Звёзды над Парижем

Ближе к вечеру Эго наконец-то смог приступить к разбору залежавшихся на его столе документов. А из головы не шли мысли о крысах. И о том, что эти самые крысы, оказывается, знают его семью. Антуан ещё раз посмотрел на клочок бумаги, где ему худо-бедно «обрисовали» ситуацию и, конечно, эти сведения могли быть каким-нибудь подстроенным совпадением, однако в данный момент он готов был поверить во что угодно. То, что сперва выглядело бы полнейшим идиотизмом, вдруг обрело смысл — Антуан, недолго думая, достал карту города и наложил на неё лист, принесенный из «Рататуй». Непонятные прежде стрелки, которые красовались на нем, теперь стали на что-то похожи. Конфлан-Сент-Онорин — пригород Парижа, располагающийся всего в часе езды от центра, всегда привлекал туристов, да и горожан, тем, что там были самые низкие цены на жилье. Антуана же интересовал всего один старый дом — в бумагах он обнаружил судебный иск, который был оформлен на имя тетки его матери. Именно этот адрес ему указали и крысы, нацарапав номер дома рядом с одной из «точек» на импровизированной схеме. Антуану повезло в том, что он знал человека, который знал о недвижимости Парижа всё. Номер Ноэля Савинни у него лежал на видном месте, так как ещё недавно он собирался поручить ему оформить наконец-то бумаги на право собственности. Но тот скандал, что разгорелся во время банкета после кулинарного конкурса, немного сдвинул все планы — и, по правде говоря, Антуан не был уверен, что Савинни захочет помочь — кажется, тогда он наговорил ему лишнего, взбесившись от поступка Колетт. И, представляя, что вопросы у того всё равно будут, Эго чуть не передумал связываться с риэлтором. А на деле всё вышло проще некуда — Ноэль охотно отозвался после первого же звонка. Для того, чтобы их не выследили и что ещё хуже — не подслушали, — он пригласил Савинни к себе. Однако это и было большой ошибкой. — …классные у тебя апартаменты. — Антуан не знал, как реагировать на подобное. Савинни осматривался с таким видом, будто не в гости пришел, а собирался купить их прямо сейчас. — Сколько просишь? — Не продаю. — Антуан уже пожалел, что они не встретились на нейтральной территории. — Я сам хочу их приобрести, чтоб, так сказать, больше не думать над вопросом жилья. — Ага, а денег хватит? — Ну, если хватает на аренду, то… наверное, оформить бумаги и заплатить госпошлину, смогу, — отрезал Эго, не понимая, к чему всё это. — Слушай, у меня покупатель хороший есть — может, присмотришь себе чего другое? Попроще? — Не понял — ты про что? — Антуан, недоумевая, посмотрел на Савинни. — Да так — я нашел себе клиента хорошего. Не хочу его упускать. Он шарит в квартирках, подобных этой. Ты хоть знаешь, какой это старинный домик? А фундамент здесь… ох, хорошо, что его строили на совесть, иначе бы уже развалился к чертям… — Так, стоит сказать, что я звал тебя по другому поводу, — оборвал его Антуан. — Да? — будто не поверил Савинни. — Странно, я считал, что ты собираешься продавать эти хоромы, чтоб переехать куда-нибудь в тихий спальный район. Ты же больше не критик. На мели, вроде, сидишь. — Кто тебе всё это сказал? — Слухи ходят. — Савинни улыбнулся своей противной слащавой улыбочкой, и Антуан решил, что сейчас же выставит его. — А что — это не так? — Нет, не так. — Ну, супер. — Савинни продолжал ходить от одной стены до другой и гладить их. Эго едва сдерживался. — И всё же — ты подумай. Сделка — верняк. Деньги сразу. И деньги большие. Я возьму всего пятнашку за услуги… — …считай, что ты мне этого не говорил, — перебил Антуан, сжимая кулаки. — Почему? — Мне ещё раз повторить, что эта квартира не продается? — А мне что — к управляющему домом идти? — хохотнул Савинни. — И с ним побеседовать — продается она или нет? — Управляющий и заодно — владелец этой квартиры, знает меня как облупленного, — сказал Эго, стараясь подчеркнуть своё превосходство. — Мы с ним давно договорились, что он её придержит… — Что, больше тебя за неё никто не дает? Ты уверен? — Либо мы немедленно закроем эту тему, либо — дверь вон там. — Эго указал Савинни на выход, и тот приумолк. — Так, что там за дело такое? — спросил после паузы риелтор. — Ты можешь отвести меня вот сюда? — Антуан, покопавшись в телефонной карте, показал ему место. — Ну, надо глянуть, как дела обстоят на рынке недвижимости… Присматриваешься пока или сразу брать будешь? — Я не собираюсь переезжать! — повысил голос Эго. — Мне просто нужно побывать в этом доме! — Да ты не нервничай так, — и тут Савинни увидел Колетт. Антуан поздно понял, что ему следовало попросить её не выходить. — Добрый вечер, мадмуазель Тату. Какая неожиданная встреча… Пока он собирался, Ноэль ни на минуту не прекращал пялиться на Колетт. И как бы она не старалась скрыться в кухне или в гостиной — Савинни, казалось, может видеть сквозь стены. Антуан поймал себя на мысли, что внимание других мужчин к Колетт выводит его из себя куда сильнее всего остального. И он никогда бы не подумал, что способен так ревновать. Вернее — раньше он умел контролировать это. Да и поводов раньше было крайне мало. Впрочем, для таких как Савинни, никогда не существовало чего-то святого. Антуан никогда не интересовался его романами, ранее вспыхивающими направо и налево, однако, слышал, что, если уж он «заприметил» цель, то обязательно «добьет» её. — Вы живете вместе? — Антуан кивнул, когда они покинули квартиру и вошли в лифт. — А я думал, что у вас… как бы… свободные отношения. — С чего тебя вообще интересуют наши отношения? — Не, ну как бы… ты, вроде, больше одиночка, а тут — все говорят о вас с ней. Да и Адсорбт вообще с неё взгляда не спускала весь вечер тогда. И как я понял — между ними какие-то терки? — Адсорбт тебя попросила спросить у меня всё это? — Нет, ты что! — Савинни отмахнулся. — Просто — эта Тату баба, вроде, нормальная, красивая, и я подумал, что… — …а ещё она не одна, — Антуан поджал губы и остановился, смотря на собеседника максимально серьезно. — Я всё понял, — отчего-то Эго совсем не поверил его словам, и постарался скорее забыть о том, как плотоядно он смотрел на Колетт. — Всё понял. Не одна, значит, не одна. Уже во время поездки выяснилось, что нужный дом находится в продаже и куратором будущей сделки назначен совсем не Савинни. Антуан подумал, что поторопился сообщать ему обо всем этом. Однако же, хваткий Савинни тут же перехватил у своего коллеги инициативу и даже записал Эго в список потенциальных покупателей. — Глушь тут, конечно, знатная! — светя фонариком и утопая в снегу, сообщил Савинни, когда прибыли на место. — Как и заманивать сюда не знаю — были недавно одни, так, едва узнали, что бабка из ума выжившая, походу, стрельбу устроила — отказались. Мол, маньяков кругом полно… — Стрельбу? — Антуан прошел по протоптанной теперь тропинке следом. — Что? В самом доме было очень аккуратно и чисто — несмотря на какие-то там истории о том, что девяностолетняя бабулька пригрела на своей груди несколько десятков крыс и толпы тараканов, Антуан не заметил ничего подобного. Или — риелторы, желающие втюхать хоть кому-нибудь этот «особняк» — дальше не было ни единого дома или намёка на него — в чистом поле, просто «замели следы». Даже такой цепкий, критически-настроенный, взгляд сперва заставил своего хозяина растеряться, не найдя ничего, за что можно было бы ухватиться — на самом деле, Эго искал что угодно, что могло бы помочь ему понять, почему крысы привели его сюда. — Домик хоть и маленький, но теплый. Тут заменили окна, как видишь, — Савинни не обращал внимания на его странные хождения по дому и пытался сконцентрироваться на другом. — Если брать будешь — я скидку сделаю. — Что случилось с владелицей? — Откинулась, вестимо. — Савинни усмехнулся, складывая руки на груди как у мертвецов. — Поговаривают, что её траванули… или она сама траванулась крысиным ядом, который всюду разбросан был… — С кем она жила? — Одна, ёлки-палки! — Тогда, кто, как ты сказал, мог её отравить? — подозрительно спросил Эго. — …да никто её не травил! — Савинни нахмурился, явно не понимая, почему они перешли на эту тему. — Она была в маразме — мало ли, — сама могла… — А как произошел тот случай со стрельбой? Кто сообщил об этом? Если она жила тут совсем одна, а? — Она вызывала аварийную службу, когда у неё прошлой осенью потолок рухнул! Она шмаляла в него из двустволки! Якобы, крыс увидела… Антуан сразу посмотрел наверх. Потолок и правда был новым, даже натяжным, что являлось крайней редкостью и роскошью для деревенских построек. — Здесь есть чердак? — Да, есть… — Я хочу посмотреть. — Антуан вдруг понял, что если и есть что-то, что ему нужно узнать, то оно, непременно, окажется там. — Хотя… лучше я сам. Оставайся здесь. Покажи только, куда идти… Как и ожидалось, света на чердаке не оказалось, переносная лестница была слишком шаткой, и он чудом не свалился в самую пыль. Выпрямиться в таком тесном помещении ему было никак невозможно, и потому пришлось ползать едва ли не на коленках. На первый взгляд, ничего необычного: просто чердак, заваленный старой мебелью и драными книгами. Но Антуана неожиданно привлекла небольшая металлическая шкатулка, стоящая на стопке книг. Он бы, может, и не обратил на неё внимания, если б не уронил что-то тяжёлое и круглое, откатившееся именно в тот угол. Этим предметом оказалась старинная копилка в форме бочонка. Набита она была под завязку, но мелкие по номиналу монеты слишком заржавели и покрылись плесенью для того, чтобы можно было что-то выручить с продажи такого сомнительного раритета. Да и вообще — Антуана мало волновали чужие сбережения, видимо, на черный день. А вот шкатулка сразу заставила кое-что вспомнить: в детстве, когда он плакал из-за обилия лекарств, которые вынужден был принимать, мать частенько успокаивала его конфетами, которые прятала в шкатулке, похожей на эту. И когда он стал постарше, мог сам забираться на стул и брать лакомство. До тех пор, пока, незадолго до их переезда, его за этим занятием не застукала тетка матери — был страшный скандал, потому что конфет там в тот день не оказалось, зато лежали какие-то важные документы, и к тому же — тетка считала, что в её доме всё принадлежало исключительно ей. Тогда она ударила его по рукам тяжелым ремнем, и пряжка перебила косточку на мизинце, — который теперь был слегка искривлен, — Антуан сильно испугался, и сказал матери, что сам упал. Услышав крик Савинни снизу, Эго торопливо вытряхнул из шкатулки все содержимое и принялся складывать в свои карманы затертые бумаги. А мелочь и разного рода женские безделушки, вроде гребня и старых колец, оставил. Шкатулку он вернул на место, предварительно посмотрев на гравировку на дне: «Баронессе Марии Де-Ришаль в знак искренней любви и восхищения. Навеки ваш, Пьер Гюсто». Здесь не нужно было быть о семи пядей во лбу, чтобы догадаться: его второе имя образовано от сложения этих имен. И хоть он подозревал, что его родство с Гюсто — не выдумка, всё равно это стало открытием. Мария Де-Ришаль — его бабушка, судя по всему, когда-то сильно вскружила голову деду Огюста Гюсто. По одной из версий, им вместе помешала быть премерзкая прабабка, которая думала лишь о том, как бы набить свои карманы. И потому её старшую дочь — Марию выдали замуж за богатенького старикана. И когда родилась как раз Анна — все говорили, что она на своего отца ни капли не похожа. Давно уже Антуан, услышав эту историю, рассмеялся, сказав, что это — не более, чем журналистская