Твой мертвый взгляд

Марк умудрился открыть глаза даже раньше, чем проснулся окончательно. Тут же, правда, закрыл, и принялся тереть свободной рукой — вторую придавливала чужая шея, и вынуть ее не представлялось возможности — Гайер попросту не хотел. Протерев глаза, снизошедшие более-менее нормально смотреть на мир, Марк в первую очередь глянул на спящего рядом Мишу, и… Невольно удивился. Потому что ещё никогда не заставал его спящим рядом. Обдолбанным? Пожалуйста. Отсутствующим? Почти всегда, но не спящим. Видимо дело было в том, что он лег сильно позже. Гайер, разве что, надеялся, что тот не притворялся, иначе было бы неловко. Прислушавшись к дыханию сделал вывод, что все-таки, дремлет, уложил вторую руку обратно на чужую поясницу, задумчиво рассматривая умиротворенное лицо. Глаза не двигались, видимо, ему ничего не снилось. Спящим Громов выглядел необыкновенно беззаботно, что наталкивало на мысли о том, что суровость и холод сопровождающие его все то время, когда они общались, были создана мимикой. Неужели он настолько хорошо контролировал себя? Не удержавшись Гайер чмокнул Мишу в лоб, прижимая к себе, думая о том, что же их ждет. В голове уже тысячный раз всплывают картины счастливого будущего. Нет, не дети и домик у моря, но что-то неуловимо схожее. От таких мыслей Марку становилось неожиданно страшно, потому что он понимал, насколько зависит от Громова. Оставалось только надеяться на то, что эти чувства не вечны, и что он успеет наладить дела раньше, чем его спихнут за борт.Он даже не сомневался — спихнут точно, вопрос времени и его поведения. Михаил ведь это все так просто не оставит, ему нужно получить что-то взамен своей благотворительности, но Марк никак не мог понять, какой именно во всем этом у него профит. Именно это и напрягало больше всего. Тяжко вздохнув Гайер решительно отложил эти мысли на обозримое будущее. У него еще будет время искать связи, логику и ответы, а пока есть возможность просто отдыхать и быть счастливым, почему бы ей не воспользоваться? Громов неожиданно зашевелился в руках, слабо потянулся, зажмурившись, зевнул и уткнулся в чужую грудь, замирая. Марк невольно улыбнулся, чувствуя, как тревоги уходят, словно по мановению руки. — Я помню белые обои, черная посуда, — раздается хрипловатый, сонный голос. Проснулся. — Нас в хрущевке двое, кто мы и откуда? — Марк осторожно погладил чужую спину, Громов податливо выгнулся, подставляясь, снова потянулся, тихо фыркая. — Котик, — произносит Гайер тихо и тепло, наблюдая за тем, как меняется выражение чужого лица во время потягиваний. Михаил бросает на собеседника не очень довольный взгляд, но не отвечает, снова прикрывает глаза, вытянувшись. Так они лежат в тишине еще минут пять, пока Громов наконец не подрывается с кровати, явно хорошо отдохнувший и готовый к сегодняшнему дню. — Кушать хочешь? — заботливо интересуется Марк, заранее зная ответ. Михаил оборачивается, задумчиво сверля Марка взглядом. — Я устал от этой квартиры. Поехали в ту, которая в центре? По пути можем заскочить куда хочешь и взять еды. Я плачу, — Громов начинает расхаживать по комнате, собирая разбросанную одежду, тут же натягивая ее на себя. Гайер садится, стягивая с себя одеяло, прикидывая, куда бы хотел поехать. — Понимаю. Для меня это место знаковое — как олицетворение жизни в России и её самой. Атмосферно, но находиться здесь долго тяжело, — Марк встает с кровати, принимаясь собирать с нее постельное белье, чтобы потом снова превратить в диван. — Давай просто закупимся каким-нибудь дерьмом в БК? Кстати, не хочешь прогуляться? — Задвинув кровать как было Гайер подходит непосредственно к шкафу, выуживая более-менее носибельные вещи. Успевший одеться к тому моменту Миша уже стоял на балконе, прикуривая сигарету из найденной в кармане пачки. — Еду выбираешь ты, мне уже плевать что есть, а гулять я не хочу. У меня на тебя планы, — произносит он достаточно громко, чтобы его услышали, но из-за зажатой в губах сигареты — руки были заняты телефоном — слова разобрать было несколько сложнее. Подойдя Марк задумчиво смотрит вдаль — утро было пасмурным, солнце плохо просвечивало через плотные тучи, мелко падал снег, как будто напоминая о том, что новый год не за горами. Сердцу становилось все тревожнее. — Разве ты не следишь за фигурой и все такое? — Гайер поворачивает голову, чтобы посмотреть на собеседника. Чужой взгляд, направленный прямо на него, неожиданно напрягает. — Какая разница? Я тут недавно подумал — это все довольно бессмысленно, как и наша жизнь, так что почему бы и нет? Ты любишь, когда мы едим вместе, а мне теперь плевать, что есть, разве ты этому не рад? — тонкие губы растягиваются в жутковатой улыбке, и Марку становится не по себе настолько, что все то умиротворение и расслабленность окутывающие его до сего момента как будто смахнуло рукой. Было страшно, потому что он не понимал, что происходит. Громов усмехается, затягивается, а потом делает шаг на встречу, вплотную приближаясь к Марку. — Выглядишь испуганным, но тебе незачем меня бояться, Ишганар, — Михаил выкидывает бычок за окно и укладывает ладонь на чужую щеку, ласково поглаживая. Гайер берет себя в руки, придавая лицу максимально нейтральное выражение. — Ты недоговариваешь. Все хорошо? — выдавливает Марк, надеясь, что наиболее точно и правильно сформулировал вопрос. Громов снова улыбается, и улыбка выглядит искренней, но взгляд пронзает насквозь, заставляя сердце болезненно сжаться. — Да. Не переживай, скоро все закончится, — Михаил опускает руку, сжимая чужую ладонь в своей, после чего отпускает и уходит с балкона. Гайер растерянно смотрит в след, судорожно размышляя. Что закончится? Когда наступит это «скоро»? О чем молчит Громов? Пачка, оставшаяся на балконе, опустела на две сигареты, пока Марк думал. Ему складывавшееся подобие ситуации ни разу не нравилось, но так как он не мог осознать происходящего и снизойти до каких-то жизнеспособных вариантов развития событий оставалось только ждать и надеяться на лучшее. Пока Гайер убирался, на случай, если вернется не скоро, да и в целом по привычке оставлять после себя чистую квартиру, Михаил лениво разлегся на диване, просматривая видео непонятного содержания на английском. Длится это от силы минут двадцать. — Решил, куда заглянем? — спрашивает Михаил, отвлекшись от экрана на стоящего на пороге комнаты Марка, сжимающего в руках мешок с мусором. — В любой фаст фуд который встретим на пути. Закажи такси, скоро выйдем, — Гайер выходит к лифтам, выбрасывает звенящий пустыми бутылками из-под алкоголя пакет и идет собирать рюкзак. Через десять минут они уже ехали по сонным улицам города. Ничего удивительного — утром воскресенья никто особо никуда не торопится. Посещение увиденного по пути макдональдса повлекло за собой появление в руках Гайера пакета еды, так что оказавшись дома им вполне было чем заняться. Сидя на кухне, задумчиво раскладывая хрустящие упаковки с вкусным содержимым по столу, размышляя, что бы съесть в первую очередь, Марк невольно бросает взгляд на улыбающегося Михаила, смотрящего куда-то сквозь стол. — Ты нашел запас кокаина? — интересуется Гайер, выбирая из кучи еды то, что хотел бы съесть в первую очередь. Выбор пал на, видимо, бигмак. — Нет. Просто рад и… — М? — Марк вопросительно склоняет голову. Спросить не позволяет забитый едой рот. — Ничего, забудь, — Громов выуживает из кучки пачку картошки, открывает соус и тоже принимается за еду. Гайер задумчиво хмурится, но не отвечает. Дальнейшая трапеза проходит молча, прерываемая разве что короткими замечаниями Михаила на отвлеченную тему. Оба наелись, не осилив и половины могучей кучки — она была благоразумно отправлена в холодильник про запас. Микроволновка имелась, так что будущий разогрев остывшей еды не представлялся чем-то сложным. Как следует утрамбовав бумажки из-под еды в мусорке, чтобы в ней осталось хоть немного места под что-либо другое, Марк моет руки и уходит в гостиную, в которой уже со всем комфортом расположился Громов. Просто разлегся на диване, сложив руки на животе, задумчиво глядя в потолок, впрочем, повернув голову на звуки шагов, словно неохотно переводя взгляд на Марка. — Подвинься, сяду, — Гайер