, что он больше не противится этой мысли. Колетт в перерыве между поцелуями надавливает на его плечо, заставляя всё же лечь на спину. Эго отрывает голову от подушки и видит, как она устраивается рядом, явно желая залезть сверху, но почему-то не делая этого. И он понимает, почему, когда Тату доходит до его живота, который скрыт тканью халата, и чтобы прикоснуться к коже, нужно развязать пояс. Вместо рук Колетт использует рот. И снова Эго прошибает мыслью о том, что будет дальше, словно ознобом. Она зубами подцепляет кончик пояса и, подаваясь чуть назад, тянет его на себя. Узел поддается, на удивление, легко — может, оттого, что он сегодня завязан очень слабо. Её одно почти бесшумное движение, и вот — пояс халата уже выскальзывает из петли, а Эго вынужден сделать судорожный вздох как перед прыжком в холодную воду. — Расслабься, я не кусаюсь… Колетт осторожно скользнула ещё ниже, снова распахивая полы халата теперь уже полностью, а Эго понял, что для всех здравых решений уже поздно. И он должен был раньше протестовать. — Неужели? — за смешком он пытается скрыть неловкость, но сомневается — получится ли. — Точно не кусаешься? Колетт пробормотала нечто не вполне членораздельное, целуя его тело так, что у Эго вышибло все мысли из головы. Казалось, что всё в этом мире стало пустым и неважным. Кроме мягких и тёплых губ на его втянувшемся от резкого вдоха животе. Эго боялся даже выдыхать, чтоб случайно не нарушить эту гамму сметающих ощущений. Не нарушить гармонию этих прикосновений. Всё ещё невинных, но уже, определенно, подталкивающих к большему. — Будем играть в игру «дышите — не дышите»? — Колетт чуть приподнялась на локте, заглядывая в лицо. — М? Антуану захотелось что-нибудь сказать, сделать, пошевелиться, чтобы донести до неё всё, что творилось внутри, но вместо этого он смог лишь откинуться на подушку, зажмурившись. Было ли здесь ещё что-то, кроме возбуждения и осознания, что почти-последняя-грань-между-ними-вот-вот-рухнет? Да. Была доля страха. Они слишком близко. Слишком открыты сейчас. Но именно так начинают серьезные отношения — с доверия. И пусть, доверие в постели не самое важное, но и оно способно повлиять на восприятие любимого человека. Ещё как способно. Антуан порадовался тому, что, не смотря на наготу, его мысли пока ещё были при нем. И слава богу, что это так. И хоть он не думал сейчас ни о чем постороннем, всё равно — его вдруг как кнутом хлестнула мысль о том, что он давным-давно не открывался так перед женщиной. С Люси у них было что-то вроде «обязанности», когда она едва ли не силком затаскивала его в постель, желая отработать вложенные в неё деньги. Без всякого стеснения говоря об этом. От этих воспоминаний у Эго едва ли не свело ноги. Он пошевелился, дотрагиваясь до Колетт. И тут понял, как глупо выглядит в халате, который держится на нём только благодаря рукавам. Однако, снимать его полностью Антуан не торопился, понимая, что дальше уже будет ничего не сделать, а так — он сможет в случае чего… Колетт, будто прочитав мысли, вернулась той же дорожкой поцелуев к губам, и потянула его на себя, заставляя почти сесть. Теперь одно её колено оказалось между его ног. Эго почувствовал себя ещё больше смущенным, чем был вначале. И вот халата на нем действительно нет. Ладони Колетт уже свободно скользят по плечам. Изредка с силой вцепляясь в кожу короткими аккуратными ногтями. Она с откровенным желанием целует его, всё ближе подаваясь к нему, а он пытается собрать себя в кучку, переварить всё это, хоть и нечего отрицать, что ещё какой-то сантиметр — и эрегированный член обязательно упрется ей куда-нибудь. — Колетт… Эго, человек, который никогда не лезет за словом в карман, в это мгновение не может выдать ничего… — Ты… Потому, что Тату, не переставая впиваться поцелуями в его шею, — ну, и кто тут на Дракулу больше похож? — плавным движением прогибается в пояснице и… Прогибается так, что Эго хочется закрыть глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом, но он уже не в состоянии. Он жадно ловит этот момент и откладывает в своей памяти. Это слишком красиво, завораживающе и интимно, чтоб вообще можно было анализировать. Остаток предложения, да и остаток мыслей тонет в рваном вздохе-стоне. Одна рука Колетт опирается о кровать, а вторая касается его. Сперва там, где начинаются жесткие волоски, черной полоской уходящие вниз от пупка. Затем — к самому основанию члена, мягко и осторожно сжимая, и затем — настойчивее, двигаясь по стволу, натягивая крайнюю плоть, обнажая головку. Пара движений вверх-вниз, чтоб привыкнуть. И Эго уже еле сдерживается, чтоб не начать самому толкаться в ладонь. Слишком давно он не испытывал подобного, чтобы сейчас реагировать как-то иначе. Антуан снова опускается на подушку, на этот раз Колетт устраивается практически на нем, заведя одну руку за спину. Головка всё ещё прикасается к её ладони. Эго уже не уверен, что выдержит всё это ещё хотя бы несколько минут. Колетт, такая же возбуждённая, судя по всему, льнет к нему, потираясь всем возможными местами. А у него кружится голова от этого почти-забытого чувства. И пусть он давно не мальчик-подросток, сейчас ему нужна только разрядка. И плевать что даже без полноценного секса. Только приближающаяся возможность выплеснуть из себя накопившееся напряжение удерживает его на краю пропасти. И не дает свалиться туда раньше времени. Позорно слиться, как школьнику, страдающему от недотраха, не позволяет стук в дверь. Колетт замирает, тяжело дыша ему в грудь. Не веря. И сам Эго не верит в это — Розенкранц «додумался» будить их среди ночи?! С чего бы? — Это… шутка? — Колетт, едва удержавшая стон, смотрит на Эго в полном отчаянии. Антуан еле переводит дыхание и прислушивается. Снова настойчивый стук. — Мадмуазель Тату… простите… бога ради… Тихий голос Розенкранца возвращает их с небес на землю.