История, которой нет

Маша упускает тот момент, когда совсем отвлекается от темы. Внезапно их разговор переходит в русло обсуждения Бостона — Коннор вспоминает пережитые сражения, людей из собственного поместья, и если первое явно не вызывает у него никакой радости, то второе заставляет улыбаться так открыто, что внутри девушки разливается тепло. Видеть улыбку индейца в принципе очень непривычно, в игре он представлялся, как человек, не склонный доверять кому-либо, закрытый, не любящий прикосновения (ну, отчасти так оно и было, но в большей мере тот оказался вполне хорошим малым). Периодически девушке даже хотелось сфотографировать сие редкое явление, дабы оставить на память потомкам, но подумала, что Радунхагейду ее не поймет и явно примет за дурочку — он и так держал себя настороженно после недавней стычки. — Мы с Катей в детстве тоже по деревьям лазали, — вспоминала Маша, теребя в руках нитки от края бинта. — Аня, как истинно правильная девочка, ругала нас за недостойное поведение, и в итоге именно ей приходилось обрабатывать наши царапины, ссадины. Все порывалась и нас научить, мол, пригодится. Катя прислушивалась, а я отмахивалась. Хотя следовало бы… Чтобы не выдать волнение, пришлось закусить губу. У каждой из троицы был свой скелет в шкафу, и ворошить прошлое отчаянно не хотелось. Вот только Маша понимала, что ассассины слишком внимательны к мелочам — к поведению девушек, в частности, — и рано или поздно докапаются до ящиков с бельем. — Слушай, — начала говорить, чтобы пресечь лишние вопросы. — Может, как-нибудь научишь меня стрелять из лука или управляться с шэнбяо? Я же хотя бы азы первой помощи с учётом современных средств объяснила. — Ну уж нет, — фыркнул Радунхагейду, крутя в руках склянку с перекисью. — Поранишься, а виноват буду я. — Я не такая уж и неуклюжая, — вскинулась было девушка, вот только красноречивый взгляд индейца мгновенно напомнил о случившемся чуть ранее — палец до сих пор противно саднил. — Но мне же нужно научиться хоть как-то обороняться. — Зачем? Не женское дело, — ассассин смотрел прямо в глаза Маше, не понимая, чего она хочет добиться. — Ты же простая жительница, так не лезь не в свою войну. — Она стала моей, когда вы здесь появились, — отсекла девушка, вскакивая со стула. — И раз уж ты не согласен меня обучать, попрошу Эцио. Ты как? На кухне воцарилась немая сцена — Маша недоуменно взирала на пустой стул, а Коннор изо всех сил старался держать лицо. Когда же до девушки дошло, где находится итальянец, она издала нечленораздельный вопль и бросилась в сторону коридора, но тут же была перехвачена индейцем, до сих пор еле сдерживающим смех. — А ну пусти, Катя должна побыть одна! — Раз уж она до сих пор не выгнала его из комнаты, значит, все в порядке, — максимально спокойным тоном произнес Коннор, не успевая следить за руками, которыми Маша упиралась в разные части его тела, лишь бы только вырваться из крепкой хватки. — Прекрати ерзать, Мария. Взрослые люди, сами разберутся. Девушка на мгновение затихла и что-то пробормотала себе под нос. — Что ты говоришь? Не мямли, — закатил глаза мужчина. — Маша, говорю, — она все же решилась повернуть голову в его сторону и посмотреть прямо в шоколадные глаза. — Просто Маша. Индеец пожал плечами, но девушку все-таки не отпустил — мало ли, вдруг эта мелкая пройдоха все же кинется спасать подругу. С нее станется, Коннор был уверен. Маленькая, ловкая, пусть немного рассеянная, но она явно себя недооценивала, сравнивая с холодной Анной и взрывной Катериной. Между твердым льдом и бушующим пламенем она волнами дикой реки выбирала дорогу — то спокойная и умиротворенная, то бурная и полная опасности. Скрытая страсть, кажется, так сказал Эцио? — Может, отпустишь все-таки? — в крепких недообъятиях становилось неловко, и девушка смущенно заерзала. В силу своего компактного роста — ох уж эти мерзкие сто шестьдесят! — после перехвата она даже не чувствовала землю под ногами и буквально висела в воздухе. — Чтобы ты бросилась за Эцио? — хмыкнул индеец, присаживаясь на стул. — Ну-ну. Теперь Маша ощущала себя маленьким ребенком на коленях у папы. Нервно хихикнув, она уставилась в одну точку на обоях и начала ждать, пока все это прекратится. Возможно, она бы просидела так довольно долго, но прострацию прервали возникшие в поле зрения смуглые пальцы, что ловким движением схватили несколько прядей аккурат рядом с лицом. — Но все равно есть то, чему я могу тебя научить, аверьяса, — как-то слишком нежно произнес мужчина, отчего все внутри девушки замерло. — Как насчет традиционных косичек могавков?