подбирает со столика пульт и включает телевизор. Большая плазма висящая на стене была куплена дядей, как и эта квартира, телек был не особо нужен, но иногда Марк включал музыкальные каналы чтобы дома было не так пусто и тихо. Так и сейчас, включившись экран начал транслировать какой-то знакомый клип. Миша перевернулся на бок, прижимаясь к стенке дивана спиной, Гайер сел на освободившийся край, задумчиво глядя на певицу. Включил отсутствовавший ранее звук и нахмурился. — Так внимательно слушаешь. Нравится песня*? — улыбнулся Михаил, сворачиваясь, бросая полный равнодушия взгляд на экран. Клип Бейонсе его особо не впечатлял, в отличие от реакции Гайера. — Не то чтобы, просто один фильм напомнило, — ворчит Марк, переключая канал. — А может — нас? — вкрадчиво произносит Громов, состроив до безобразия кокетливое выражение лица. Гайер отвернулся, уставившись взглядом в экран. Продолжил переключать каналы в ожидании чего-то интересного, тихо буркнув. — Ещё чего. Громов садится, видимо только для того, чтобы лечь уже поверх чужих коленей, растягиваясь по дивану, тихо фыркая. Остановившись на каком-то историческом канале, по которому сейчас крутили передачу про древнеегипетские пирамиды, Марк отложил пульт, укладывая руки на Михаила. Одна нашла свое пристанище на ягодице, вторая принялась гладить спину. Громов, кажется, был всем доволен. Правда, вскоре решил сменить положение, усаживаясь на чужие бедра, лицом к телевизору. Гайер ничего против не имел, обвив чужую талию руками удобно устроил голову на плече, уткнувшись носом в шею. Миша приятно пах его гелем для душа, а еще был теплым и, как ему показалось, мягким. На душе было невыносимо хорошо. Тихий голос ведущего усыплял, прикрыв глаза, вслушиваясь, Марк и сам не заметил, как вскоре задремал, очнувшись от резких звуков другой передачи — видимо эта уже закончилась. Открыв глаза тихо зевнул, крепче прижимая к себе Громова, не сразу заметив почти пристальный взгляд и тепло чужих рук поверх собственных. — М? — Гайер повел плечами, после чего замер, чувствуя полное расслабление. Невероятно уютно. Вместо ответа получил ласковый поцелуй куда-то в скулу, чувствуя, как от этого шар тепла где-то в груди разросся до масштабов, казалось, всего тела. Несмотря на некоторые пробелы за последние дня три он окончательно укрепился в своих чувствах и мыслях, и был переполнен желанием поделиться этим с Громовым. — Я люблю тебя, — Вылетает как-то само, и, словно в подтверждение своих слов, Гайер целует Михаила в ответ, желая поделиться своими эмоциями. Громов отстраняет от себя чужие руки, но только чтобы пересесть лицом к лицу, загадочно улыбается, обнимая Марка за шею, склоняется. Они снова целуются, Гайер пытается задуматься о том, что к нему испытывает Михаил, но быстро путается в мыслях — Громов слишком умело пользовался своим языком, вынуждая сосредотачиваться на поцелуе. Приятно. Не только физически, приятно наконец принять свои эмоции, зная, что Михаил принимает их тоже. Взаимность уже не была столь важна, по крайне мере сейчас это уже не волновало, и не только потому, что возбуждение перебивало любые мысли. На моменте когда Марк уже почти был готов содрать к чертям собачьим чужую одежду Громов отстраняется, переводя дыхание. Гайер растерянно смотрит на поднявшегося Михаила, подрывается следом, не особо понимая, в чем дело. — Пойдем в спальню. Там же и смазка, и презики. Не хочу обойтись одной дрочкой, — объясняет Громов, и Марк невольно улыбается, чувствуя себя абсолютно счастливым. Кофты Гайер лишается еще по пути к кровати, остального — уже на ней, вместе с одеждой уходят остатки мрачных размышлений, оставляя лишь чистую симпатию и искреннюю радость. Пожалуй, ему было просто чертовски хорошо, потому что настолько счастливым он мог себя вспомнить только в детстве, когда отец и мать еще были живы. Впрочем, взаимные ласки настолько увлекают, что это быстро перестает его волновать. — Эй, ты уверен? Я, конечно, все еще не заразный, но…- растерянно интересуется Марк, наблюдая за тем, как Михаил спокойно смазывает себя, с