утка. Но тогда он и подумать не мог, насколько всё серьезно. Он никак не собирался углубляться в свою родословную. И уж тем более не собирался ползать по чужим чердакам в поисках доказательств того, что всё это — правда… Разобраться с находкой Антуан не успел — засунул бумаги в ящик стола и решил, что сперва ему предстоит ещё одно важное дело. Настроиться на разговор с Розенкранцем Эго было ещё сложнее, чем принять тот факт, что ошибался. И столько лет подозревал дворецкого в том, в чем тот, по всей видимости, не был виноват. Вере Розенкранца в то, что скоро всё наладится, действительно можно было позавидовать, а терпению и такту — памятник поставить. Представив себя на его месте, Антуан мгновенно пришел к выводу, что давно бы уже плюнул на всё и уехал куда-нибудь. И совершенно неважно, сколько слов и кому он бы дал до этого — собственное спокойствие куда дороже. Зная свой нелегкий характер, Антуан порой жалел тех людей, которым приходилось, так или иначе, сталкиваться с ним постоянно. Но хорошим и правильным, как известно, можно быть только на расстоянии. А вблизи всё меняется как переливная картинка под разными углами. И те люди, которые остаются одинаково доброжелательными и порядочными вне зависимости от ситуации или своей выгоды, в принципе, в столь эгоистичное время, могут носить звание «героев». Вспоминая их последний разговор, который можно было назвать таковым с большой натяжкой, Антуан допускал мысль, что Розенкранц не захочет с ним ничего обсуждать: просто пошлет в лучшем случае, а в худшем — двинет по морде за всё «хорошее». И, решив для себя, что примет любой исход, Эго всё же приехал по названному Колетт адресу, и, увидев, что не так далеко от центра дома бывают такими маленькими и старыми, ощутил новый укол совести — Розенкранц, довольно долгое время занимающийся его делами с приватизацией, ни разу даже не заикнулся о том, что самому ему жить, в случае чего, в общем-то, негде. Эго, сбрасывая все ненужные сейчас эмоции, постучал. Темная, пахнущая самой настоящей кладбищенской сыростью, тишина подъезда нарушалась, разве что, скрипящими половицами под ногами. На ворсистом коврике негде было яблоку упасть — бесплатные газеты и листовки с рекламой пиццы лежали пыльной горкой. Дверь никто не открыл. И тогда Эго подумал, что, вероятно, Розенкранц до сих пор сидит в камере. Он зачем-то поглядел на часы, будто хотел убедиться в том, что прошло никак не меньше трех суток, которые отводятся следователям для поиска неопровержимых улик, и если таковых не находится, то, как правило, арестованных немедленно отпускают. Постояв ещё какое-то время и тщетно попробовав добиться хотя бы соседей, Антуан вышел на улицу, чувствуя, что всё сильнее нервничает. Мимолетные мысли о том, что он опоздал, или что Розенкранц мог сразу после освобождения из изолятора уехать, приводили его в тупик. С другой стороны — никакой коп не отпустит подозреваемого из города пока не будет полностью уверен в его невиновности. Успокаивая сам себя, Эго принялся измерять большими шагами ветхое крыльцо. От досады он пнул опору ещё более хлипких перил, и с небольшого козырька на него обрушилась копна снега. Пока он, матерясь сквозь зубы, отряхивался, на протоптанной им же дорожке появился человек. Узнать его с расстояния было не так-то просто. Однако, когда последние снежные шмотки с головы были скинуты, а очки снова идеально сели на переносицу, Антуан присмотревшись, понял — это Розенкранц. — Несколько неожиданно… увидеть вас здесь, мсье Эго. — Антуан, так надеявшийся на то, что хорошо подготовил себя морально, не смог выдавить ни слова в ответ. Только кивнув и стараясь не отвести взгляд будто смущенная девица. — Что-нибудь случилось? Мужчина, оглядываясь по сторонам и явно нервничая не меньше, подошёл ближе. Антуан вдруг подумал, что дворецкий может решить, что он не один, если уже не решил. И поспешил уверить, что дёргаться нет нужды. И здесь, похоже, только они вдвоем. Во всяком случае, из живых. Снова обретя дар речи, он был несказанно рад тому, что его смятения Розенкранц, скорее всего, не заметил, так как слишком сосредоточен на своей безопасности. — Как вы узнали, где я живу? — Нам нужно поговорить, — Антуан предпочёл перейти к главному, не отвечая на заданные вопросы. — Если, конечно, это… возможно. — Я догадываюсь, о чем вы, мсье Эго, но… — Розенкранц качнул головой, — я сказал следователю всё, что знал. И если вы в это не поверили, то… боюсь, никакого конструктивного разговора не выйдет. — Да нет — следователю ты как раз сказал не всё. — Эго почувствовал себя несколько увереннее. — Зато ты сказал очень многое Колетт. Так ведь? Недоверчивый и даже в какой-то степени обиженный взгляд Розенкранца изменился на удивленный. — Мадмуазель Тату… рассказала вам…? — Да. Так сложись обстоятельства, не обессудь, — Антуан встал её на защиту. — Она не хотела выдавать твои тайны. — Ну, вообще-то, они не совсем мои. — Розенкранц со вздохом прошел к подъезду и отрыл дверь. — И раз вы знаете… — В этой истории слишком много белых пятен. — Антуан возвышался над дворецким на добрых три головы. — И я надеюсь, что ты сможешь прояснить кое-какие моменты. Замок поддался не с первого раза, а когда они вошли, Розенкранц первым делом заглянул в каждую из двух малюсеньких комнат и в кухню. Проверил целостность окон и труб. Эго смиренно ожидал возле входных дверей, стараясь не слишком-то глазеть по сторонам, понимая, что хозяину может быть неудобно демонстрировать столь плохие жилищные условия. — Проходите, присаживайтесь, — наконец сказал Розенкранц. — Чай и кофе не предлагаю, так как… — Обойдусь, — сразу кивнул Антуан, усаживаясь на стул возле углового обеденного стола. — Я не за этим здесь. Повисла неловкая пауза, во время которой на Антуана вновь напали сомнения и паника. — …могу я уточнить, что именно вы знаете от мадмуазель Тату, чтобы… как-то сориентироваться? — и вот Розенкранц внимательным, цепким взглядом посмотрел на него. — Мсье Эго? — …достаточно, чтобы признать — я был в отношении тебя во многом… неправ, — произнести это спокойно оказалось трудно, но после того, как первая часть предложения закончилась, Эго почувствовал некую легкость. — И, если для того, чтобы ты не думал, что я пришел сюда поглумиться, нужны извинения, то я готов их принести. — Дело не в извинениях. — Розенкранц чуть смутился, похоже, совсем не ожидая таких слов. — Не только в них, вернее. Главное, чтоб… вы перестали воспринимать всё сказанное мной в штыки. И подозревать меня в том, чего я не совершал… — …я вынужден был подозревать тебя в убийстве матери — слишком много было совпадений, а после того, как Фрай сказал мне, что твои ключи от дома новые… — Понимаю. Я и сам совершил ошибку, когда решил скрывать от вас… — Почему, кстати, ты скрыл свой визит к ней незадолго до её смерти? — перебил Эго. — Я испугался, мсье Эго, — Розенкранц говорил искренне — это было видно по его лицу, — что не выдержу и расколюсь раньше времени… ваша мать просила меня — умоляла подождать, пока… — Во время вашего последнего разговора… вас подслушивали? — Не знаю, — мотнул головой дворецкий, зажмуриваясь, — но обстановка накалилась до предела, потому что уже тогда… ваша мать сказала, что… все мы в опасности — уже тогда в Париж приехал ваш отец… — Ты видел его? — Нет. Но ваша матушка — да. — Он приходил к ней?! — Пару раз… — Просто отлично, мать ети! — выругался Эго. — То есть — пока я думал, что он только собирается приехать — он давно был поблизости? — Да. Антуан снова чертыхнулся одними губами. — Ты знал, что он настолько опасен? — Мсье Эго… любой, кто знал его, был в курсе, что… — И почему, черт побери, ты скрывал от меня, то, что должен был немедленно сообщить?! — Просьба вашей матери, — тихо вымолвил дворецкий. — Она взяла с меня слово, что я ни в коем случае не буду… — …не много ли ей просьб, а тебе — слов?! — процедил Антуан, бесясь от осознания того, что, если б Розенкранц сообщил всё раньше, многих проблем можно было избежать. И, может, смерти матери тоже. — Не разорвало вас обоих? — Мы все совершаем ошибки, мсье Эго, — начал говорить поучительным тоном Розенкранц. — Абсолютно все. Намеренно или случайно. И никогда невозможно предугадать заранее, чем всё кончится… — Как давно ты узнал об алмазах? — спросил тогда Антуан, не прерывая зрительного контакта. — Практически сразу, как приехал из Германии обратно. Когда устраивался к вам работать. — Просто потрясающе, — прокомментировал его слова Эго, стараясь сдерживать все рвущиеся наружу нецензурные выражения. — Знал, похоже, весь город, кроме меня? — В этом и фокус, мсье Эго. — Розенкранц усмехнулся краешком губ. — Несмотря на то, что об алмазах знает довольно много народу, найти их пока никому не удалось. А если верить вашей матушке, то… вы — единственный человек, который… — …да, который знает, где они находятся, — досказал Антуан, опять приходя в состояние плохо контролируемого бешенства. — На голимых дураков рассчитана вся эта байка, похоже. Вот, что я тебе скажу: всё, что ты узнал от моей матери, — бред полнейший. И как она сумела так промыть тебе мозги я не знаю, но дам совет: забудь, как страшный сон, и никому не рассказывай об этом больше. Ты понял? Никому. А то Колетт теперь спать по ночам не может, подключила даже придурка-Лингвини, и они поперлись по архивам ползать — просто ли так? Розенкранц собирался возразить, но Антуан подался вперед: — …сильно сомневаюсь, — когда их взгляды встретились, дворецкий первым отвел глаза. — Поэтому — если ты знаешь ещё что-то, помимо всей этой выдуманной версии, лучше скажи. Скажи мне — никому другому. Пока не стало поздно… — Я уже всё сказал, мсье Эго. Антуан с разочарованием откинулся обратно на спинку. — А вы… ни капли не верите словам своей матери? — с нотой горечи поинтересовался Розенкранц. — Да, я понимаю ваши чувства — она должна была с вами поговорить обо всем этом при жизни, но и вам следует понять, что… — Давай не будем сейчас углубляться в эту тему — кто, что кому там должен. — Антуан сложил руки на груди, бессознательно пытаясь защититься. Защитить свой внутренний мир, лезть в который ему и самому никак не хотелось, а уж пускать туда кого-то другого — и подавно. — И опять же — прости меня, конечно, Розенкранц, но… тебе меня не понять. Если уж моя мать нашла время чтобы всё это выложить именно тебе, то… выводы напрашиваются сами. Учитывая, насколько вы с ней были близки, тебе нет нужды задавать мне такие вопросы — верю ли я ей, человеку, который перестал говорить мне правду едва я начал задавать вопросы. — Мсье Эго… — Розенкранц пытался тщательно подбирать слова. — Я знал, что вы очень ревнуете… — Знал? — Антуан почувствовал себя неуютно, и понял, что зря они вообще переключились на столь личное. — Ты вообще у нас крайне много знаешь, как я погляжу… — …и пытался убедить вашу мать, что ей следует больше времени уделять вам, и поговорить обо всем, что может стоять между вами, до того, как станет поздно… — Признаться, я сперва думал, что кроме Клауса между нами никто стоять не может… оказалось — стоял ещё и ты, — Эго скривил губы не то в улыбке, не то в горькой усмешке, — старясь нас помирить, наверное, не заметил, что лишь ещё больше усугубил положение, нет? — Мне очень жаль, что у вас сложилось такое впечатление… — Да уж — жаль. И что насчет этого вашего пари… или как там? — снова занервничавший Антуан снял очки, старательно разглядывая их, чтобы не