Звёзды над Парижем

— Ничего, если я надену твой… халат? — Колетт нехотя скатилась с Антуана, глянув на электронные часы, что помигивали красными цифрами в темноте. Время было и правда поздним. Нет, конечно, для Эго, который ложился под утро — так, цветочки. — И чего вдруг от меня понадобилось? — Разбаловала ты его. Вот теперь — получи и распишись. — Да брось, Розенкранц не такой. Наверное, что что-то случилось… Антуан снова вздохнул и, свесив одну руку, подал Колетт сперва халат, который они успели благополучно скинуть на пол, а потом сам закутался в одеяло. — Конечно, случилось. Лень-матушка одолела. Только если раньше он сам справлялся, то теперь… — Антуан, не начинай… Эго очень хотелось ответить, что он «ничего и не начинал», но, глянув на Колетт, которой тоже явно не нравилась эта ситуация, решил не озвучивать подобного. Зато, подумав, выдал: — Не вздумай сказать, что я здесь… — Почему это? — Колетт удивленно обернулась, завязывая пояс. — Чего, прятаться теперь будем? Антуан, нам же не пять лет — можем заниматься чем захотим. Если что. — И всё равно — не говори, — Эго приподнялся на локтях. Колетт только покачала головой, и тихо приоткрыла двери. — Мадмуазель Тату! — Антуан услышал шепот Розенкранца. Взволнованный шепот. Отчего-то сразу подумалось, что это дети виноваты. И действительно — кто ж ещё. — Там… как бы… это… Вы простите, что я разбудил… — Я… не спала, — смущенный ответ Тату, после которого она, наверняка, в лучших традициях и покраснела вся, заставил Антуана хлопнуть себя по лбу. Ох, уж эти женщины. Конспирация — это не про них. — В смысле — неважно. Что случилось, Розенкранц? — Там у Бернарда, кажется… истерика… сон дурной… и теперь не спят оба — лезут ко мне… а я… не в состоянии справиться… ещё раз простите… Эго усмехнулся — в последнее время ему казалось, что дворецкий просто жаждет общества Колетт, раз ему ни с чем в одиночку не справиться. И это выглядело слегка подозрительно. Только вот… выйти, сверкая голой задницей, чтоб Розенкранц всё понял, Эго никак не мог. И решил просто ждать Колетт, хотя, кто её знает, сколько она провозится. Нет хуже оставаться в такой ситуации — когда ты возбужден, готов продолжить, и тут вдруг появляется преграда, на которую рассчитывать, ну, никак нельзя было. Антуан стиснул кулаки и челюсти заодно — дискомфорт в паху теперь будет его преследовать до утра. Дверь закрылась, когда Тату вышла за Розенкранцем. И снова в спальне стало темно. Антуан какое-то время смотрел в потолок. А потом повернулся на бок, где рядом ещё несколько минут назад была Колетт — и подушка, и простынь впитали в себя её легкий запах, тот, который Эго теперь не смог бы перепутать, и вообще, ему казалось, что без неё эта кровать выглядит ещё более ущербно, чем есть. За последние дни Эго вдруг понял, что с ней ему спится гораздо лучше. Спокойнее. Словно так и должно быть. И словно так будет. Только… Едва Эго допустил эту мысль в свою голову, телефон, на стоящем возле стола стуле, завибрировал. Он почти не поверил глазам своим — незнакомый номер прислал ему сообщение. Ещё интереснее. И почему-то сразу перед глазами встал Сорель. Так явственно, что захотелось зажмуриться. Проклятое чувство дежавю. Противное и болезненное. Такое, будто и не было этих трех лет. Не было разлуки. Будто не было никаких ссор и скандалов — и вот, сейчас, когда в очередной раз откроется дверь… Эго резко сел. И бросил раздраженный взгляд на телефон. И кому не спится?! Почему некоторые взяли за моду тревожить людей по ночам? Та же Люси или вот — теперь ещё кто-то. Антуан не понимал такого. Да, он в последнее время начал отключать его на ночь. А тут — видимо забыл. На дисплее светилось окошко с оповещением: «Входящих сообщений — 4». Читать их не было желания. Всё сразу стало ясно, едва Антуан, надел очки и разглядел последние три цифры в номере. Номер принадлежал Жану Сорелю. Только вот… какого чёрта имя не высветилось? Антуан на самом деле не припоминал, чтоб удалял из «контактов» этот пунктик. Хоть и собирался. Антуан улегся обратно