явным намерением осесть на чужое достоинство без всяких средств контрацепции. Громов на это лишь загадочно улыбается. — Живем один раз, как говорится. Не переживай, все хорошо, — Миша достаточно уверенно седлает чужие бедра и, без особой растяжки, насаживается, принимая его сразу почти весь. Марку несколько неловко, он чувствует, насколько туго сжимает его сфинктер, и понимает, что, наверное, это больно, но лицо Михаила не отображает ничего кроме странного удовлетворения — эмоция почти не покидающая его с самого утра. Гайер чувствует себя странно, но это не продлевается долго, поскольку Громов с той же уверенностью начинает неторопливо двигаться, переводя рассредоточенный спокойный взгляд на Марка. Как будто все хорошо, как и обычно. Гайеру хотелось в это верить. — Ты такой напряженный. Разве тебе не нравится? — Михаил склоняется, остановившись, как будто заискивающе заглядывая в чужие глаза, и Марк сдается, отпуская очередные тревожные мысли далеко и надолго. И правда, нашел над чем рефлексировать. Если бы Громова что-то не устраивало, он бы сказал. — Нет, все в порядке, — Гайер неловко улыбается, устроив руки на чужих бедрах, ласково поглаживая, — Прости, задумался ненадолго. — Обижаешь меня. Какие могут быть мысли, когда на твоем члене сидит кто-то настолько сексуальный? — Фыркает Михаил смешливо, увлекая Марка в очередной поцелуй. Громов, разумеется, был прав, и эта его правота вынуждала расслабиться. В конце концов прямо сейчас он почти одно целое с человеком, в которого влюблен, и его ждет неплохое будущее, за что тут можно переживать? Охотно отвечая на поцелуй Марк осторожно переворачивает Михаила, укладывая на спину, нависая сверху. Такая позиция нравилась ему больше, потому что контроль оставался за ним, да и, почему-то, казалось, что прошлая поза могла утомить Громова. Удобно устроиться не занимает много времени, поцелуи перемежаются тихими стонами обоих, толчки становятся все более резкими и сильными, и в этих ощущениях можно утонуть. В голове Марка крутились исключительно эмоции, ведь сейчас Михаил был таким податливым, как казалось искренним и довольным, что ни о чем другом было думать просто невозможно. От такого него, улыбчивого, дрожащего, возбужденного и открытого, голова шла кругом, давая в полной мере понять, почему же он осмелился называть себя архангелом. Потому что обычные люди не могут дарить столько счастья. — Я люблю тебя, — сдавленно произносит Гайер почти забыв вдохнуть, считая это важнее, тянется за очередным поцелуем, но Громов отстраняется, глядя то ли с надеждой, то ли выжидающе. Марк даже слегка растерялся, сбавляя темп. — Повтори еще раз. Звучит уверенно, словно приказ, Гайер неловко улыбается, чувствуя радость. — Я люблю тебя. Громов притягивает его к себе, как можно ближе, крепко обнимая, подается навстречу, ясно давая понять желаемый темп, горячо шепчет на ухо, вызывая приятные мурашки, — Еще. Я хочу знать, что ты во мне любишь. Расскажи, все, о чем думал все это время… Пожалуй, Михаил слишком хорошо знает, куда давить, но Марк не имел ничего против. Подобное до безобразия обезоруживало, и Гайер был более чем готов сдаться без боя. — Я люблю то, какой ты красивый, — начинает юноша, постепенно наращивая темп, пытаясь ухватить за хвост убегающие мысли, — Я люблю твой голос, когда ты рассказываешь интересные вещи, — Марк склоняется, почти уткнувшись в чужую шею, оставляет возле ключицы мимолетный поцелуй, — Люблю твои рассказы, — контролировать дыхание становилось все тяжелее, потому что от собственных резких движений и удовольствия оно постоянно сбивалось, фразы выходили все более смазанными, — Люблю твой задумчивый взгляд, — Михаил одобряюще, легонько царапает чужую спину, не желая перебивать выступление своими стонами, но это сбивает Гайера только больше, — Люблю… Всего тебя люблю, — Марк вздрагивает, достигнув своего предела, вжимается в Громова бедрами, уткнувшись лбом под ключицей, тихо скулит, — Люблю… Тихо усмехнувшись Михаил ласково целует запыхавшегося любовника в висок, нежно ероша растрепавшиеся волосы. Гайер еще