смотреть на дворецкого. — Ну, насчет того, что ты будешь нянчиться со мной до тех пор, пока не появится принц или принцесса на белом коне, и не возьмет на себя эту «невыполнимую», надо думать, миссию, а? — Э-э-э… эта, с позволения сказать, идея появилась у вашей матери… — и тут Розенкранц надолго замолчал. Антуан не торопил его, терпеливо ожидая, хоть и напридумывал уже несколько вариантов ответа. — Вы и сами, я думаю, догадывались об этом, так что — шоком это не станет… в общем, всё случилось, когда мсье Сорель… внезапно сообщил, что… вашим «серьезным отношениям» пришел конец. Антуан напрягся, теперь подняв глаза и в упор смотря на стушевавшегося дворецкого. — Что это значит? — внутри всё перевернулось, но он надеялся не показать этого. — Года за три до вашего окончательного разрыва, мсье Сорель сообщил вашей матери, что… начал вам изменять. Это происходило не раз и не два… хотя, он каждый раз уверял, что больше такого не повторится. — Розенкранц заерзал, и, стягивая с себя, сильно вспотевшего, шапку, опять отвел глаза — было заметно, как трудно ему обо всем этом говорить. — Ваша мать несколько раз порывалась всё рассказать, чтоб вам не было ещё больнее, но он умолял не делать этого… говорил, что сам признается. Одним словом, мсье Эго… именно в тот период ваша матушка и озаботилась тем, чтоб вы не остались абсолютно один, когда Сорель, в конце концов, уйдет… она, кажется, говорила, что он — не ваш человек с самого начала… но вы, вроде бы, тогда не готовы были внимать никаким словам… — Она считала, что я вступил с ним в близкие отношения в знак мести из-за её отношений с Клаусом. — Антуан помрачнел до предела. — Я и сам долгое время так думал. А потом я… Розенкранц кивнул, и Эго уловил, что тот его понял. И озвучивать то, что теперь наконец-то начало стираться из памяти и понемногу отпускать, нужда отпала. — Меня всё же волнует вопрос, почему ты на это пошел? — чуть придя в себя, спросил Антуан. — Зачем давал ей слово? Откуда вы вообще могли знать, чем всё закончится у нас Сорелем и будет ли после него что-то серьёзное? — Вообще-то… само это слово я дал вашей матери всего за несколько месяцев до её смерти, когда ей было очень плохо, и по-другому было просто нельзя, а насчет того — почему я это сделал… — Розенкранцу, казалось, самому давно нужно было выговориться. И сейчас он говорил куда охотнее, чем раньше. — Кроме вас, мсье Эго, у меня нет родственников. И близких людей. Кроме вашей, семьи тоже нет. И можно сколько угодно бравировать тем, что в наше современное время родственные узы не актуальны, так как их с легкостью заменят перспективная работа и куча денег, только вот я приверженец старых традиций. Поэтому — я выбрал работать у вас, и хоть как-то, но… быть рядом. — То есть, ты хочешь сказать, что доля в завещании и другие возможные деньги тебя не волновали? — уточнил Антуан. — Если и волновали, то в самую последнюю очередь, мсье Эго. А про долю вам сказал ещё тогда — я ничего не знал. — Розенкранц с некоторым облегчением выдохнул. — Да, пожалуй, судя по тому, как легко ты отказался от наследства… — Даже если бы знал — отказался с такой же легкостью. — Антуан надел очки, внимательно посмотрев на дворецкого. — Я вам уже озвучил то, что думаю по этому поводу. Хоть какая-то, но возможность общаться с близким человеком, важнее денег, которые очень быстро кончатся, если не уметь их тратить… — Что ж — я тронут, — сказал с заминкой Эго, обдумывая, стоит ли произносить ещё и то, что он снова готов взять Розенкранца на работу. — И спрошу: что ты собираешься делать? — Первым делом хочу сделать ремонт здесь, — дворецкий обвел взглядом свою маленькую кухню, явно имея в виду всю квартиру. — Потом — если удастся — продам сии апартаменты. И тогда поеду в Германию. Может, меня там ещё помнят… устроюсь на работу… — Нянькой? — Антуан скептически приподнял брови. — Да. Ею я, видимо, умею быть лучше, чем дворецким… — Ой, не скажи — пока у нас гостили отпрыски Байо ты не сильно-то напоминал мне опытного воспитателя. Скорее — наоборот. — Так дети не мои, — ответил Розенкранц, чуть улыбнувшись. — В смысле — возраст не мой. Я работал с тринадцатилетними и старше. — Сложный возраст. — Не сложнее любого другого, мсье Эго. — Ну да, ну да, — согласился, хоть и не полностью, Антуан. — Стало быть, остаться я тебя уговорить не смогу? — Остаться? — спросил Розенкранц с недоумением. — Зачем? Антуан думал, как ему выкрутиться, чтоб предложение снова работать в его доме не выглядело так, будто больше позвать некого. — Сам говорил, что для тебя — возможность обещаться с близким человеком — важнее денег. А в Германии у тебя, кажется, родственников нет. Или я что-то не так услышал? — Мсье Эго, вы… — На самом деле, за тебя очень волнуется Колетт, — Эго вдруг решил перевести все стрелки на Тату. — Вы с ней неплохо сдружились, и… это тоже может стать причиной чтобы остаться, разве нет? — Мне очень приятно, что мадмуазель Тату… за меня волнуется, — щеки Розенкранца стали стремительно краснеть. — И мне бы очень хотелось, чтоб вы её успокоили — со мной всё будет в порядке. Я надеюсь, что будет. — Значит, обратно ко мне на работу ты возвращаться не намерен? — Антуан, признаться, надеялся на совсем другой ответ. — Уверен? — Спасибо вам за предложение, мсье Эго, но… — В ближайшее время ты никуда линять не собираешься, я надеюсь? — теперь Антуан снова подумал о том, что его бывший дворецкий чего-то не договаривает. — Мало ли — всплывёт чего-нибудь. Ты можешь понадобиться следователю или… — Нет, никуда я не слиняю. Пока я вожусь тут с ремонтом — месяцы пройдут. Хоть бы к лету управиться, — успокоил Розенкранц. — Да и не попрощавшись я бы не уехал. — Тогда запиши мой новый номер. — Антуан решил на всякий случай оставить контакты. — И будь поаккуратнее. — Аккуратность тут вряд ли спасет, мсье Эго, — сыронизировал Розенкранц. — Если я уже в списке смертников, то… — В таком случае — подумай над предложением вернуться. — Эго вывел последнюю цифру на отрывном листке и встал, убирая ручку. — У меня будет безопаснее, чем здесь… этот дом, разве, не признан аварийным? — Честно? — Розенкранц поглядел на него снизу-вверх. — Признан. Десять лет назад. — Вот оно, наше хваленое современное время — нанотехнологии и прочая ерунда. А дома до сих пор строить и сносить по законам совести, а не по левым бумажкам не научились. Черт побери. Розенкранц только руками развел и вышел в прихожую, провожая его. — Передавайте мадмуазель Тату привет, — Антуан обернулся. — И берегите её. — Постараюсь, — кажется, впервые за последнее время ему не хотелось спорить с Розенкранцем или думать что-то плохое о нем. Колетт была права — этот разговор был необходим им обоим. — Спасибо, что был со мной откровенен. И вот ещё… Антуан полез во внутренний карман, доставая оттуда конверт. — Возьми. Чуть не забыл. — Что это? — Розенкранц взял, но не открыл его. — Твой расчет. Ты тогда ушел слишком резко, и я не успел отдать. — Благодарю, мсье Эго, только… — Бери-бери. На ремонт как раз — это дело затратное, — Антуан не стал дожидаться, когда Розенкранц начнет возражать. — Счастливо. Домой Антуан вернулся поздно. Но Колетт не спала — она встретила его в самых дверях, с надеждой заглядывая в глаза. И едва увидела, что Розенкранца с ним нет, расстроилась. — А где же… — Тату осеклась, встретившись с ним взглядом. — Он отказался возвращаться на работу, — сказал Антуан, вновь отмечая, что Колетт выглядит слишком уж подавленной. — Я сделал всё, что мог — дальше только его решение. — Вы хоть поговорили? — Да. — Эго не стал сообщать, что этот разговор дался очень нелегко, и даже несмотря на то, что они расстались вполне мирно, некоторые барьеры остались. Особенно с его стороны. — Он передавал тебе привет. И просил не волноваться. Колетт кивнула, не слишком-то вдохновляясь от этого. — Ты так его ждала? — Антуан решил всё же спросить, чтоб не додумывать самому. — Больше, чем меня, может? — Очень смешно. Я надеялась, что Розенкранц согласится вернуться, и тогда бы мне не пришлось так нервничать, оставляя тебя одного, — объяснение вполне устроило Эго, а вот у Тату похоже, появилась дополнительная «отмазка» никуда не ехать. — Вдруг, он ещё надумает? — Не знаю — в данный момент я так понял — у него свои дела. С ремонтом и прочим. — Он и тебе сказал, что хочет в Германию? — И меня это наводит на кое-какие мысли. — На какие? — Он до меня работал у одного бизнесмена, в Мюнхене. Оттуда же прикатил мой папаша. — И что? — Колетт явно не о том думала, раз не поняла намека. — Мне кажется, что Розенкранц по-прежнему чего-то недоговаривает. И рвется свалить, чтобы не пришлось отвечать на вопросы и удалось замести следы заодно. — Антуан, ты можешь мне внятно объяснить: почему ты так плохо думаешь про него? Даже после того, что знаешь! — Наверное, потому что это сильнее меня… Тату сделала жест рукой, предлагая продолжить. — …это чувство ревности… — Антуан не был уверен, что пришла пора поговорить об этом ещё и с Колетт, но молчать стало невыносимо, — которое преследует меня с самого детства… когда моя мать уезжала, как я потом узнал, в интернат, где рос Розенкранц… и оставляла меня одного, а мне, черт побери, было страшно, что она не успеет вернуться, и я вовремя не приму лекарство… — Постой, что… она тебя надолго вот так оставляла? — ужаснулась Колетт, явно не ожидая такого ответа. — Нет — на полдня, примерно, но… знаешь, когда тебе всего семь, и ты страдаешь от чертовой неизученной толком болезни… — Антуан на минуту замолчал, стараясь не поддаться, в последнее время как-то слишком вышедшим из-под контроля, эмоциям. — И когда ты не понимаешь, почему чужому ребёнку она возит кучу подарков, а потом говорит, что денег нет, или, когда тебе приходится со слезами и истериками выпрашивать купить новый мяч или что-то ещё… — Антуан, ты… я же не знала, что всё было именно так… — затараторила Колетт, извиняясь за столь неудобный вопрос. — Прости, что… — Ничего. Когда-нибудь всё равно бы пришлось тебе об этом узнать. Наверное, я считаю Розенкранца хуже, чем он есть на самом деле, потому, что до определенного момента он явно был лучше меня в глазах моей матери, — закончил наконец Эго, дав себе слово больше не вспоминать обо всем этом. Хотя бы не сейчас, когда и других проблем хватает. — И я, честно, никогда не думал, что придёт такой день, когда мне кто-то скажет, что я был неправ… — Ну, в некотором роде — да. — Колетт подняла на него глаза. — Согласись, что Розенкранц не виноват в том, что… его бросила мать, а твоя не смогла оставаться равнодушной. Это же… хорошо, что она проявила участие к его судьбе, если бы этого не было, то… Розенкранц вряд ли проработал бы у тебя столько времени… — Я не говорю, что он в чем-то виноват, но… так всё паршиво вышло, что в детстве, как раз, я чувствовал себя виноватым. А после — вырос и, естественно, перевел всю эту вину на мать. Я ненавидел её именно за это — за то, что она когда-то не предотвратила моё саморазложение и самоуничтожение. В результате её слишком близкого общения с Розенкранцем, мы отдалились друг от друга ещё больше… — …но ты не допускаешь мысли, что твоя мать помогала Розенкранцу тогда, для того, чтобы он помог тебе сейчас? — спросила Колетт. — Вы про алмазы с ним поговорили? Он что-то ещё знает? Может, про твоего отца что-то новое всплыло? Эго мотнул головой, чувствуя, как сильно та начинает болеть. — Антуан, тебе плохо? — Колетт нашла его в