и твердо решил, что не будет притрагиваться к телефону. Будь там хоть сто сообщений. С какой радости он должен кидаться на любое слово Сореля и цепляться за него как обезьяна за лиану?! Нет. Пусть-ка Сорель теперь подумает башкой — стоило ли вообще всё это затевать. Как часто мы, давая себе очередное «честное слово», не нарушаем своих же правил? Редко. На это требуется большая выдержка. Сила воли. Не всем удаётся. Далеко не всем. Да и как вообще удержаться от соблазна и резких действий? От импульсов, которые захватывают наш мозг в свой плен и просто ведут за собой. Не давая возможности проанализировать. Осознать. А стоит опомниться — поздно. Уже таких дел наворочено, что небу жарко. Антуан закрыл глаза, стараясь абстрагироваться от всех посторонних мыслей. Особенно, от мыслей о Сореле. Только достающий звуками оповещений телефон не давал такой возможности. Прошло около получаса с тех пор, как Колетт направилась успокаивать детишек. И теперь Эго почему-то не сомневался, что мелкие спиногрызы не дадут ей покоя. От этого захотелось выругаться. Эго повозился ещё какое-то время в постели, а затем встал и, завернувшись в одеяло, как в мантию, — ведь искать среди ночи трусы или пижаму никак не хотелось, — и направился в комнату с разведкой. Дети на самом деле раскапризничались: оба мальчишки висли на Колетт, клянча увезти их домой. К маме и папе. Позже выяснилось, что одному из них приснился кошмар, — как и говорил Розенкранц, — и тот заревел, будя брата. Потом они стали требовать позвонить матери немедленно, чтобы узнать, когда она их соизволит забрать. Колетт пришлось отдуваться в одиночку — Розенкранц был ничем не полезен в такой ситуации. Тату уговаривала детей, — и Эго признал, что удавалось это ей совсем неплохо, — заснуть, а утром она обязательно что-нибудь придумает. И, естественно, было решено с первыми лучами солнца позвонить домой к Байо, чтобы справиться о состоянии Элоизы. Колетт даже сказала, что, если той лучше, то можно будет съездить и навестить её. Антуан понял сразу — зря она так сделала. Бернард, только-только успокоившийся, разревелся с новой силой. — Есть успокоительное? — Колетт, укачивая ребенка на руках, обратилась к Розенкранцу. — Иначе вообще не уснет… весь горяченный… может, заболел? — Лихорадка, наверное. От истерики, — дворецкий с обеспокоенностью глянул на мальчика. — И… насчет… успокоительного… разве детям можно? — Розенкранц. — Колетт качнула головой, закатывая глаза. — Я не это имела в виду. Чай там какой-нибудь заварите… с ромашкой или… с бергамотом. — Да, конечно! Прошу прощения! — Розенкранц хлопнул себя по лбу. — Я мигом! Эго лишь проводил дворецкого снисходительным прищуренным взглядом. И решил, что пока смолчит насчет всего того, что сейчас здесь происходит. — Бенька, зайка, ну чего ты? — Колетт чуть встряхнула мальчишку, заглядывая ему в красные от слез глаза. — Ты же большой. Не плачь. — Папа говорит, что мужчины не плачут! — Матиас деловито вытерся рукавом пижамы, хотя тоже ещё минуту назад лил слезы. — Ну, в некотором роде… да, — Колетт снова обняла ребенка, прикасаясь к его взъерошенной светлой макушке, и тот начал затихать. — Во всяком случае, настоящие мужчины не плачут среди ночи, ведь ночью нужно спать, верно? А плохие сны у всех бывают. Бенька, ну-ка, посмотри на меня… — А с мамой правда всё хорошо? — спросил, всхлипывая, Бернард. — Конечно, всё… хорошо. — Колетт произнесла это с некоторой заминкой. Однако пока ещё оставалась вполне убедительной. Но неприятное чувство, вызванное детским кошмаром и последующим плачем, а также мыслями, что иногда дети на уровне неосознанной интуиции могут чувствовать приближающиеся ужасные события, всё равно закралось. И от Антуана не ускользнуло повышенное беспокойство Колетт. — Позвони, — Эго принес ей телефон, всё ещё старательно кутаясь в дурацкое одеяло. Только — что поделать. Колетт-то в его халате было куда как комфортно. — Чтоб убедиться. — Ты думаешь, что сейчас — лучшее время? — Да, я думаю, — кивнул Эго. — И себя успокоишь, и их. Дальше