несколько секунд не двигается, словно не желая отстраняться, но потом все же садится, покидая чужое тело. Громов, кажется, еще не кончил, и это удручало, но, сев следом, он отвлекает Марка от этого, навязывая милый, поверхностный поцелуй. Работает это, как всегда, безотказно. — Я кончил в тебя, — озвучивает Гайер, не зная, извиняться ему за это или нет, Михаил на это лишь тепло улыбается. — Ага. Жаль, что ребенка не будет, да? Марк пару секунд молчит, даже не зная, что ответить, а потом счастливо улыбается. Просто невероятно, насколько Громов прозорлив. — А тебе бы хотелось? — с надеждой спрашивает Гайер, на что Громов лишь загадочно жмет плечами. — Кто знает. Марку хочется полезть целоваться и нежиться, но Михаил слезает с кровати раньше, чем он успевает что-то предпринять. В мышцах чувствуется приятная усталость, в голове — блаженное счастье. — Я в ванную. Ну, ты понимаешь, — поясняет Громов. Гайер кивает, с некоторым сожалением думая что, наверное, тому придется самоудовлетворяться. Интересно, почему он не дал ему помочь? Впрочем, это не так уж и важно. Натянув на себя трусы и футболку, чтобы не мерзнуть — привычка полностью раздеваться во время секса была определенно вредной — Марк сел на край кровати, вслушиваясь в звуки льющейся в ванной воды и глядя в окно. Вскоре устал смотреть на уже давно знакомый фасад дома и просто плюхнулся на спину, сложив руки на груди и разглядывая потолок. Хорошо. Он и сам не замечает, как звуки стихают, повернув голову обнаруживает Громова стоящего на пороге комнаты, полностью одетого. Странно. — Ты чего? — Марк садится, оперевшись рукой о кровать, участливо глядя на чужое лицо. Михаил выглядел таким добрым и довольным, что желание затащить его в кровать и тискать утроилось. — Нам нужно поговорить. Гайер максимально быстро прогоняет в голове варианты возможных серьезных разговоров, хмурится секундно, но потом уверенно кивает, немного расслабляясь. С Михаилом разговоры никогда не уходили в стремное выяснение отношений, так что и сейчас ссоры ждать не приходилось, а значит все хорошо. — Всегда готов тебя выслушать. Громов благодарно кивает, проходит в комнату и останавливается около кровати, задумчиво глядя куда-то сквозь пол. Явно собирается с мыслями. — В общем… Помнишь, ты говорил, что хочешь понять меня? — начинает он несколько неуверенно, и Марк уверенно кивает. Если Миша сейчас расскажет о себе это будет просто замечательно. Громов смотрит на него, как на лжеца, но кивает в ответ, проходит до двери на балкон, все таким же загадочным взглядом сверля соседнее здание. Ненадолго в комнате повисло молчание. — Прости, — улыбается Михаил, — для меня это очень важный момент, и… Я никак не могу собраться с мыслями. С чего начать, что рассказать… У меня было для тебя столько, сколько ты вряд ли сможешь принять, но будь уверен, если я начну говорить, я вспомню. Ах да, насчет твоей матери… Гайер напрягся, выжидающе глядя на собеседника. Информации о ее смерти у него все так же не было. — Что с ней? — Ее убил твой дядя, — Михаил разворачивается, спокойно глядя на Марка, а потом улыбается, — Я с трудом нашел информацию об этом, потому что дело до суда так и не дошло. Заявку подали, но забрали раньше, чем её успели рассмотреть — все признаки на лицо. Задушил, если не ошибаюсь. Я все путался в личных мотивах, зачем он терпел ее столько времени, если так сильно ненавидел? Но, поговорив с домочадцами, понял, что это была не совсем ненависть. — Какого хуя? — Гайер обращается скорее к себе, чем к Громову. Как человек дядя, конечно, был тем еще фруктом, но чтобы настолько… — Не знаю как бы тебе сказать это помягче, но, вроде, он хотел ее, а она не очень вежливо отказала. Полагаю здесь мог сыграть и его расизм, и зависть к брату, который всю жизнь занимался тем, чем хотел, да еще и получил такую замечательную жену, вот он от ярости ее и придушил. Думаю, примерно так все и было. Марк тяжко вздохнул, пытаясь хоть как-то переварить услышанное. — У тебя есть доказательства? — О, разумеется! Факт подачи заявления, а еще записи разговора со старенькой