кухне, заглатывающим уже вторую обезболивающую таблетку. — Ложись давай, надо отдохнуть как следует. — Я бы и рад, но… у меня слишком трещит голова, чтобы… — Сейчас лекарство всосется, и пройдет, — она подсмотрела название, указанное на упаковке. — Ты немного хватанул? Они же сильные. — Мне в самый раз. — Эго допил воду, и чувствуя крошечное облегчение, вызванное, скорее всего, словами Колетт, а не действием таблеток, решил, что сможет поработать. Всё же свои основные функции в «Ледойен» выполнять нужно было — его ждала первая статья о том самом лягушачьем супе, который и пробовать-то не хотелось, не только расхваливать. — Буду в кабинете… — Нет. — Тату решительно остановила его, перехватывая руками. — Какой кабинет, Антуан? Ты так себя в гроб загонишь! Ты ж опять не спишь! Пошли немедленно! Я тебя уложу! Даже если бы он начал возражать, Колетт не сдала бы позиций. И пришлось молча согласиться. Хотя, он сомневался, что уснет — слишком много за последнее время всего произошло, слишком много мыслей не давали покоя. — И вот как я оставлю тебя одного? — Колетт вздохнула, расправляя кровать. — То ты не поешь, то не поспишь… Антуан, давай я не поеду, а? — Мы же это обсудили. — Эго снял очки и взял с тумбочки капли для глаз, которые обычно закапывал перед сном. — За меня не волнуйся. Я справлюсь. Но не стал говорить о том, что на самом деле плохо представляет, как будет «справляться» без неё, пусть даже недолго, с каждым новым днём всё яснее чувствуя, что с её присутствием в его жизни, ему впервые за долгое время совсем не хочется оставаться одному. — …почему ты не спишь? — Колетт, закончив рассказывать очередную слишком уж волшебную сказку, — чувствовалось, что она почитала разные варианты в детских книжках, и состряпала из них свою историю, — с тревогой посмотрела ему в глаза, чуть приподняв его голову, лежащую на её груди. — О чем думаешь? — О разном… но больше — о том, как могло бы всё быть, если бы я был… нормальным… — Эго проговорил это с паузами между словами, сомневаясь, стоит ли такое озвучивать. — Была бы жизнь… нормальной или — такая ерунда бы всё равно настигла? — Антуан, ты так говоришь… — Колетт снова прижала его к себе. — Если бы ты был нормальным… тоже мне — ты и так нормальный. Слышишь? — …ты давно так считаешь? — …в смысле? — удивилась Колетт. — …да в прямом — ты давно стала считать меня нормальным? — Ты хочешь спросить меня о том, считала ли я тебя нормальным до того, как мы стали встречаться? — Именно. — Не очень, — призналась Колетт. — Но это было скорее… просто чувство неприязни. Я тоже сомневаюсь, что ты считал меня нормальным поваром до того, как попробовал мой десерт. М? — Одно дело начать считать тебя нормальным поваром и другое — узнать тебя как человека. И как женщину. — Ну, так и я… я считала тебя странным и агрессивным ровно до того момента как впервые осознала, что меня к тебе тянет, как к мужчине. — Антуан улыбнулся. — И ведь знаешь, я боялась в этом признаться сначала… думая, что и меня начнут считать не вполне адекватной, когда узнают, куда я замахнулась… — А как твои родители… отреагировали на эту новость? Эго понял, что до этого он ни разу не спрашивал её об этом. А должен был хоть ради приличия поинтересоваться, как родные Колетт воспринимают его в отдельности и их вместе со своей дочерью, в частности. — М-м-м, как бы это сказать… довольно скептически, — ответила Колетт, помолчав. — Они считали, что у нас ничего не выйдет. И что… я просто бросаюсь на тебя от отчаяния, как опоздавший в последний вагон… — Теперь они думают по-другому? — Уверена, что да, — Колетт чмокнула его в переносицу, попутно массируя голову, которую наконец-то начала отпускать острая боль. — Во всяком случае, папа точно. Вы же с ним виделись. — Честно — для меня знакомство, именно такое — официальное, более-менее, является проблемой… — решил сказать Антуан. — Но я не хочу, чтоб твои родители или ты думали, что я таким образом… отмазываюсь… и отправляю тебя одну… — Э-э-эм, они все равно спросят, почему ты не приехал… и я, если что, не смогу им рассказать ни про сбежавших преступников, ни про Адсорбт, которая тебя третирует. — Ты можешь им сказать, что я… занят работой. Не вдаваясь в подробности. Колетт задумалась. — А ещё лучше — скажи, что я готовлю тебе рабочее место… Они, кстати, рады, что ты не поехала черт знает куда, а именно в Марсель? — Да, рады… — Ну, вот — хоть что-то я сумел сделать, — опять улыбнулся Эго, — чтобы не выглядеть в их глазах ни пойми кем. — …стой, в ночь с субботы на воскресенье же Рождество, — резко вскинулась Колетт, и ему пришлось перелечь на подушку. — Антуан, о нет… ты хочешь сказать, что мы будем отмечать его не вместе…? — Да, я знаю — жаль, но… что делать… — Эго тут же отмел внезапно мелькнувшую мысль не следовать своему плану и никуда её не отправлять. — Вот когда всё нормализуется, мы обязательно… все вместе что-нибудь отметим… — Например? — Да хотя бы — это! — Это? Что — то, что всё нормализовалось? — Колетт с сомнением глянула на него. — Да? — Угу, — Эго уверенно кивнул, стараясь приободрить Тату. — Смешной ты. А где гарантия, что это произойдёт быстро? И вообще — если произойдёт… мы так всю жизнь можем прождать, знаешь ли… — Не может же быть всё время чёрная полоса. Будет и белая. — Главное — чтоб не было слишком поздно для неё… — Не будет поздно. — А вдруг — будет? — спросила Колетт с некоторой опаской. — Я что, заразил вас пессимизмом, мадмуазель Тату? — Антуан взял её руку и, поднеся к губам, оставил на тыльной стороне ладони несколько поцелуев. — Как это нехорошо, но я ведь могу загладить свою вину? — …не знаю-не знаю… — теперь её губы тронула улыбка. — …а вы подумайте. — …если у вас, мсье Эго, есть конкретные предложения, то… я только за, — промурлыкала Колетт, потянув его на себя. — Кажется, кто-то обещал мне массаж, помните? — Обещанного три года ждут, знаете, мадмуазель Тату? — Антуан извернулся, не позволяя их губам соприкоснуться, и навис над ней. — Серьезно? — Серьезнее не бывает. — Бу-бу-бу, — Тату уже собиралась обидеться, берясь за одеяло. — Тогда я на три года впаду в спячку! — Ну, на три года, я думаю, перебор… и на первый раз мы без массажного масла обойдемся, — Эго ловко раскутал её и уложил на живот, забираясь руками под тонкую майку. — Заранее прошу прощения, если что не так… Сосредоточиться на таком, вроде бы, простом деле, как массаж, оказалось куда сложнее, чем он изначально предполагал — стоило оголить Колетт по пояс, как мысли тут же переключились на нечто другое. Антуан успел подумать о том, что массажисты, должно быть, люди с крайней степенью выдержки и весьма привыкшие к ощущению человеческой кожи под пальцами. Особенно женской — невероятно гладкой, мягкой и теплой. Или всё дело было лишь в том, что для массажистов — это работа, за которую им платят. И потеря контроля однозначно повлечет за собой определенные последствия. Да и к тому же, потерять контроль с посторонним человеком — это маловероятно. А вот с близким… — …лежи смирно… — он потянул Колетт за бёдра на себя, когда она подобно гусенице, начала извиваться. — Эй, я кому говорю… — …а ты не щекочись! — Тату приподняла голову. — Антуан! — …не понимаю, о чем ты, — улыбаясь, ответил Эго, проводя самыми кончиками пальцев по её бокам и снова заставляя заёрзать, — всё, всё… я просто примерялся… Наконец, после нескольких советов, он подобрал нужные движения и принялся массировать её спину. Перемежая поглаживания с более уверенными нажатиями пальцами или костяшками, а иногда — с поцелуями, он сумел добиться того, что Колетт превратилась едва ли не в желе. И на его вопросы «как ей — хорошо или нет», могла только мычать, обнимая подушку. Но так продолжалось до тех пор, пока он не спустился ниже — остановившись и решая, стоит ли снимать белье, — она тут же ожила и приподняла пятую точку. — …и что я должен делать? — прошептал Эго, положив обе ладони на её ягодицы, подался вперед, почти ложась на неё сверху. — Колетт? Ты меня провоцируешь? — …м-м-м, нет… никакой провокации… — она снова двинула бедрами, вжимаясь в него, — можешь продолжать… — …массаж плавно переходит в интимный массаж, — Эго, усмехнувшись, медленно потянул вниз ткань, мешающую ему, да и ей, сполна насладиться процессом, — только… я так долго не выдержу… — …кажется, я не выдержу первой… — хмыкнула Колетт, приподнимаясь так, чтобы он мог полностью снять с неё трусы, и принимая, пожалуй, слишком откровенную позу. — …ох, ты знаешь, как сейчас выглядишь? — Антуан, с трудом сдерживая порывы организма, вновь наклонился к её уху, мягким движением освобождая то от прикрытия в виде волос. — Уверен — нет… — …и как я выгляжу, интересно? — Колетт попыталась приподняться и обернуться, но Эго завел сперва одну её руку, а потом и вторую, за спину, удерживая за запястья. — …чего ты замолчал? — …да вот, думаю — материться можно? — он дразнящим движением обвел языком её ушную раковину. — …это что-то плохое? — с опаской спросила Колетт. — …наоборот… такой своеобразный комплимент… — …тогда — можно, — кивнула Колетт. — …и всё-таки, лучше я промолчу, — выдохнул Антуан и чуть потянул её на себя, заставляя оторваться грудью от постели. — …н-нет уж — говори, — потребовала Колетт, выгибаясь больше, вплотную прижимаясь к его паху и вырывая из него стон, — промолчит он… — …ты выглядишь просто до невозможности… — …пошло? — попыталась угадать Тату. — …да, но… я бы лучше сказал — охуенно… — Эго качнулся вперед, давая ей почувствовать его возбуждение. — …ай-яй-яй, мсье Эго… и не стыдно вам произносить такие грубости? — …по-моему, вам очень даже понравилось, мадмуазель Тату… — он сразу отметил, каким довольным тоном протянула фразу Колетт, — но я могу больше ничего не говорить — начну действовать… — …давно пора, между прочим… Эго заулыбался и закатил глаза, услышав это — сложно было не согласиться. И прежде чем, войти в неё, явно только на это и напрашивающуюся, успел подумать, что такими темпами он изменит своё негативное отношение к сексу. И, неужели, ему на самом деле попадались просто не те люди, которые могли бы вытащить наружу его эмоции, не заставляя при этом чувствовать себя как-то не так. — …ты когда… говорила про массаж… ты это имела в виду? — хватая ртом воздух, спросил Эго, плюхаясь на кровать рядом с Колетт, вцепившейся в подушку зубами и всё ещё вздрагивающей после накрывшего их обоих почти одновременно мощного оргазма, — или я чего-нибудь не так понял? — …и фо, и фугое… — …чего? — хохотнул он, поворачивая голову и смотря на неё, вспотевшую, и наконец полностью расслабившуюся. — Ты её в клочья не порвала хоть? — За подушку… беспокоишься? — Колетт тоже повернулась. — Нет — боюсь представить, то было б, если бы это была моя рука или что-то ещё, — Антуан прикрыл глаза, — и у меня тоже была мысль укусить тебя… — Да? — Колетт тут же прилезла к нему под бок. — Так укусил бы, почему передумал? — …и укушу! — Эго схватил её в объятия, щекоча и слегка прикусывая шею. — Каннибалом я уже был — теперь буду вампиром! — Хах, к-к-ем ты был? — смеющаяся Колетт, взвизгнув, посмотрела на него. — Что — серьезно? — Серьезно. Но это была идея Адсорбт. Правда, я её чуть подкорректировал… — Какой ужас. — Колетт сморщилась. — Критик-каннибал? — Да, — подтвердил он. — Не хочу представлять, что получилось на фото… — Получилось великолепно, — сказал Эго, поворачивая голову и давая её насладиться его видом в профиль. — Ты сомневаешься в моих актерских