засуетился Розенкранц, отпаивая ребятню чаем, а Колетт, выйдя из комнаты, набрала номер. Эго не хотелось подслушивать, но он всё равно оставался стоять рядом с Тату, внимательным взглядом изучая её лицо во время этого разговора. Дозвониться удалось не сразу. Когда, очевидно, сняли трубку, Колетт извинилась, затем назвала себя, если вдруг её забыли, и спросила, как себя чувствует Элоиза. И потом, — Эго очень хорошо услышал в трубке какие-то причитания, короткие всхлипы, наверное, сиделки, — наступила тишина. Колетт поменялась в лице не единожды. — Что там? — Эго кивнул на мобильный, который Колетт держала в руке ещё некоторое время после сброса вызова. — Что-то случилось? — Да, кажется… — Колетт? — Антуану стало страшно за неё, — ведь так резко побледнеть, — не есть хорошо. — Давай не тяни, слушай… сейчас ещё сама… схватишь себе какую-нибудь головную боль… Что там? — Элоиза… она… в коме… Антуан не стал говорить, что предчувствовал это. Что-то с самого того момента, как он увидел плачущего ребенка, зовущего мать, и истерически выкрикивавшего, что с ней что-то не так, в его голове засело. Прочно засело. — Вызвали… неотложку? Что вообще эта сиделка умеет делать? Реанимацию начали? Или… не поможет уже? — понизив голос, начал спрашивать Эго. — Что она сказала? — Сказала, что… вызвала… только… вряд ли поможет. В общем, нельзя было её выписывать. Врачи, чертовы гуманисты, виноваты. — Никто не виноват, Колетт. Если у неё метастазы пошли во все органы, то… это уже… конечный пункт, увы, — сморщился Эго. — Вопрос времени. Кому сколько отведено… Никто не виноват. Только… как это объяснять теперь… — Думаешь… мне надо туда… ехать? — Зачем? — Эго нахмурился. — Тебе там нечего делать. Ты же не поможешь. Только расстроишься. — Черт… Франсу ведь… надо как-то сообщить… — Его папаша ведь собирался что-то делать, чтоб вытащить? — Сказал, что переговорит с Фраем… — Значит, переговорит. — Антуан посмотрел на Тату, которая металась, не зная, что делать и куда бежать. И снова его кольнула ревностная мысль о том, как Байо повезло в том, что когда-то он познакомился с Колетт. — Не знаю, как ты… а я вот… спать хочу. Если эти двое… угомонились, то… может и нам пора? — Да, я иду сейчас. — Колетт решила дождаться Розенкранца, который уже вышел с блюдцами и чашками. — Ложись. Антуан, удаляясь и думая о том, что лучше бы он заперся в кабинете и не знал всего этого до утра, услышал, как Колетт спрашивала у дворецкого, как дети. Тот ответил, что они чуть утихли, и легли. Правда, Матиасу пришлось давать ещё и конфет. Ну и две чашки чаю — он выпил и за Бернарда. Теперь, — как высказался Розенкранц, — придется вести его ночью в туалет, а не то «двери путают только так». Эго, жалея, что не покурил для успокоения нервов, снова бухнулся в постель, отмечая, что сообщений в его мобильном стало ещё больше. Он готов был рвать и метать. Неужели у Сореля, мать его, напрочь мозги отшибло?! Антуан, выматерившись себе под нос, схватил телефон, резко нажимая на «Читать». Сперва он хотел просто выключить телефон. Потом — написать, чтоб Сорель отвял. Потом вдруг передумал, ведь, если это не бывший — неудобно получится. Хотя — разве кому-то ещё может прийти идея строчить идиотские признания в три часа ночи? Но то были лишь цветочки. Антуан задохнулся, когда прочитал последнее сообщение, — прочитал не до конца потому что знал — никаких душевных сил не хватит, — гласившее нечто подобное: «Антуан, я знаю, что ты не спишь — я видел свет. Да, я не уехал, и сижу сейчас как полный дебил под твоими окнами в машине. Я понимаю — у тебя там, наверное, любовь-морковь, но, блядь, просто дай мне всё объяснить. Просто выслушай. Я трезв! Уже трезв. Слышишь?» Антуану перестало хватать воздуха, пока он пробегал глазами по строчкам, и думал, как можно вообще дойти до такого абсурда. Ночевать под окнами в машине. Ну как?! А руки так и потянулись к клавиатуре, мерцающей во всплывшем меню, чтобы набрать ответ. Сперва Эго хотел грубо послать Сореля. Потом, — опять, черт побери, в который уже