служанкой из вашего дома. Все это на моем телефоне, я всенепременно дам тебе посмотреть все, что захочешь, но мы еще не договорили. Гайер мрачновато глянул на Михаила, собираясь с мыслями. — Да, ты, вроде, хотел разъяснить мне ситуацию со своим поведением. — Разумеется. Начнем с того, что я тебя не люблю, — сказано легко и непринужденно, и не то чтобы это было неожиданно, Гайер готовился к чему-то такому уже давно, но вот так вот прямо это сказать… Неприятно, — Однако с уверенностью могу сказать, что на данный момент ты — самый важный человек для меня. Негодование на лице Марка сменяется удивлением и непониманием. Громов снова улыбается, но это отнюдь не успокаивает. — Как бы тебе сказать… Ты очень сильно мне помог. Это настолько важно для меня, я буквально ждал этого момента последние года три. Момента, когда обстоятельства сложатся настолько идеально, но твое появление превзошло все мои ожидания. Я невероятно счастлив, — в этот раз чужая улыбка начинает напрягать, потому что Гайер отчаянно не понимает, что происходит. Рассчитывал только, что все достаточно невинно, надеясь, что сейчас вскроется хотя бы часть чужих замыслов, — Понимаю, ты растерян, но и меня пойми тоже, есть вещи о которых я говорить пока не могу. Ты поймешь их сам. Так вот, больше обо мне. Тебе наверное интересно, почему я такой апатичный, да? — Полагаю, у тебя были какие-то социальные проблемы в детстве? Или тебе просто похуй, — неуверенно спрашивает Гайер, Михаил тихо фыркает, с таким видом, словно Марк — его питомец, правильно выполнивший команду. — Верно. У меня никогда не было проблем с семьей, меня никто не бил и не насиловал, золотое детство, золотая юность… Просто эта жизнь — не для меня, понимаешь? — Не понимаю, — честно отвечает Гайер. Ведь если прикинуть, Михаил может позволить себе все, что угодно, в том числе и жизнь вдали от всяческих социальных условностей, родителей, и прочего. Чем такое положение дел его не устраивало оставалось загадкой. Громов, наверное, хочет состроить грустное лицо, но быстро передумывает, словно поймав озарение. — Верно. Ты не можешь понять, но… Это временно, я надеюсь. — Так объясни мне. Я, знаешь, не тупой, могу хотя бы попытаться, — огрызается Гайер, но больше от растерянности, нежели от злобы. Атмосфера знатно накалялась тем, что он понятия не имел, какого черта здесь происходит. Михаил деловито кивает, достает из барсетки телефон, кладет его на стол и возвращается к балконной двери, задумчиво сцепив руки за спиной. — Я скажу, но осознаешь ты это только через некоторое время. Как бы тебе объяснить… Я не создан для этого тела. Молчаливый вопрос в чужих глазах явно был воспринят как предложение говорить дальше. — Я способен на большее, чем эта жалкая власть деньгами и умами. На нечто гораздо большее. Я не человек, я — что-то выше, и мое предназначение в этом мире явно отличается от концепции потреблядского образа жизни людей. Знал бы ты, как я устал от этого бренного тела и всего, что с ним связано. Эта жизнь не для меня, и я осознавал это столько, сколько я себя помню. Звучит уверенно и бредово. Гайер хмурится, как будто подсознательно понимая, к чему ведет Громов, тихо поднимается, просто на всякий случай, желая предостеречь предполагаемый исход. Михаил вздыхает, так устало, с пренебрежением, что становится не по себе. Марк не знал, что должен сказать, в голове вились абсолютно идиотские и типичные фразочки для подобных случаев, но он понимал что Михаил не изменит своего мнения. Вряд ли он хотел за что-либо цепляться. — И чего ты хочешь? Громов оборачивается, пронзая его насквозь неприятным взглядом, словно Гайер пытается ему помешать, но все же терпеливо улыбается. — Переродиться. Щелчок замка балконной двери знаменует о ее открытии. Марк хочет кинуться вперед, загородить ее собой, чтобы Михаил не мог выйти, но прежде чем он успевает двинуться вперед на него направляется знакомое дуло травматического пистолета, изъятого из-за пояса, до этого незаметно прикрытого кофтой. Почему-то сейчас это кажется пустяком. — Не смей, — предупредительно произносит