способностях и в фотогеничности? — Не-а, я, скорее, сомневаюсь в добрых намерениях Адсорбт. — Колетт поцеловала его в щеку. — Такая реклама точно не принесет тебе вреда? — Нужно, хотя бы, фоток дождаться… — Покажешь мне? — Ты и так увидишь — скоро полгорода будет ими обвешано… — качнул головой Антуан. — Насколько я знаю, Адсорбт заказывает сразу несколько больших баннеров, чтоб… как можно больше народу лицезрели её морду, на которой уже живого места от пластики нет… — То есть — она и пластическим хирургам рекламу делает? — Только я уверен, что, узнай они об этом, были бы против, — усмехнулся Антуан. — А так — какой-нибудь идиот, может, и поведется. — Погоди-погоди, вы… вместе фотографировались? — Колетт приподнялась на локте. — Да, я… не хотел тебе сразу говорить, но… — …тогда это точно будет кошмар. — Кошмаром было то, что она там напридумывала. Чего-чего, но изображать из себя труп — мне как-то не улыбается. Совсем, — сообщил Антуан. — Зато ей — даже полезно… подготовится хоть… — …ну и юмор у тебя! — ткнула его в бок Тату. — Может, не будем о ней? — С превеликим удовольствием, — согласилась Колетт. — А о тебе будем? — Обо мне? Как это? — Я о тебе так мало знаю… — голова Колетт снова устроилась на его плече. — Мало? — Эго выгнул бровь. — Ты про что? — Про что угодно, — она, как показалось ему теперь, давно затеяла этот разговор. — Расскажи что-нибудь о себе. Про детство. Или — про что-то ещё. — Оу, слушай… я не очень люблю рассказывать о своем детстве… и вообще — о себе… там не было ничего интересного. — Эго попытался уйти от темы. — А «что-то» ты и так уже знаешь… — Почти ничего, — грустно заметила Колетт. — О том, с кем ты общался, с кем дружил в школе… чем любил заниматься и вообще… — В школе? Да ни с кем не дружил — меня считали странным. — Что, совсем ни с кем не получалось найти общий язык? Антуан замолчал. — Стесняюсь спросить — в твоем классе были одни только идиоты или… — Мда, в сельской школе, знаешь ли, редко можно встретить нормальных адекватных детей. — Антуан смирился тем, что ему придется обсудить с Тату этот вопрос, и слегка успокоился. — В моей, во всяком случае, так и было. Даже преподаватели были настолько ограниченными, что едва могли выдавать материал за пределами текста в учебнике. Которые тоже, кстати, были написаны явно не для тех, у кого айкью больше ста. — И по соседству с тобой тоже жили хулиганы? — Ну, не совсем поголовно, конечно, но да — и там их хватало, — вздохнул Эго. — Чтобы попасть в какую-то компанию, всегда нужно проявить себя… а я в этом как-то не преуспел, увы… и когда нужно было доказать, что ты не какой-то там лох, я чаще предпочитал сделать это словами, чем действиями… жаль, что большинство из тех парней не воспринимали слова — они любили драться. Но, когда ты не можешь достойно дать сдачи, они автоматически записывают тебя в слабаки. А со слабаками водиться — дурной тон, так что… — …вообще-то можно решать, кто лучше, не только в драке… но и в игре, нет? — робко спросила Колетт. — Да, я тоже так думал, когда выносил мяч или теннисные ракетки… — И что — играть с тобой тоже не хотели? — Нет, — нервно улыбнулся Антуан, уставившись в потолок, — всё заканчивалось, не успев начаться — меня обзывали придурком, толпой валяли в грязи, забирали футбольный мяч и шли играть сами… — А я выкрутилась — попросила мальчишек научить меня играть в футбол, — сказала Колетт, — они, на удивление откликнулись, и потом без меня ни одна игра не обходилась — я даже на воротах стояла в соревнованиях между дворами… — …тебе повезло, — сглотнул комок в горле Антуан. — Жаль, что мы не встретились в детстве, — она прижалась к нему теплой щекой, — я бы с тобой поиграла… — Угу, а я от девчонок шарахался похлеще, чем от парней — они все надо мной ржали. — Антуан нахмурился. — Чем старше я становился — тем больше. Так что — даже если бы мы и встретились, я бы, наверное, воздержался от совместных игр… — И чем ты занимал себя? — Любил свой велик — я, вроде, говорил, уезжал подальше от деревни… в соседнюю — там было пастбище… мне нравилось наблюдать за лошадьми. Иногда и покататься удавалось… А дома — собирал модели из конструктора или пытался писать заметки… — Кулинарные? — Нет. Сначала — на свободную тему. Искал свой стиль. Чаще это были эссе с большой долей рассуждений о смысле жизни и не только… — Тогда ты должен пойти на филолого-философское направление… — Вообще-то, сперва мне предлагали место на факультете международных отношений и права, даже без экзаменов бы взяли — я ж был лауреатом первой степени по соответствующим олимпиадам, но я был уверен, что факультет журналистики лучше сможет отразить мой внутренний мир, а потом — траванулся в одной из столовых и… понеслось… — …не жалеешь, — Колетт заглянула ему в глаза, — что пошел в кулинарные критики, а не в журналисты? — Временами — жалею, — признался Эго. — Я выбрал второе, руководствуясь тем, что критик — сам себе хозяин, и не будет зависеть от чьего-то мнения, но… ошибался. Сейчас, когда всё изменилось, некоторые журналисты имеют куда больше свободы слова и престижа, не прогибаясь под редакторов или общество. Они вполне могут написать то, что думают и не бояться, что их упрячут в тюрьму… — …и когда это ты, мне интересно, прогибался? — перебила тут Колетт. — Когда это ты, Антуан Эго, писал не то, что думаешь? — До последнего времени — ты права, — почти никогда, — он перевел на неё глаза, — но… теперь, с такой кошелкой, как Адсорбт… думаю, не долго мне независимым во мнении быть осталось. Скоро ещё пресс-конференция, и я абсолютно уверен, что весь текст для меня уже написан, и будет вручен, для того, чтобы я его заучил и отвечал только так, как ей того надо… — Она и правда так хочет тебя сломать? — наморщила лоб Колетт. — …и уже приступила к реализации этого плана. — Антуан подумал, что они совсем недавно договорились не обсуждать персону Адсорбт, и вот — снова взялись за старое. — Но, если честно… я не намерен так просто сдаваться. — Поэтому ты согласился на сотрудничество с Ле-Клер? — Это одна из причин, — сказал Эго. — А другая — это та, что я не хочу отдавать ресторан Адсорбт. И стоит сразу подготовить вероятные пути отхода, если вдруг наше… общение перейдёт к активным «кулинарно-боевым действиям». Колетт на какое-то время задумалась, а потом вдруг выдала: — …ты не боишься, что она натравит тебя на твой же ресторан? И на тех, кто там будет работать — тоже. И значит… на меня… — Ну, успокойся, уж я этого не допущу, — Антуан взъерошил ей макушку. — Ни при каких раскладах. — Обещаешь? — Колетт серьезно посмотрела ему в глаза, взяв лицо в свои ладони. — Обещаю, — также серьезно ответил Эго. Их поцелуй прервала неожиданно громкая мелодия на телефоне Тату. — …и кому там не спится? — Антуан нехотя выпустил Колетт из кольца рук. — …без понятия, — она перекатилась на другой бок, к краю кровати и дотянулась до вибрирующего мобильного. — Байо… Эго хотел было сказать, чтоб она не брала трубку, но было поздно — Колетт уже нажала на кнопку принятия вызова. — …слушаю, — он посмотрел на её спину и потом решил пододвинуться, — …нет, я не сплю, но… ты видел сколько времени? Тут Колетт чуть повернула голову. — …пошли его, — одними губами прошептал Антуан, кивая на телефон. — …какая разница, чем я занята? — раздражённо фыркнула в трубку Колетт. — Ты будешь по делу говорить, или … Эго боролся с желанием отобрать мобильный и сказать Байо, чтоб он забыл этот номер. А Колетт тем временем выясняла причину такого позднего звонка. — …что? — вдруг её голос стал обеспокоенным, а тело напряглось. — …нет, не может быть… когда? Антуан привстал и заглянул Колетт через плечо. Она вдруг вцепилась в простыню и едва не всхлипнула. — Боже… я… соболезную… ты… держись там… Когда разговор прекратился, Эго не нужно было ничего объяснять — он всё понял. Колетт обернулась и посмотрела на него глазами, полными слез. — Элоиза… умерла… сегодня. — Да, очень жаль, — сказал Эго, снова возвращая Тату в объятия, только теперь уже её пришлось успокаивать по-настоящему. — Все мы… не вечные… тихо-тихо, не плачь. Пятница началась с того, что Эго попросил устроить ему экскурсию по всем помещениям в «Ледойен». Нужно было выбрать зал для предстоящего банкета, распределить нагрузку на официантов и поваров и, наконец-то, познакомиться с остальным персоналом. Управляющий показался ему довольно адекватным персонажем, если б не одно «но» — он буквально за каждый свой шаг, бежал отчитываться перед Адсорбт, которая, всё ещё пребывая в состоянии тихого бешенства, лишь посылала беднягу далеко и надолго, а он будто не мог принять ни единого решения без её одобрения. И когда Эго сказал, что руководить всеми процессами в этот раз будет сам, тот едва в обморок не шлепнулся. С выражением полного ужаса на лице, метрдотель поплёлся за ним, вместо нормального рассказа о ресторане бормоча что-то не вполне членораздельное. Первый зал — основной, как иначе его называли, — не подходил тем, что гостей ожидалось куда больше, чем в нём могло поместиться. Следующий оказался слишком темным и больше того — требовал ремонта. Антуан отметил, что несмотря на весь так нарочито выпячивающийся престиж, «Ледойен» обладал существенными изъянами. Как и любое заведение, просто не могущее быть идеальным во всем. Но реклама, которую постоянно покупала Жанна, делала своё дело — мало, кто знал обо всем, что творится в самом сердце пока-ещё-лучшего ресторана Парижа. — Сколько человек поместится здесь? — Антуан толкнул двери, после того, как метрдотель отпер их, бубня что-то про то, что этим залом никогда не пользуются в виду того, что он слишком отдален от кухни. — Сто двадцать, мсье. — Отлично. — Антуан сделал пометку в блокноте. — Готовьте помещение. Пока управляющий в очередной раз ставил в известность шефа, он обошел весь зал, проверив исправность освещения и прочность мебели. Конечно, уборки тут предстояло немало — нужно было выскоблить всё до блеска — вплоть до покраски подоконников, обновления штор и скатертей на всех столах. — Сейчас подойдет старший официант, мсье, с ним вы сможете поговорить детально о том, что и как, кого и куда посадить… — Кстати, о посадке… — Антуан подчеркнул ещё одну свою запись. — Почему у вас горшки пустуют? Посадите в них неприхотливые цветы. Здесь нужно что-то освежающее. Никаких статуй. Мы не на кладбище. Лучше всего подойдет… скажем, цветущий папоротник. — Папоротник? — На него почти ни у кого не бывает аллергии, — пояснил Антуан. — И да — нужно сделать таблички, что зал для некурящих. Кстати, у вас в основном зале я не увидел таковых вообще — что, все сидят и дышат, если кому-то вдруг приспичит затянуться? Вы хоть знаете, какие штрафы дают теперь за подобное? — Исправим, мсье, — пролепетал метрдотель. — Вип-столы у вас как-то помечены? — Н-нет… — Почему? — Антуан смерил управляющего строгим взглядом, понимая, как ещё сможет его достать своими замечаниями — по делу и без. — Вы представляете, что будет здесь, когда сюда придет сто двадцать человек? Столы для специальных гостей должны быть сразу видны, чтобы официант мог выбрать себе самый короткий и безопасный маршрут, не зацепив соседние столы и не потревожив людей. — Я понял, сделаем… — И вот ещё что — я хочу, чтобы на входе каждому гостю вручили специальную карту — там он сможет выставлять оценки качества оказанных услуг по десятибалльной шкале. В конце ужина необходимо собрать карты и дальше — по результатам… Антуан