раз, — передумал. И убедившись, что Колетт благополучно застряла с детьми, он набрался смелости и клацнул пальцами по иконкам с буквами. Ответ ушел. И через пару секунд на экране высветилось ещё одно сообщение. А Эго лежал и чувствовал себя полным дерьмом. Просто вдруг пришло осознание, что он сейчас делает. Что. Блядь. Он. Делает. И зачем. Зачем. Он. Отвечает. Что ему даст эта переписка с Сорелем? Но снова пальцы касаются высветившегося окошка «читать» и затем, — почти механически, — «ответить». Замкнутый круг. Читать-ответить. Блядский замкнутый круг. Читать-ответить. Написать самому пару слов и жаждать ответа. Конечно, первым делом Эго спросил, «какого чёрта Сорель делает в машине». Тот ответил, что ему «некуда идти». Антуану пришлось спрашивать уже «почему ему некуда идти». Слово за слово, и вот — выяснилось, что Сорель развёлся не от хорошей жизни — дескать, женушка оказалась той ещё сукой и лишила его всего. Вплоть до квартиры. Отсудила. Запретила видеть ребенка. И вышвырнула. Машину он взял в кредит. Денег у него кот наплакал, и теперь без работы он загнется. А с работой тоже не всё так гладко, ведь все камеры и другое оборудование включая сертификат на фотостудию, остались у бывшей. Эго был в шоке. И даже вопрос Сореля, «почему ты сбрасывал мои звонки?» проигнорировал. Хотя уже всё было ясно — сбрасывала Колетт. Антуан ожидал всего, чего угодно, но не такого. И даже мысль, закравшаяся в его голову, о том, что Сорель сейчас просто давит на жалость, не могла отменить факта полного выпада из реальности, и да, — чего скрывать, — чувства сопереживания. — Ты же, вроде, спать хотел? — Колетт неожиданно тихо появилась совсем близко. И Эго подскочил так как испуганный панденыш в зоопарке от резкого «чиха» матери. Этот ролик собирал беспрецедентное количество лайков и просмотров в своё время. Колетт могла бы даже усмехнуться, но что-то насторожило её. — Антуан? — А? — Эго сразу нажал на кнопку блокировки экрана. — Что? — Извини за вопрос, но… с кем это ты… беседу ведешь ночью? — Беседу? — захлопал глазами Эго, быстро стаскивая с переносицы очки. — Да? — Ну да — я видела, ты сообщения писал. Губами шевелил… и так… по-идиотски выглядел, что… это… уже… вызывает определенные… подозрения. — Нет, тебе показалось. Просто… выключал на всякий. Чтоб не беспокоили. — Да? Неужели? — Колетт присела на кровать. И тут телефон в руке Эго завибрировал. Раз и другой. Дисплей вспыхнул. Тогда стало ясно — идет вызов. — Дай я угадаю — Сорель? — Колетт горько усмехнулась. — Колетт… это не то, что ты думаешь… Эго захотелось разбить телефон к чертям. Об голову, например, Сореля — идеальный вариант. — Конечно, — Тату рванула на себя одеяло, раскутывая Эго, и прямо в халате залезла на кровать. Отвернулась. Укрылась с головой. — Спокойной ночи! Захочешь с ним поболтать — вали в кабинет! Антуан смог только вздохнуть. И наконец-то нажал на «сбросить». — Вас, женщин, вообще не понять — то ты меня за руку сюда тащишь, то выгоняешь в кабинет… я-то уйду, только… жалеть будешь. — Эго принял сидячее положение. — То, что я написал ему одно сообщение… ничего не значит. — Вот и договорились! Мне вообще плевать! — буркнула злая Тату из-под одеяла. — И не надейся, что я буду жалеть — вали давай! — Можешь хотя бы халат мне вернуть? Голышом ползать — у меня тут не нудистский пляж. Вообще-то. — Эго старался не срываться. И даже пошутить. — Розенкранца же удар хватит. А ему и детей за глаза. — Так иди! — Колетт… — Всё! — Тату снова плюхнулась на подушку со всей силы, едва не приложившись головой о спинку кровати. — Без халата иди! Удобнее будет! — Как скажешь, — раздраженный Эго поднялся. — Только, знаешь, если ты так будешь на всё реагировать, то у нас очень скоро закончится лимит доверия. А если не будет лимита доверия, то… одним словом, мне оправдываться не в чем! Я к тебе в телефонную книжку не лазал! И не трогал твои личные вещи! Колетт не пошевелилась. — Молчи на здоровье — я знаю, что прав. Антуан взял очки, телефон и огляделся, будто, в поисках чего-нибудь, чем