Гайер, и они оба понимают, что он имеет в виду отнюдь не возможность выстрела. Громов тихо усмехается, дуло меняет направление, утыкаясь в его собственный висок. — Отойди и не мешай. Это мой выбор. Марк послушно пятится, Михаил поощрительно кивает, разворачивается, свободной рукой принимаясь копошиться в барсетке. Достает подозрительно знакомый зип, небрежно разрывает пакетик зубами, снюхивает немного прямо из него, остальное же аккуратно рассыпает по ковру, вызывая у Марка сильный ступор. — Ты подобрал пароль к сейфу. — Это так мило, ставить в качестве пароля день рождения любимой матери. Я был тронут, — откинув пакетик в сторону Громов тяжко вздохнул, прикрыв глаза, а потом счастливо посмотрел куда-то сквозь Гайера, пытающего угадать, что именно было в зипе. В этой квартире ничего не оставалось, травмат и небольшой запас был только во второй, и… Героин. У Гайера были проблемы. Большие проблемы. От судорожных размышлений отвлек тихий скрип открывшейся балконной двери и дуновение холодного воздуха. Михаил делает шаг назад, на пустой и открытый балкон. Марк близок к тому, чтобы сорваться. — Не переживай, Ишганар. Ты все поймешь, когда наступит время. Мой путь заканчивается здесь, твой — только начинается. Травмат звонко падает на кафельный балконный пол, Гайер выжимает из себя всю скорость на которую только был способен, но Громов оказался быстрее, и к моменту когда он уже летел вниз Марк лишь беспомощно перегибается через перила, вытянув руки, словно пытаясь дотянуться и поймать, наблюдая за тем, как тот медленно падает на мостовую. В голове шумела кровь, время словно приостановило свой бег, Гайер пустым взглядом смотрел на чужое лицо, улыбка Михаила выглядела, на удивление, неподдельно счастливой. Тело встречается с асфальтом и замирает, распластанное неожиданно эстетично. Марк еще не успевает осознать произошедшее, но уже бежит в коридор, спешно обувается, прихватив с собой только ключи, бежит вниз так, словно от него все еще что-то зависит, выбегает из подъезда и падает на колени рядом с Громовым. В мозгу громыхало такое количество мыслей, что было ощущение, будто не было ни одной. Марк думал о том, что такой высоты недостаточно, чтобы умереть, игнорируя растекающуюся нимбом вокруг чужой головы пугающе красную кровь. Надо было позвонить в скорую, но он даже не взял с собой телефон. Вокруг начали собираться люди. — Пожалуйста, ко-нибудь, вызовите скорую, — надсадно молит Марк, чувствуя, как голос пропадает, снедаемый накатившими слезами, — Скорую…- Гайер осторожно подбирает чужое тело, едва ли находит в себе силы чтобы заглянуть в чужие глаза. Стеклянный взгляд устремленный в небеса был так же безжизненен, как и всегда, счастливая улыбка так и не покинула чужие губы. Теплый, как будто еще живой. Нет, сейчас он, почему-то, выглядел гораздо более живым, чем раньше. По пальцам медленно стекает кровь, и Марк даже не думает смотреть, что натекло под чужой головой, стараясь не задумываться ошметки чего именно сейчас грели его ладонь. Осознание накатывало приливом, каждой волной угнетая сильнее, уткнувшись в чужую грудь, прижимая безвольное тело к себе, Гайер отдает себя рыданиям, настолько же необратимым как ураган или цунами. В голове царила болезненная пустота, уткнувшись в чужую грудину Марк рыдал, подвывая словно израненный зверь, прижимая к себе чужое тело настолько крепко, насколько это было возможно, пытаясь этими слезами выплеснуть свою боль, погружаясь в нее, прячась от мыслей, уже не замечая, что происходит вокруг. Силы заканчивались, слезы — тоже, но его продолжало потряхивать, а осипший голос все еще скулил, настолько жалко, что услышь он себя со стороны не испытал бы ничего кроме омерзения, но сейчас было наплевать от одной только мысли чего он лишился. Чьи-то руки пытаются мягко отстранить его от тела, но Гайер цепляется лишь крепче, злобно рыкнув, наконец-то поднимая голову. В мозг наконец проникают чужие голоса. — Не жилец, я думаю. Посмотри сколько крови натекло, и все из головы. Я уже вижу ошметки мозга, — шепчет медбрат другому, пока третий снова