нахмурился, увидев, что его не слушают. — Чем занята ваша голова? Уважаемый! — Мадам Адсорбт это… может не понравиться… — Видимо, стоит открыть вам страшную тайну — мадам Адсорбт куда больше не понравится то, что вы вместо своей работы и исполнения прямых обязанностей, трясетесь как осиновый лист, забывая слова на ходу и совершенно не слушаете человека, который, между прочим, нанят сюда для того, чтобы поднять ресторан на новый уровень, — выдал Эго, замечая, как посерьезнел метрдотель, выпрямляя спину и смотря теперь на него, как истинный праведник на святую икону. — Надеюсь, больше такого не повторится? — Никак нет, мсье Эго. — Хорошо — едем дальше… Дальнейшее обсуждение пошло чуть легче, ибо Антуан наконец-то был уверен в том, что его рекомендации не окажутся пропущены мимо ушей. Проблема с удаленностью помещения от кухни была не столь критичной — всего-то нужно было проделать путь по небольшому, правда, слишком узкому коридору, и, если бы там встретились два человека, разойтись без столкновения не получилось бы. Но это можно было решить, всего-то расписав поминутно нахождение каждого официанта на кухне и, непосредственно, в зале. И Антуан быстро нарисовал примерный план расстановки столов и отдал его управляющему, чтобы тот не попал в неловкое положение. — Разместить цветы в горшках здесь? В шахматном порядке? — Нет. — Антуан снова обвел помещение придирчивым взглядом. — Здесь, я думаю, будет располагаться оркестр. Метрдотель переглянулся с подошедшим старшим официантом. — Оркестр? — Да, лучшие скрипачи со всей Франции. Стоп… а вы что же — хотели своими силами обойтись? — Эго наклонил голову. — Нет уж — живая музыка в разы лучше всей этой… непонятной попсы. И гостей в пятизвездочном ресторане принимать надо с размахом. Да будет вам известно. Раздав остальные поручения и поговорив с официантом — который, увы, не вызвал столь же радостных впечатлений, как расстаравшийся вдруг управляющий, — Антуан вернулся в свой кабинет и принялся составлять пригласительные. Он не доверил это никому другому, потому как не был уверен в том, что кому-то под силу договориться с весьма плохо идущими на контакт и придирчивыми работниками в сфере питания — кулинарными критиками, а также дегустаторами. — …хозяином себя почувствовал? — двери неожиданно распахнулись, и Антуан медленно поднял глаза — перед ним стояла Адсорбт. По её взгляду было заметно, что метрдотель был прав — ей слишком многое не нравится. — Уже всё решил — на те вам — пожалуйста! А меня в известность поставить?! — Ну, мы же, вроде, договаривались — этот вечер я беру на себя. — Эго отложил бумаги. — А тебе будет полезно посмотреть на свой ресторан со стороны. — Я сомневаюсь, что… — Ты сомневаешься в моих организаторских способностях или в своих подопечных? — Эго перебил её, и нисколько не был смущен от этого. — Скорее всего, второе, я прав? Вот — значит, пришло время избавиться от балласта, который и тянет твой «Ледойен» на дно. — На дно, говоришь? — сощурилась Жанна. — Расскажи-ка мне лучше, что за ситуация произошла у вас с Арно? Он прибежал ко мне и сообщил, что ты, якобы, вчера ночью его уволить успел? Как так? — Этот опарыш ещё и жалуется? И он не сказал, как именно случилась наша встреча? — Не сказал. — Адсорбт внимательно смотрела ему в глаза, но Антуан и не намеревался отводить взгляд. — И я хочу услышать твою версию. — Ты знаешь, чем твои работники занимаются, выходя из ресторана? — Нет. Мне это неинтересно. — Жанна мотнула головой. — Даже если они руководят шайками невменяемых подростков и прессуют прохожих в парках? — Антуан вопросительно изогнул брови и приспустил очки на кончик носа. — Подростками? Не знаю — у него есть, конечно, младший брат… — Ага, и тот устроил его на подработку гопником? — хохотнул Эго. — Что, чаевых здесь ему не хватает, и они с братцем решили отжимать добавку у тех, кто неудачно под руку попадется? — Слушай… ты уверен, что это был Арно? — Нет — я просто так решил его уволить — ибо рылом твой официантик не вышел! — Эго разозлился. — Естественно, я уверен — мы виделись, как сейчас с тобой. Нос к носу! — Ну, а зачем сразу увольнять? — Жанна развела руками. — Можно сделать предупреждение. Нет? — И это говоришь мне ты? Адсорбт сделала вид, что не услышала его фразы. — Предупреждения, как правило, пропускаются мимо ушей. Особенно такими, как твой Арно, — Эго почти выплюнул последнее слово, — которым много позволено, и они считают, что так будет всегда и со всеми. — В любом случае — если эта шайка тебя не тронула — не вижу поводов для паники, — развеселилась Жанна, решив, что тема закрыта. — Ты себя слышишь?! — ужаснулся Эго. — А если они завтра «не меня» тронут? Это что-то изменит? — Вот и пусть всем этим занимаются родители или полиция, — пророкотала Адсорбт. — На работе за Арно не замечено ни единого проступка. Кроме того, что он выглядит вызывающе — докопаться не к чему. Слышал? Так что — сглотни свою обидку, Эго, и усвой — я и только я здесь решаю, кого и когда можно уволить! — Хорошо, только ты ещё поймешь, что я прав… и да — к вип-столам он больше не подойдет. Это ясно? — теперь Эго заговорил категорично. — Не со мной в одном помещении, во всяком случае. — Да-да. Но остальных подпускать к особым гостям — всё равно, что зайцев учить курить. Толк, может, и будет, только перед этим ты и себя, и меня посмешищами выставишь. — Ну, как же — я не поверю, что, например, Мэри, которая проработала в ресторане десять лет, справится хуже, чем твой мальчик с наколками. — Антуан с вызовом посмотрел на Жанну. — Может, пари заключим? — Пари? — оживилась Адсорбт, подходя к его столу. — Серьёзно? И что же ты ставишь? — Если выиграю я, и она справится, то станет старшим официантом. А этот Арно полетит жрать семечки с братом возле подъездов. — Антуан чуть подумал. — Если я проиграю — так и быть — желание. — Любое мое желание? — В пределах разумного, — он кивнул. — Идет? — Вот таким ты мне нравишься, Эго… — она улыбнулась, протягивая руку для рукопожатия, скрепляющего сделку. — Идет. Только помни — ты сам это предложил. — Разумеется, — делано раскланялся Антуан, пожимая ладонь Адсорбт. — А кто разбивать будет? — задалась вопросом Жанна. — …ох, насилу вас нашел! Хотел сказать, что фото готовы! — и тут в кабинет заглянул Сорель. — Можно? — Да, заходи! — …что у вас такое? — Сорель заинтересовано уставился на их руки. — Игра «мирись-мирись»? — Почти, — Адсорбт покосилась на него, и Антуан понял, что распространяться о том, во что они «играют», не стоит. — Просто разбей. — Спорите что ли? — Сорель изумленно заморгал. — Ух ты, и на что? — Не задавай вопросов — разбей! — велела Адсорбт. Жан, пожав плечами, стукнул ребром своей ладони по их рукам и, наконец-то, можно было расцепиться. Антуан, признаться, довольно поздно спохватился — почему-то уверенности в том, что Адсорбт будет играть честно, не было, — нужно было выдвинуть дополнительные условия и максимально обезопасить самого себя. Поди знай, какие «желания» могут пригрезиться этой старой ведьме. Но теперь было поздно давать задний ход, и оставалась ровно неделя до момента истины. — Так вы что — серьезно с ней помирились? — спросил Сорель, когда Жанна удалилась, просмотрев фотографии и утвердив одну из них для печати на рекламном баннере. — Да? — Я с ней не ссорился, вообще-то. — Антуан вернулся к приглашениям. — Она первая меня задела. И, если серьезно — никаким миром тут и не пахнет — это война. — Эк, как ты загнул… — Сорель явно не поверил сказанному. — Хватит ли у тебя сил, чтобы с ней воевать? — Почему ты думаешь, что не хватит? — Да так — думаю. Просто… ты изменился, — Сорель не отрывал глаз от его лица, и Антуану стало некомфортно. — С того момента, как мы… расстались… — Ты тоже считаешь, что изменения равно слабость? — Не знаю — когда как… — Ну, в моем случае, ведь только так, да? — Антуан усмехнулся. Жан качнул головой. — Я сомневаюсь, что ты бы изменился, если бы считал себя слабым… — Да, а ты изменял мне ещё тогда, когда мы были вместе. — Антуан вдруг так не вовремя вспомнил рассказ Розенкранца. — Если бы я тогда всё знал, что изменился б ещё раньше. И больше. — Ты всё об этом… — Сорель покусал губы. — Тош, я ведь уже признался — да, идиот был… — Но тогда ты себя таковым не считал. Зато меня в дураках оставлять — это у тебя как традиция была. Верно? — Ты так хочешь сейчас об этом поговорить? — вздохнул Сорель. — Нет. Боже упаси — ворошить прошлое, и так нервы ни к черту, — отказался Антуан. — Я всего лишь хочу вернуть тебе это. С этими словами он выложил из кармана кольцо. Жан какое-то время просто молчал. Пялился на украшение, как баран на новые ворота. А потом поднял на него распахнутые, ошарашенные глаза. — …ты чего? — будто и говорить разучился. — Тош… — Тоши больше нет, — Антуан пододвинул кольцо по столешнице ближе к Сорелю, — я давно тебе об этом сказал — теперь вот, подтверждаю. Окончательно и бесповоротно. С одной стороны, Эго испытал облегчение после того, как вернул Сорелю то, что когда-то символизировало степень привязанности их друг к другу. Окончательно порвав всякую надежду на возобновление отношений. С другой — он вдруг ощутил себя снова брошенным и растоптанным. Конечно, это могло произойти оттого, что Жан, сперва молча ушедший работать, закатил ему всё же под вечер сцену в духе «подарки от чистого сердца нельзя возвращать», но боль, от так не вовремя нахлынувших воспоминаний, лишь разрасталась. И дурные мысли полезли в голову: в этом ли чертовом кольце дело? По правде говоря, это рассказ Розенкранца перевернул всё — пусть он и не желал признаваться, но до последнего надеялся, где-то глубоко внутри, на то, что их чувства с Сорелем всё же были настоящими. А оказалось — пока он медленно, но верно влюблялся, его успели разлюбить. Не сказать, чтоб Эго существовал в розовом, наивном мире, где никто и никогда не изменяет, а любовь длится вечность, напротив — он всегда старался смотреть на вещи трезво, — однако же, эта новость пришибла его слишком сильно, и если два года назад он считал, что всё оттого, что прошло очень мало времени, то сейчас убедился — не в этом дело. Просто сам факт измены близкого человека — неважно, насколько ты романтик или холодный прагматик, — всегда причиняет острую, едва ли переносимую, душевную боль. И одно дело, когда ты знаешь всё, но убеждаешь себя, что все ошибаются, и совсем другое — когда тебе об этом говорят другие. Заставляя вспомнить то, о чем ты предпочитаешь не думать. И только сейчас Антуан наконец осознал, насколько непросто будет им с Сорелем продолжать вместе работать. Да и Адсорбт продолжила издеваться, и, очевидно, решив укрепить свою доминирующую позицию, вдруг сказала, что отныне Жан Сорель будет исполнять обязанности водителя, дескать, тому в течение дня нечем заниматься, и чтобы была возможность контролировать обоих, — и Эго, и Сореля, — посадить их в одну машину — лучший выход. Антуан не стал дожидаться конца рабочего дня и сбежал, на этот раз абсолютно уверенный в том, что даже если старая вобла его и заметит, — ему наплевать. Единственное, чего сейчас хотелось — это уединиться. Успокоиться. Хоть немного. Дать эмоциям улечься. И наконец-то продуктивно поработать. Он не успел войти домой, как телефон в кармане завибрировал. Эго чертыхнулся. — …да? — и, не глянув на дисплей, ответил. — …это я, — голос Колетт стал полнейшей неожиданностью. Пришлось замереть, так не повернув ключ в замочной