можно прикрыть наготу. Затем он даже свет включил и порылся в шкафу. Выудил оттуда старые спортивки и футболку. — Ну да — ты прав, а я — дура, — выдала Колетт, поворачиваясь утыкаясь носом в подушку. — Так всегда и бывает. Только, знаешь, Антуан, если ты говоришь о каком-то там лимите доверия, то… не стал бы так изворачиваться и врать мне в глаза. Что тогда, что сейчас. — А тебе будет легче если я буду говорить только правду? — А ты собирался мне и дальше лапшу вешать?! — Колетт вскинулась. — Кто-то предлагал мне свалить… Эго, хмурясь, развел руками, стоя практически в дверях. — И давно вы переписываетесь? С тех пор как я ушла к детям? Да? А чего он тебе звонил? Небось, хотели закончить то, что мы с тобой начали?! — Колетт смотрела на него с остервенением. Казалось, подойди и запустит чем-нибудь тяжелым. — Что, разве нет? — Значит, ты всё-таки считаешь меня тем, кому всё равно, с кем быть. — А ты меня кем считаешь?! — Колетт, уже не стесняясь, повышала голос. — Ну, давай, скажи правду! Да, мне будет легче, если я буду знать! Так что — говори! — В данный момент — считаю тебя… перевозбужденной истеричкой, — почти ни один мускул на лице Эго не дрогнул. — Так лучше? — А я тебя считаю фригидным трусом! Антуан не сводил с Колетт глаз и склонил голову, вроде бы, оценивая данное суждение. И пришел к выводу, что всё не так и плохо. Хотя бы, вот — они говорят правду. Этого ведь, ебаный в рот, все и хотели. Верно? — Ну, спасибо. — Эго, раздувая крылья носа, сглотнул. Обида всё равно царапнула горло. Он уже слышал подобные выражения. От Люси. И это было самым безобидным, кстати. — А я всё думал, что не скажешь. Не решишься. Только… если я трус, то… чего ж ты со мной вообще связалась? — Потому, что я подумала, что… смогу это исправить! — Ах, вот оно как… ну и что — удалось? — ехидно поддел Эго. — Нет, — Колетт теперь говорила почти не размыкая губ. — Жаль, — картинно вздохнул Эго. — Правда. Очень жаль. — Тебе — нет. — Почему же? — Антуан поправил очки, надев футболку. — Жаль. Я серьезно. Себя ведь пожалеть я вполне смогу. Ещё как, других-то нет рядом. — А Сорель твой? — Колетт откинула одеяло. Ей явно стало жарко. Она вся была красной. — Он же вернулся. Беги к нему — пожалеет. До поры до времени. — Хорошо. Вот утро наступит, и я подумаю над твоим предложением. — Антуан отвел глаза от пылающего яростью лица Колетт. И взялся за спортивные штаны. — А сейчас — ещё раз спокойной ночи. — Ага. С тобой будет тут «спокойная ночь». Эго выключил свет и взялся за ручку двери. — Антуан! — Колетт отчаянно окликнула его. Эго замер, не поворачиваясь. Нет, он, конечно, знал, что так и будет, но, всё же, сейчас ему больше хотелось уйти, чем оставаться. — Ты… на самом деле… уйдешь? — от прежней злобной напористости Колетт не осталось и следа. — Антуан? — Да, я уйду в кабинет. — Антуан, нет… — Как раз — да, — Эго утвердительно проакцентировал последнее слово. — А ты отойдешь от заскока. И подумаешь, Колетт. — Стой! — она быстро вскочила и кинулась к нему. Эго попытался выскользнуть за дверь, но не тут-то было — Тату уже схватилась за рукав его футболки. И тогда он впервые, перехватив её руки, оттолкнул их от себя. Не сильно, но достаточно ясно. Колетт явно не была к такому готова, а потому задрала голову, и сто процентов, посмотрела на него, как на сумасшедшего. — Спокойной ночи! — в третий раз объявил Эго и теперь точно, дернув дверь на себя, вышел. В кабинете было прохладнее, куда тише и уютнее. Антуан поразился сам себе — как он только мог променять своё любимое место времяпрепровождения на ночь в спальне с Колетт под боком? Нет, конечно, сперва ему этого хотелось. Но вот сейчас Эго вдруг понял — лучше ему спать одному. Зато никаких выяснений отношений не будет. И он может сделать все, что захочет: курить, всю ночь просидеть, тупо пялясь в одну точку, переписываться с кем душа пожелает. Или — не переписываться. Но не чувствовать себя в чем-то виноватым. Такая возможность — да это же предел мечтаний. Свобода — вот самое важное в любых отношениях. Стоп. Эго