пытается отцепить Марка от трупа, вежливо повторяя свою просьбу в сотый раз. Марка перестает трясти, пустота в голове заполняется вопросами и негодованием. — Опять самоубийца. Надо будет просто констатировать факт смерти, думаю его сердце уже давно не бьется, — произносит все тот же медбрат тихо, косо поглядывая на Гайера, — Вань, тебе помочь? — уже громче, явно обращаясь к мужчине позади Марка. — Было бы неплохо. У него походу шок, совсем меня не слушает, — ворчит, видимо, Иван, снова негодующе обращаясь к Марку, — Молодой человек, отпустите тело, пожалуйста. Нам нужно его… осмотреть. Замерзшие пальцы не хотели слушаться. Открыв рот Гайер хотел что-то сказать, но слова не шли, кое-как ослабив хватку он с трудом отстраняет тело от себя, словно пытаясь передать скоровикам. В голове успешно утвердилась мысль о том, что Мишу вылечат, ведь скорая приехала, все будет хорошо. Небольшой кусок чужого мозга на своей окровавленной ладони, оставшийся, когда тело забрали, он предпочел игнорировать. Так же, как игнорировал боль в коленях, стеклянный взгляд ни разу не моргнувших глаз и отсутствие сердцебиения. — На родственника вроде не похож. Надеюсь, не будет навязываться, — шепчет один из медбратьев, пока уже знакомый Иван осматривает труп. — Не буду, — пусто и тихо отвечает Гайер, понимая, что даже если сильно захочет не имеет особого права поехать с ним. Поехать куда? В голове выстраивалась логическая цепочка о том, что ему нельзя ехать с Мишей, потому что он не ближайший родственник, а только они имеют доступ к человеку в столь тяжелом состоянии. Он старался не думать о том, что просто не хочет ехать в морг. — Полицию уже вызвали? — осведомляется Иван, уже явно вынесший вполне очевидный вердикт. Гайер безразлично жмет плечами, какой-то человек из небольшой толпы людей вокруг неожиданно подается вперед. — Вызвали, вместе со скорой! — деятельно сообщает он с гордым лицом гражданина соблюдшего нормы нравственности. — Медленно они. Ладно, придется подождать, — жмет плечами медбрат, с некоторым сочувствием глядя на всё так же сидящего на асфальте Марка, потерянно смотревшего в пустоту, пытаясь оценить не пострадал ли тот, и не придется ли им подбирать его следующим. Что творилось в голове Гайера? Могло показаться, что вакханалия болезненных мыслей, но на самом деле в мозгу лишь тихо пищал белый шум. Моргал он через раз, дышал тоже, слушал происходящее вокруг словно через толщу воды, а взгляд не фокусировался ни на чем, от чего мир вокруг казался слегка размытым. Полиция, вопросы, повторный осмотр трупа, оказалось у Громова был с собой паспорт, предусмотрительно засунутый в карман пальто, с опознанием трупа проблем не возникло. Марк отвечал односложно, тихо, все так же глядя вникуда. Возможно, менты подумали о том, что Громов упал с балкона не случайно, но, благо, нашлись свидетели, да и его убитый вид навевал мысли о том, что для него это такая же неожиданность как и для прохожих, созерцавших падение. Участковый помог Гайеру встать и обещал вернуться, скорая уехала, полицейские продолжили опрашивать тех, кто стоял рядом, Марк же направился домой. Медленные шаги, опущенный в пол невидящий взгляд, он пару раз споткнулся на лестнице, но поднимался слишком медленно, чтобы упасть. Остановившись у двери потянулся было в карман за ключами, и только сжав их осознал, что даже не захлопнул дверь. Заходить в квартиру не хотелось, будем честными, ему вообще ничего не хотелось, но прыгнуть за Мишей он не мог. Что-то внутри не позволяло, возможно тяга к жизни, которую привила ему мать, и от этого становилось только тяжелее. Он не имел и малейшего понятия куда себя деть. Закрыв за собой дверь Гайер прямо так уходит на кухню, достает водку и, открыв бутылку, присасывается к горлышку, жадно глотая алкоголь, зажмурившись, сдерживая в себе желание вновь заплакать, сдерживая все те паршивые мысли, которые окружали его мрачным сонмом, пытаясь не упасть еще глубже в безутешное отчаяние. Оказывается, он и правда любил. Почти так же сильно, как своих почивших родителей, и от того было только больнее.