***

Путь назад прошел в полном молчании. В голове Ани было слишком много мыслей, и выцепить хоть что-то, чтобы начать разговор, было чересчур проблематично, а Альтаир… он впервые за свою жизнь хотел говорить о чем-то с посторонним — а девушка, к сожалению, все еще являлась для него таковой — человеком, путь даже о глупых вещах, но слов не находил. Они словно уже были готовы, прокатывались от голосовых связок, по горлу, языку и застревали на его кончике — пустые, невысказанные, напряженные, — и тугим комом катились назад, застревая в глотке. Их хотелось выкашлять наружу как совсем не вовремя появившуюся болезнь, но тогда он привлечет внимание, она заметит, приподнимет бровь… Взглядом спросит, а он не найдет, что ответить. Большую часть своего существования он не умел находить слов для ответа. Все время молчать, орудовать клинком подобно слову — это да. Горделиво вскидывать голову до тех пор, пока это не въелось в саму его суть. Пока это не стало погибелью для других. История с Яблоком дала понять, что он ставил себя выше других, и это чуть не скинуло его в пучины джаханнама и принесло слишком много потерь — Кадар, рука Малика, его звание, и из всех этих вещей в глубине души именно на звание ему было глубоко плевать. Да, непримиримая гордость грызла волком, но горечь утраты заставляла стиснуть зубы и опустить голову. Он был не прав, практически всегда был не прав, но не признавал этого. И больше не хотел совершить ошибки. Не в этом времени. Не с ней. — Тебе не кажется, что это может быть ловушкой? — переступив через себя, спросил ассассин. — Скорее, боюсь этого, — признала девушка, не поворачивая головы в сторону спутника, а лишь всматриваясь в ничем не выделяющийся балкон их собственного дома, к которому они уже подходили. — Поэтому хотела попросить вас сопровождать меня. — Как будто это обсуждается, — Альтаир фыркнул и тут же словил раздраженный взгляд брюнетки. — Что? — У меня есть личное пространство, Ла-Ахад, — на полном серьезе ответила та. — Знаешь, черта, за которую нельзя заходить никому, если не позволю сама. Домофон противно прозвенел, как только девушка поднесла ключ к считывающему устройству. Внутри опять перегорели лампы, а окна вновь оказались закрашены группой мальчишек, так что как только позади закрылась дверь, спутники оказались в плену полумрака. Ане никогда не нравилось ощущение сгущающейся вокруг темноты — казалось, что вот-вот из ниоткуда раздастся душераздирающий крик, прямо как тогда, много лет назад. Так что она вцепилась в руку араба, совсем не считая этого зазорным. — Боишься темноты? — немного удивленно отреагировал сириец, пока они дожидались приезда лифта, но лишь крепче сжал тонко дрожащие пальцы. — Того, что в ней, Аль, — брюнетка неосознанно сократила имя сирийца и, лишь услышав совсем рядом задумчивое хмыканье, торопливо извинилась. — Прости, само получилось… — Ничего страшного, — прервал ее ассассин. — Я совсем не против. В самом деле, как вообще можно было быть против чего-то, когда дело касалось Ани?