качнул головой, прогоняя навязчивые мысли. Ну, конечно, свобода вовсе не означает полное пренебрежение временем с партнером, но… Эго вспомнил, как он точно также сбегал от Люси. Сюда. В кабинет. А она шла за ним по пятам и ревела, мол, как он смеет так к ней относиться. Антуан, признаться, не был готов к появлению Колетт, которая заметит его переписку. И устраивать ссору на пустом месте, ему никак не хотелось. Вроде же, недавно мирились, а тут — нате вам, снова какие-то недоговорённости и претензии полезли. Да ещё какие — Колетт наглеет. Эго совершенно не понравились её выражение лица и фразы. И пусть она, вроде как, прикрывается тем, что ревнует его к Сорелю, всё равно. Нет, определенно, ему нужно как-то объяснить Колетт, что он — не её собственность. Во всяком случае, сейчас, пока они друг другу, по сути, всего лишь… Эго вдруг задумался: а кто они друг другу? Кто. Они. Мать. Их. Друг. Другу. Любовники? Близкие люди? Люди, сошедшиеся из-за одиночества? Антуану показалось, что он сейчас — лошадь, бегущая в цирке по кругу. И вроде — всё хорошо, ты привык, у тебя даже шоры на глазах висят, во избежание рецидива, только в глубине души ты понимаешь — выхода нет. И ты обречен всю жизнь бегать по одному и тому же кругу. И плевать: меньше арена будет или больше. Вывод один — подохнуть. Или… решиться на побег? Первая сигарета пошла хорошо, а вот вторая — комом в горле встала. Эго взялся за телефон, намереваясь ответить Сорелю на последнее его сообщение. Только теперь он делал это так, будто преступление совершал — даже оглянулся. Хотя помнил — дверь запер. Черт побери. На кого он станет похожим?! Если продолжит так? Антуан, отбросил мобильный, откинулся на спинку стула, сжимая кулаки до боли. Внутри бушевала буря: с одной стороны, он понимал, что Сорель — прошлое, и возобновлять отношения, пуская на самотек отношения с Колетт, — нельзя, но, мать его, почему он должен скрывать то, что пытается быть равнодушным. Пытается. Другой вопрос — получается ли? Антуан знал — нет. Не получается. Ни хера у него не получается. И Колетт первая, кто заметил это. Что дальше? Сидеть в кабинете вдруг тоже резко расхотелось. Антуан решительно оделся: черные брюки, однотонный свитер, шарф на шею, пальто сверху. Неслышно вышел в прихожую и прошмыгнул прочь из дома. Он уговаривал себя, что идет на прогулку. Просто глотнуть свежего воздуха. До тех пор, пока не понял — он стоит во дворе своего дома и ищет глазами машину. Одну-единственную, что стоит не на парковке, за что, небось, Сорель уже получил по полной. Антуан замер, когда наконец увидел… Сорель стоял, облокотившись о крышу явно подержанного «Мерса» и тоже курил. — Зачем ты всё это устроил? — Антуан подошел со спины. — А ты зачем вышел? — усмехнулся Сорель, хоть по его лицу и было заметно — он ошарашен таким. — Что, девочка твоя отпустила? Сомнительно. — Я не за этим вышел. — Да? А зачем? Мусор вынести? — Я хочу спросить: какого чёрта ты не оставишь меня в покое? — Я не могу, Тош. — Всё ты можешь, — сморщился от ветра Антуан. — Другое дело, если не хочешь, только… — Ты говоришь так, потому что у тебя появилась баба? — Сорель смотрел на него с какой-то жалостью. От этого захотелось врезать по наглой морде и уйти. — Ты сам себе боишься признаться, что всё ещё тоскуешь по нашим с тобой… — Я тосковал, — поправил Эго, стараясь выглядеть убедительным. — Сейчас это в прошлом. — Всё можно вернуть. Только захотеть. — Я не хочу ничего возвращать. Антуан обошел Сореля, с какой-то болезненной отстраненностью разглядывая его. — Прошлое должно оставаться в прошлом. — Ох, мать твою Эго, только не говори банальностей, выцепленных из профиля какой-нибудь малолетки, ладно! — Сорель докурил и, бросив бычок в снег, засунул замёрзшие руки в карманы. — Сколько тебе лет?! Ты до сих пор веришь в эту чушь? Мы и только мы сами решаем, что и как будет в нашей жизни! — Слушай, а если бы тебя не кинула женушка, то… ты бы приехал учить меня? — усмехнулся Эго, избегая встречаться глазами с Сорелем. — Тебе было плевать. Ровно