скважине. — Привет, я звоню, чтоб ты не начал нервничать, в случае чего, когда придешь… — …в смысле… ты где? — сердце забилось чаще, когда он наконец понял — она не дома. — Колетт, что всё это значит?! — …у Байо, нужно было помочь с похоронами… Эго, только услышав это, сразу отключился. Потому что испугался, что не выдержит. Что сорвется. Что наорет. У него и так за день накопилось слишком много «хороших слов» и чесались руки чтобы что-то разнести. Ещё с того самого момента, как дрянь-Адсорбт, глядя ему в глаза, противно усмехнулась. Тату, похоже, решила не отставать от неё, и припечатала его ещё хлеще. И когда он с силой заехал кулаком по дверям раз и другой, и третий, матерясь сквозь зубы, сосед — совершенно неожиданно курящий в коридоре, — поспешил убраться восвояси. Кто бы мог подумать, что настроение имеет свойство так стремительно меняться — ещё утром он был полон сил и решимости начать действовать, начать хоть немного распутывать весь этот чертов клубок со змеями, а теперь ему вдруг расхотелось делать что-либо вообще. Была только бешеная злость. Мысли о том, что Колетт всё равно, не смотря на его неодобрение, помчалась «выручать» Байо, пусть и в такой трагический момент, выводили из себя. И это была не просто ревность, — Антуан знал — это явно было что-то большее, будто стена, которая грозилась рухнуть на все их недавно «установившиеся доверительные отношения». — Антуан! — Эго медленно открыл глаза и до боли вцепился в подлокотники кресла. В кабинете он провел около двух часов — сперва мечась из угла в угол и намереваясь что-то да поломать, — а после, едва успокоившись и выкурив немерено сигарет, принялся ждать. — Ты где? Эго не откликнулся, и через некоторое время Колетт всё же нашла его. Она, только открыв дверь, застыла на пороге, не зная, как лучше войти. И сморщилась от едкого дыма, что можно было ножом резать — за вечер он выкурил столько, сколько не курил за всю неделю. Дорвался, можно сказать. — …ты чего… здесь? Антуан усмехнулся — идиотский вопрос. Требует ли он ответа? — …ты имела в виду — почему я здесь — в своем рабочем кабинете? — …занят? — Колетт неуверенно топталась в дверном проеме. — Тогда я, наверное… — …да нет, что ты, — с сарказмом вставил Эго, — разве могу я быть занят — мои дела всё равно ни в какое сравнение с твоими не идут… Тату коротко вздохнула. — Антуан, извини, что я… — Ты меня за идиота сейчас держишь? Теперь по её лицу пробежала тень. Эго оставался в неподвижной позе и не сводил с неё взгляд. — Антуан, я правда не хотела, чтоб всё так вышло… но Франсу нужна была помощь… всё же — похороны, дети на шее ещё… — …снова «Франс»? — теперь он чуть оторвался от спинки. — Быстро же ты отходишь. Держу пари, он знал это. Так? — Что? — Колетт нахмурилась, будто не понимая, о чем он. — Ты гроб хоть видела — может, он специально эти похороны затеял, чтоб помириться? В глубине души Эго понимал, что порет откровенную чушь, но жгучее чувство злобы и уязвлённости застилало ему глаза. — Антуан… пил что ли?! — теперь Тату подошла чуть ближе. — Ты чего несешь такое? Прекрати! — Всего лишь пытаюсь объяснить тебе, если вдруг ты сама этого не понимаешь, что твой дружок использует тебя и ваши чувства. Которым давно пора бы положить конец, — теперь он заговорил отстраненно. — Антуан, нет… ради бога не начинай… — простонала Колетт. — Не надо ревновать меня к нему… — Нет, я не ревную. — Эго надел очки и теперь мог видеть каждую эмоцию на её лице четко. — Я просто хочу понять, почему ты не воспринимаешь мои слова так, как должна бы… — Антуан, послушай… Франсуа — мой друг. Друг и только. — Это ты так считаешь. — Эго скривил губы, когда неосторожно задел костяшки на руке, которой ещё недавно молотил дверь. — Но мне виднее. Я тоже мужчина. И будь я на его месте… — Сейчас ни о каких чувствах, кроме чувства сострадания и поддержки… и речи не идет! Антуан! — Колетт подошла вплотную к столу и оперлась на него. — Что бы там между нами с ним ни было — я должна была помочь в трудную минуту! В этом и есть смысл дружбы! Если ты не знал! — Да, конечно, куда мне знать что-то про дружбу — человеку, который никогда ни с кем не дружил! — сверкнул глазами Эго. — Ты это хотела сказать? — Нет, я не это хотела сказать, но… давай не будем продолжать этот разговор, пожалуйста… — Хорошо, мы прекратим, но сперва ты мне ответишь на один вопрос, идет? Колетт напряглась, и это не укрылось от Эго. — Если Байо для тебя друг, к которому ты, что бы ни случилось, готова прийти на помощь, ответь — кто для тебя, в таком случае, я? — Ты? — она нервно усмехнулась. — А сам как думаешь? — Ответь, — настаивал Эго, продолжая прожигать её взглядом. — Ты — мужчина, с которым я в отношениях… — И, позволь, тогда ещё тебя спросить: почему, если я, твой мужчина, говорю, что выходить на улицу опасно, ты не слушаешь, а когда тебя манит пальчиком этот мудак, ты летишь как на крыльях? А?! — раздраженно бросил Эго, дотягиваясь до пачки сигарет. — Получается, что я недостаточно важен для тебя, раз моё мнение можно смело игнорировать? Колетт опустила глаза. — Это не так… — Да ну? Помнится, ночью я тебе сказал, что мы сходим на кладбище, отдать дань уважения, сходим, но позже. И что в итоге?! — Эго затянулся, выпустил дым в сторону, отмечая, что в груди всё сдавило. — Такими темпами мне придется тебя на цепь сажать уже не переносном, а в прямом смысле! — И ты это сделаешь? — Колетт посмотрела на него, выгнув брови, и пытаясь перевести всё в шутку. — Сделаю, — сказал Эго, туша сигарету и отодвигаясь, когда её руки попытались обнять его. — Если по-другому ты не понимаешь… — Ну, отлично — значит, мне не придется уезжать, — после нескольких попыток, Тату всё же добилась чего хотела — обвила его шею, устраиваясь подбородком на макушке. — Да? — Я всё чаще прихожу к выводу, что надо было тебя отправить раньше, — буркнул Антуан, всё ещё хмурясь. — И не пришлось бы нервы мотать. — Да-да, только тебе мотает нервы Адсорбт, а ты, приходя домой, начинаешь вымещать всё на мне? Меня же и обвиняя! — Колетт, недовольно засопев, отошла. — Скажи ещё, что я неправа! — Я про Адсорбт даже не заикнулся! Ты же сама попросила меня рассказать о том, как дела на работе — я сказал! — Да, сказал. А я скажу, что она на тебя плохо влияет, — выдала Колетт, складывая руки на груди. — Ты приходишь каждый день сам не свой… чем дальше — тем хуже… и я тебя успокаиваю, как могу, а потом ещё получаю на пустом месте! — …на пустом месте?! Да если бы не побег Клауса — хоть весь день сиди со своим Байо! — вскочил Эго, уже чувствуя, что этот разговор может закончиться только скандалом. — Кстати, он тебя и охранять теперь будет? — Мы говорим на разных языках, Антуан… — горько вздохнула Колетт. — Ты не понимаешь, что… — Нет, по всей видимости, это ты не желаешь замечать очевидных вещей… Она вопросительно глянула на него, подняв голову. — …Байо тебе давно не друг, — продолжал Антуан. — Иначе бы он думал о тебе также, как ты о нем — всегда и везде. И не требовал бы за это ничего взамен. И уж точно бы не настраивал тебя против меня. Да? Он мутит какие-то свои дела, а тебя просто использует… при этом ещё благородно прикрывается чувствами, так ведь? Колетт смутилась — Эго понял, что она и сама задумывалась над этим. — Я… мне просто очень жалко детей… — Но это не твои дети, а его. — Эго вздохнул и снова опустился в кресло. — Он пытается тобой манипулировать с их помощью. Вспомни, как он уговаривал тебя поехать с ним в Новогоднюю ночь… — Байо нужна помощь. — Тату упрямо стояла на своем. — У него дела идут очень плохо… — И кто в этом виноват? Не он ли сам? Ответ на этот вопрос они оба знали уже давно. — И всё равно — я не хочу его потерять, — тихо сказала после продолжительной паузы Колетт. — Понимаешь? — А я не хочу потерять тебя. — Эго, чуть наклонив голову, посмотрел ей в глаза. — В следующий раз, когда рванешь ещё кого-нибудь спасать, просто подумай об этом. Хотя бы — задумайся. — Антуан… ну, что ты, в самом деле… — Иди, собирайся, — он кивнул ей. — Завтра рано вставать. Антуан отодвинул пепельницу, положив туда же и полупустую пачку. Не сказать, что после разговора ему стало сильно легче или он перестал злиться на безрассудство Колетт, но чувство давящей опустошённости отступило. Он потянул на себя нижний ящик стола, намереваясь вытащить оттуда документы, брошенные в спешке ещё вчера, но тут его взгляд зацепился за одну крохотную деталь. — Колетт? — Эго обратился к ней, когда она уже собиралась выйти. — Да? — Ты… была в моем кабинете? — он смотрел вниз, туда, где в ящике должен был стоять пузырек с лекарством. — А? — Сегодня? — Нет — вообще… Тату странно замялась. — Не была, а что? — Ничего. — Эго посерьезнел. — И в моё отсутствие ты не была здесь? — Не была… — Уверена? — он, повернув голову, прожигал её взглядом. — Здесь, в ящике, должны быть мои таблетки. Но их нет. — Какие таблетки? Эго едва сдержался от ругательства. — Те самые. Которые я собирался пить, чтоб успокоиться, но ты заверила меня, что не стоит, и я оставил их. Не помнишь, разве? А сейчас здесь пусто… Тату в очередной раз мотнула головой. — Ты ничего не хочешь мне сказать? Колетт? — Эго пришлось развернуться вместе с креслом. — Антуан… По одному её бегающему взгляду можно было понять, что всё, что она скажет — ложь. Эго напрягся, пытаясь не выходить из себя раньше времени, но только мысль о том, что Тату юлит, пытаясь скрыть от него правду, мелькнувшая в голове, уже довела его состояния бешенства. — Это ты их взяла? Тату покусала губы, смотря куда-то в сторону. — Нет. — Антуан был потрясен тем, что она даже сейчас, когда, по сути, приперта к стенке, продолжает увиливать и включает дурочку. — Я не брала… — Угу, у нас тут барабашка, наверное, поселился? Ты его своей стряпней прикормила, и он, радостный, нашел себе теплое местечко — мой кабинет! — Эго усмехнулся, хоть ему было вовсе не до смеха. — Колетт, давай ты не будешь лгать, глядя мне в глаза! Тату ещё какое-то время стояла молча, как двоечница у доски, а потом, зажмурившись и опустив голову максимально низко, произнесла: — Да, я взяла их… — И зачем? — Эго почувствовал, как вся его злость возвращается с удвоенной силой. — Я жду ответа! — …потому что, я подумала, что так… будет лучше, — едва слышно проговорила она, — прости… — …прости?! — открыв рот, спросил Эго. — Антуан, прости, я знаю, что… — затараторила Колетт, заламывая руки. — …ты считаешь, что вот так вот запросто можешь лазать по моим вещам и брать то, что тебе не принадлежит, а потом просто извиниться? — перебил Эго, ногой задвигая ящик. — Ты себя слышишь вообще?! — …эти таблетки… они не нужны тебе… — …угу, а ты вдруг стала врачом, чтобы решать, нужны мне они или нет?! — заорал, уже не сдерживаясь, Эго. — Кто тебе вообще разрешал брать их без моего ведома? Кто? — Это сильные психотропные препараты! И они запрещены во многих странах! Фрай мне сказал, что ты… соврал врачу, когда тот тебя спросил про то, какие лекарства ты принимаешь! Ты сказал, что их тебе выписали! Но это не так! — не осталась в долгу Колетт, тоже переходя на крик. — Ты сам сменил себе таблетки! — Я не буду с тобой это обсуждать, — заявил Эго, фыркая. — И я скажу только один раз: не смей больше прикасаться к моим лекарствам. Никогда. Колетт сжала кулаки, вся покраснев. — Мда, надо было ещё и в кабинете замок менять, видимо… — Антуан потер вспотевший лоб. — Вот, чем ты занимаешься, когда меня не бывает дома, да? Ползаешь по моему