также, как и три года назад. Поэтому — я сильно сомневаюсь в твоих благородных намерениях… уж прости. — Дай мне шанс доказать обратное. Эго поднял на Сореля грустные глаза. — Он тебе не нужен. И я тебе не нужен. Просто ты пока этого не понимаешь. — Может, поговорим о том, чего ты не понимаешь? Тоша? — Что ты собираешься делать? — Эго резко перевел тему. — Как и где дальше жить будешь? В машине? — Не знаю — я ещё не думал… — Зато завалиться ко мне домой и… переполошить всех ты додумался. — Да, меня там явно не ждали, но ты-то мог сказать своё веское слово? Эго вздохнул и снова прошелся туда-обратно возле машины. — Будь так любезен… верни ключи. — Какие ключи? — захлопал глазами Сорель. — От моего дома, — Эго не был настроен на препирания. — Ты должен был это сделать намного раньше, я замечу. Ещё тогда. — Я, что, совсем не могу… у тебя перекантоваться? Эго снова был ошарашен. Он был в ступоре. В таком, что ни одного слова не мог вымолвить. Сорель же истолковал его молчание по-своему. — Я не буду пересекаться с твоей… девушкой… меня от неё трясет, если честно. Эго успел подумать, что и Колетт трясет от вида Сореля. И даже — от одного его упоминания. Так что, в этом вопросе они бы сошлись. — Я буду тише воды и ниже травы. А, Тош? — Ты спятил?! — Нет. — Сорель мотнул головой. — Мне некуда идти. Правда. — Сними номер в гостинице. — Ага. На честном слове вряд ли держится бизнес. И комнаты не выдают под расписку. Если что. — Я тебе… одолжу денег на первое время. — Мне не нужны деньги, — Сорель умел упираться не только как баран, но и как черт знает кто. — Мне нужен ты. — Смени пластинку, а? — Ладно — а если я буду работать у тебя? — Кем? — Эго захотелось рассмеяться. — Да кем скажешь! — Не выйдет… — Почему?! — допытывался Сорель. — Были бы у меня средства — я бы тебе новую фотосессию сделал. Или стал твоим личным рекламным агентом. — Не нуждаюсь больше в услугах такого рода, — пробубнил Эго. — Почему это? — Неважно. — Погоди, Тош… ты ведь всё ещё… критик? — А если нет? Сорель замолчал, явно обдумывая следующую фразу. — Боюсь, тебе со мной не по чину станет возиться. — Ну и похер. Эго сильно удивился. — В каком смысле? — Я согласен у тебя работать… кем угодно! Домохозяйкой, к примеру, — запросто! — Вакансия занята, — ответил Эго, меняя выражение лица с недоуменного на серьёзное. — Розенкранца я больше выгонять не буду. — А чего так? — прищурился Сорель. — Ты ж его терпеть не мог. — На то и прошло три года, Жан, что многое поменялось. В том числе и в моих отношениях с Розенкранцем. — Ты меня снова по имени назвал? — присвистнул радостный Сорель. — Это прогресс! Только… что такого могло случиться за эти ебаные три года, что ты… тебя ж как подменили! — Значит, таким я тебя не устраиваю? Жан пожал плечами. — Что и требовалось доказать, — Эго снова обошел машину. И остановился по другую сторону, изучающе смотря на Сореля. — Стоило ли устраивать весь тот спектакль у меня дома? — Это был не спектакль, как ты не можешь понять! Тоша! Я на самом деле хочу тебя вернуть! — Поори ещё погромче, и тогда консьержка вызовет полицию. Решит, что мы тут тачку вскрываем, — усмехнулся Эго. — Кстати, не хочешь прокатиться? — Сорель кивнул на автомобиль. — Глядишь, проветрим мозги, и хоть будем рассуждать как взрослые люди. — Нет, с тобой за рулем я не сяду и под дулом пистолета. — отрицательно качнул головой Эго. — Я помню тот раз, когда ты на ровной, мать её, дороге умудрился едва ли не мертвую петлю сделать. И затормозить толком не смог. Грезил ралли? Почему тогда купил вшивый седан? — На что денег хватило, знаешь ли! — Вот и я говорю — если нет денег, но есть мозги — можно всё. Но если наоборот — ничего не поможет. А у тебя не хватает ни там, ни там. Так что — бросал бы это дело. Жизнь дороже. — Я брошу, Тоша, обязательно. Но при условии, что ты бросишь эту куклу. — Не смей говорить о Колетт в таком тоне, — предупредил Эго, сдвигая брови на переносице. — Ух, а она, что, какая-то особенная? — Закроем эту тему. — Как скажешь, — Сорель поутих. — Слушай… я всё время… виню себя за то, что до сих пор… не поинтересовался… как ты вообще живешь? Что делаешь… если больше не критик… и вообще… я… знаю, что должен был… сделать это раньше, но… я боялся, понимаешь? — Боялся, чего? — спросил Антуан, устало опираясь спиной о машину. — Того, что мне без тебя слишком шикарно живется? Что я как сыр в масле катаюсь и не думаю о тебе? — Дурак был — да, — склонил голову Сорель, когда Эго чуть повернулся к нему. — Боялся, что ты меня пошлешь… и вообще, когда ты умудрился с тем белобрысым идиотом расстаться? И сойтись с этой… — Тот белобрысый идиот… мы с ним были компаньонами. Приятелями, но не любовниками. Неужели, блядь, до тебя так долго доходило? — Я знал, но внутри всё равно что-то… сидело. — Сорель встал рядом с Эго и жадно смотрел на его профиль. — Ты смог сделать мне больно, ты знаешь? Хоть всегда обвинял меня в таком. — Клин клином, как говорится… — А мама твоя как? Эго вдруг почувствовал, как холодный воздух обжег и скрутил ему горло. — Она умерла. — Блядь, Тоша, — тихо вырвалось у Сореля. — Давно? — Да. Скоро полгода. — Блядство кругом, Тош… ты… — Ну, может, я не блядь в самом прямом смысле этого слова, но… порядочным сыночком меня точно не назовёшь. — Вы не помирились? — Нет, — Эго чертил носком ботинка на подтаявшем снегу какие-то фигуры. — И не спрашивай, почему. Я и сам не могу до сих пор… отойти. И понять, где так… облажался. Почему не смог себя пересилить… — Правда жаль, что меня не было рядом, когда… — Меня тоже рядом с ней не было. — Эго закрыл на мгновение глаза. — И этого я себе не прощу никогда. — А мои… усыновили недавно девочку, — улыбнулся Сорель. — Вон, фотки шлют без конца. Ну, у них, знаешь, вроде второго дыхания открылось. — Поздравляю… — Да уж… Трудов немалых стоил этот ребенок. Ты ведь знаешь, как к однополым семьям относятся в ограниченных странах. Эго вспомнил как был ошарашен впервые, когда Сорель рассказал ему о том, что его вырастила пара геев. Забрали его, семилетнего, из неблагополучной семьи. И вырастили. Хоть они сами тогда были, прямо сказать, — молодыми, только закончившими университет. И Сорель, будучи человеком почти без комплексов, мог хвастаться тем, что его родители — лучшее, что есть в его жизни. Он был для них всем. Жил как у Христа за пазухой. По сути, так и было. А теперь, судя по всему, у них появился другой ребёнок. И интересы Сореля ушли на второй план. — Почему ты им не хочешь сказать, что у тебя проблемы? — всё же заговорил после паузы Эго. — Стыдно же, черт, очень стыдно. — Сорель уставился себе под ноги. — Тош… я ведь… поступил с тобой как последняя сука… и я… поплатился за это. Да, представь себе — теперь я точно также выброшен на берег… из-за молоденького кобеля-хахаля… и вообще, мне придется судиться с той мразью, чтобы она дала мне хотя бы… видеться с сыном… — У всех свои трудности, — Эго отлепился от машины и засобирался. — Уходишь? — Ну не буду же я с тобой тут всю ночь куковать. — Эго неловко усмехнулся. — И да: ключи… можно? Сорель полез в бардачок. — У меня есть хоть один шанс? Тоша? — Я… не знаю, правда, — Антуан и хотел бы ответить максимально конкретно, но не смог. Когда Сорель отдавал ему ключи, вдруг до горлового спазма захотелось дотронуться до него. Но Эго пересилил себя, решил, что негоже ему так кидаться из стороны в сторону. И нужно придерживаться выбранной тактики. Чтоб не было ещё хуже. — Но… не пиши мне больше среди ночи. Пожалуйста. — А что — засекли? — с усмешкой протянул Сорель. — Нет, но я не горю желанием тратить на переписку с тобой время. — Я вам помешал? Эго обернулся. — Тебе честно? — Конечно! — Помешал. Ещё как. Антуан вернулся домой, когда часы показывали без двадцати пять. И понял, что ложиться уже бессмысленно. А значит, можно сварить кофе и заняться делами. Хотя бы сделать вид, что ему есть, чем заняться. И о чем подумать. Кроме всей той параши, что случилась сегодня. — Как ночной променад? — Эго почувствовал, как сползают по вспотевшей переносице очки. Колетт стояла за спиной. Пока он снимал пальто.