кабинету… — …ты совсем не думаешь, что тот сердечный приступ у тебя был из-за этих таблеток? — спрашивала тем временем Колетт. — Ты их принимал, когда нервничал… из-за Сореля? Так? — Нет. Не так — я принимаю их время от времени, когда считаю это необходимым. И потому — верни мне их немедленно. — Эго почувствовал дрожь в руках, и убрал их с подлокотников. — Слышишь? — …то есть, ты стал у нас теперь врачом, который наверняка знает, что и когда можно принимать, а что — нет?! — Я не собираюсь пререкаться. Всё. Верни пузырек на его место. И больше не трогай. — А если нет? Антуан замер, не поверив в то, что услышал. — Как ты сказала? — Если не верну, что будет? — по лицу Колетт заходили желваки. — Даю десять минут — пузырек должен стоять на месте, — он встал, подошёл к ней, не дернувшейся и яростно смотрящей прямо в глаза. — Повторять не буду. — Антуан, послушай… — …как же ты могла, — он сокрушенно качнул головой, — так всё испортить… — …ты же травишь себя этими таблетками! — когда он выходил, хлопнув при этом дверью, крикнула Колетт. — Я же хочу тебя уберечь! Всю ночь Эго просидел в кабинете, сжимая в руках вернувшийся пузырёк, словно спасательный круг, и не реагируя на просьбы Тату выйти и поговорить как взрослые люди. С чего бы? Разве она повела себя как взрослый человек? Нет. Больше того, она, судя по всему, решила, что он — полный идиот, если запросто взяла из его стола то, что он всегда держал на виду — всегда зная, где эти таблетки, и никогда не позволяя хоть кому-то прикасаться к ним. О том, что она хотела «как лучше», он и слышать не желал. Раздражение, злость и боль за неоправдавшееся доверие — где-то внутри, будто раскаленной иглой прошившая его, — вытеснили из головы все разумные мысли. Он разбудил Тату рано — когда за окном было ещё темно, — бесцеремонно включая свет и бросив только одно слово: «Подъем». Завтракали они в гробовой тишине, точнее — завтракала только она, почти не поднимая глаз, а Эго, быстро пивнув кофе, ретировался, чтобы распечатать заказанный электронный билет. И вот тут началась чехарда, запустившая цепочку фатальных событий: на экране ноутбука светилось окошко, что произошла ошибка, и билет быть выдан не может. Затем, после нескольких щелчков, удалось добиться службу поддержки, которая обещала все уладить за считанные минуты. Но на деле — только через долбанных полчаса они написали, что временно электронные билеты заказать нельзя — что-то с сайтом. Эго готов был разнести компьютер, понимая, что они уже должны выезжать, чтобы к семи утра быть в «Рататуй», а если поедут на вокзал — проторчат в очереди, и не успеют совершенно никуда. Пришлось вызывать две машины такси: он помчал на вокзал, а Колетт отправил на встречу к Ле-Клер. Только, совершенно забыл о том, что полиция, ищущая беглецов, полностью контролирует все столь важные объекты скопления народа — в дверях стояла очередь. Словно поездов не было неделю. Антуан даже не мог найти её конец — досмотр шел так медленно, что люди уже просто сидели на своих чемоданах, без конца крича, что «они опоздают, и это — беспредел». Оставался последний выход — межгородское такси. Позвонив по указанному в реламке номеру, Антуан спросил, есть ли возможность увезти не нескольких человек, а только одного без остановок — маленькие газельки старались забиться под завязку, чтобы не быть в накладе. Но ему снова ответили, что временно эта служба недоступна, и рейсы приостановлены. — Куда теперь, мсье? — обратился к нему водитель, когда Эго вновь залез в салон. — Вы возите только по городу? — Нет, бывает, что заказывают и… — Я понял, — кивнул Антуан, крепко задумываясь. — Пока к ресторану «Рататуй», а дальше — видно будет. Когда он прибыл, Колетт и Ле-Клер как раз договорили. Антуан спросил у критика, какое впечатление на неё произвела Тату, на что Шолин ответила, что вполне неплохое. Единственное — она не могла понять, почему не увидела энтузиазма в глазах, и радости от того, что снова скоро сможет работать, но Эго поспешил успокоить тем, что это временно. — Значит так… — начал он, отведя Колетт в сторонку, пока Шолин Ле-Клер разбиралась в бумагах. — На вокзале пробка — полиция прочесывает округу, и многие поезда пойдут с опозданием… а другие и вовсе не тронутся до завтра-послезавтра. Поэтому — выход у тебя только один — езжай на такси. — На каком такси, Антуан? Я не поеду. — Тату ожидаемо заканючила. — Позвоню родителям и… — Нет уж, это я им позвоню, — Эго набрал номер, который недавно списал у неё из телефона, — и скажу, что ты будешь дома… через сколько? — Два с половиной часа, но можно и быстрее… — Колетт, надувшись, отвернулась. Антуан, смущаясь, но поговорил с отцом Колетт, — матери он звонить не решился, потому что не знал её, — и вышел на улицу. Затем обратился к водителю такси, который покорно ждал на небольшой парковке. — Хочу попросить: везите крайне аккуратно, без всяких остановок. Отсюда и до места назначения, — затем он назвал адрес и отсчитал деньги. — Бензина хватит? — Да, должно, — напрягся водитель. — А что? — Просто не хочу, чтоб вы заезжали на всякие там заправки в кустах. — В кустах? — усмехнулся мужчина, но, увидев, что Эго серьезен, тоже прекратил шутить. — Я понял. — На всякий случай — мой номер, — Антуан протянул клочок бумаги за несколько секунд до того, как из дверей ресторана вышла Колетт. — Боитесь, что сбежит ваша барышня? — Боюсь, но не этого. — Антуан открыл заднюю дверцу. — И лучше я не буду озвучивать, чего именно я боюсь. Чтобы не сглазить и вас не пугать. Водитель притих ещё больше, принимаясь настраивать навигатор. — Счастливого пути, — Эго закрыл багажник, куда была убрана её сумка с вещами, и, отряхивая руки, посмотрел на Колетт, стоящую с опущенной головой, будто он её в ссылку отправляет. — Как только доедешь — позвони. Сразу же. — И всё? — она, наконец, подняла на него глаза — грустные как у брошенной собаки. — Антуан… — А что я ещё должен сказать? — он держался отстраненно, не желая давать слабину после вечернего скандала. — Поздравь там своих с наступающим Рождеством. Отдохни. Чтобы потом вернуться и прийти на работу в нормальном настроении, и чтобы Ле-Клер мне не выговаривала — а почему это у вас девушка, о которой вы мне все уши прожужжали, ни капли не заинтересована в трудоустройстве, — да? — Я о другом… — она предприняла попытку обнять его, но он отрицательно качнул головой. — Езжай, Колетт, — выдохнув, сказал Эго и посмотрел на часы — он жутко опаздывал, а Адсорбт, как известно, терпеть не могла опозданий. — И позвони. Надеюсь, не забудешь… Как только машина скрылась из виду, Антуан принялся кумекать: вызывать ли ему самому такси или — чем черт не шутит, — позвать Сореля, который, может, сможет отмазать его от претензий старой вешалки. В конце концов, он выбрал второй вариант. — Привет! Ты выглядишь… помятым, — Сорель, примчавшийся на всех парах, заулыбался и протянул руку. Но когда рукопожатия не дождался, принялся задавать вопросы. — Что, бурная ночка, да? — Тебя это вообще волновать не должно. Поехали, — отрезал Антуан, молясь, чтобы его план сработал, и Адсорбт не начала пилить его с самого утра. — И впредь — будь более пунктуальным. — Чего?! Это я… должен быть пунктуальным? — взвился Сорель. — Ну, ты же не приезжал к моему дому, а должен был. Может, мне сказать этой дуре, что из тебя водитель — как из меня балерина? Ему на самом деле повезло, потому что Жанна была чрезмерно занята, готовясь к пресс-конференции, и совершенно не заметила, во сколько они с незатыкающимся Сорелем переступили порог «Ледойен». Антуан, чтобы немного отвлечься от мрачных мыслей, решил обзвонить всех приглашенных вип-гостей, и ещё раз убедиться в том, что вечер пройдет на высшем уровне — официанты старательно зубрили расположение помеченных теперь столов в зале, управляющий вплотную занялся подбором скатертей и занавесок, а повара порадовали тем, что новое меню почти освоено. Было даже решено устроить контрольную дегустацию в обеденный перерыв. — Мсье Эго… — су-шеф Кевин подошел к нему непосредственно перед самой дегустацией. — Если всё в норме — мы сможем подавать эти блюда уже завтра? В обычном режиме? Эго хотел было сказать, что именно этого он и добивался. Однако выплывшая из дверей Жанна сумела снова всё испортить: — Ага-ага, а вы готовы услышать «нет», мои драгоценные? Кевин и Эго с одинаково перекошенными лицами повернулись к ней. — Я пока что здесь — шеф, — Жанна щелкнула пальцами, проходя ближе, и официант, прибирающийся в помещении основного зала, тут же всё бросил и подскочил к ней, кланяясь, как раб господину, и отодвигая стул. — Не забыли? И мне решать, что и кому мы будем подавать. Точка. — Да, шеф, — понуро выдавил Кевин. — Простите. — Больше жизни, дорогой мой! Накрывайте на двоих! Живо! — Адсорбт, победно усмехаясь, глянула на него, и Антуан стиснул в руках столовые приборы. — Посмотрим, чего ты стоишь Эго… И твой вкус хваленый тоже. Перед тем, как принесли первое блюдо, Антуан успел несколько десятков раз глянуть на дисплей телефона — время приближалось к полудню. — Ждешь звонка? — Адсорбт отпила из стакана воду и покосилась на него, без конца трогающего гаджет. — От кого? — Да, — он старался не показывать своей паники — Колетт должна была позвонить. Давно должна была. — Неважно. — …так и что это? — Жанна тут же переключилась на закуску, принесенную Кевином, переживающим так, будто готовит он впервые. — Террин из индейки, шеф, с фисташками и кисло-сладким соусом. — Заменили курицу на индейку? — Так точно, шеф. По рекомендации мсье Эго. Антуан же даже не смотрел на блюдо, стоящее напротив него. Он постоянно включал и выключал дисплей мобильного, понимая, что от этих действий мало что изменится. Но так было чуть легче. — Кура была дешевле, и во вкусе индейка не так много выиграла, если что, — сделала замечание Адсорбт, все же одобряя закуску. — Эго, что молчишь? Как тебе? — …прошу прощения — мне нужно сделать звонок, — он выскочил из-за стола, оставляя Кевина и Жанну в недоумении. Пальцы вспотели, руки затряслись, как от хорошего похмелья, в голове зашумело, но Эго заставил себя собраться и нажал на кнопку вызова абонента с именем «Колетт». Ответа не было. И тогда он позвонил её отцу. На что тот сказал, что ждёт как условились — на автостоянке, недалеко от их дома, но никто пока не приехал. Накручивать ещё и его Антуан не стал, но сам готов был уже поддаться настоящей панике. — Эго, что происходит? Ты весь в виртуальном пространстве сегодня, как подросток какой, — Адсорбт дернула его за рукав, когда он вернулся. — Поделишься — что там такого интересного? Антуан, ничего не отвечая, взялся за воду, намереваясь успокоить зазудевшее горло, но тут телефон завибрировал, и он подскочил. Незнакомый номер едва не заставил его выронить мобильный. — …да! — он, слушая гулко бьющееся сердце, прислонил телефон к уху. — …мсье… как вас там… — Антуан весь похолодел, — это… водитель такси… — …что случилось?! — …если б я знал… тут… непредвиденные обстоятельства, короче… Антуан разжал руку, в которой держал стакан с водой. — …я вынужден был остановиться — на дороге лежал человек… а когда вышел, спросить не нужна ли… помощь… — водитель говорил задыхаясь, и постанывал время от времени, — то мне врезали по башке… и я отключился… Антуан почувствовал, как его трясет за плечо Адсорбт. И как ему резко не хватает воздуха. — …короче… я не знаю, как, но машина пустая… вашу… девушку… вроде… похитили…