***

Катя уже несколько минут не могла прекратить смеяться. Изначально она просто пошла на кухню, чтобы налить себе воды — после эмоционально выматывающего разговора в горле словно все пески пустыни осели, — но мгновенно выскочила оттуда, тем самым изрядно напугав Эцио, бросившегося в сторону потенциальной опасности с оголенным и готовым к бою скрытым клинком. В итоге они оба сейчас сидели рядом, прислонившись друг к другу плечами, и попрыскивали в кулачок, пока напротив стояла хмурая Маша. Русые косички немножко нелепо торчали в разные стороны, что делало недовольный вид девушки больше комичным, нежели строгим. Коннор, подпирая косяк двери, добродушно улыбался: — Вообще-то я еще не закончил, если вас это утешит. Рыжая взорвалась новым приступом смеха, старательно сползая с небольшого диванчика, но этого ей сделать, конечно же, не дали. — Можно я с тобой поговорю? — прервавшись, все-таки спросила девушка, сверкнув веселыми глазами. — Наедине. Ассассины молча пожали плечами и вышли из кухни, тихо о чем-то переговариваясь, а Маша продолжала прожигать подругу взглядом. Честно говоря, разговаривать о чем-либо теперь вообще не хотелось, но ей просто стоило прекратить злиться — все же количество нервных клеток это не прибавляет. — И? — устало выдохнула она, присаживаясь рядом. — Каких шуточек я еще не слышала? — Да я не про это, — насмешливо протянула Катя, кладя голову на соседнее плечо. Правда, для этого ей пришлось немножко сгорбиться, что, в принципе, не великая потеря. — Вообще ты очень мило сидела на коленках у нашего полукровки… — Спокойно, Шерлок, — фыркнула Маша, зыркнув в сторону коридора, где уже давно скрылись мужчины. — Тут нет состава преступления. — Зато есть состав кое-чего романтичного, — буквально промурчала рыжая, выпрямляясь. — Выкладывай, что тут у вас произошло? — Ничего такого, просто урок от индейского парикмахера, — девушка усмехнулась, дернув себя за косу. Ощущение теплых пальцев, порхающих по ее волосам, не отпускало и заставляло все внутри сжиматься до крошечного комочка. — Да и кто бы говорил. Катя хмыкнула и откинулась на спинку диванчика, прикрыв глаза. Впервые за долгое время на душе было абсолютно спокойно, и это ощущение с одной стороны завораживало, а с другой — заставляло нервничать, ведь хорошее в ее жизни надолго не задерживалось. — С ним все как-то… просто, — говорит она спустя какое-то время, и подруга поворачивает голову в ее сторону. В болотных глазах плещутся отголоски непонятных ей чувств, но Маша не спешит спрашивать — всегда сначала следовало выслушать. — И с тем же очень сложно. Мы как будто стоим с ним по разные стороны калитки, и каждый тянет ее на себя. А ведь можно просто перелезть через нее. — Хмыкает девушка. — Вот только кто к кому… — Слушайте, — девушки одновременно вздрогнули, когда мужчины возникли в их поле зрения. Щеки подруг синхронно вспыхнули, как только разгоряченные головы посетила одна и та же мысль — неужели ассассины все это время подслушивали их разговор? — Вам не кажется, что Альтаир и Анна уже должны были вернуться? Катя хмуро глянула на часы и сдвинула брови еще сильнее — стрелки двигались к шести, а сдружившейся парочки еще не было. Действительно непорядок. В следующую же секунду холодильник подал сигнал о выключении света и потух.

***

Когда лифт дернулся и лампа, пару раз мигнув, погасла, на Аню накатила паника. Мало того, что темнота не внушала ей доверия, так еще и тесное пространство вкупе с пониманием того, что они, скорее всего, застряли тут надолго, давило на виски, отдаваясь болезненной пульсацией в ниточках вен. Альтаиру стоило отдать должное — прежде чем в его голосе зазвучала паника, он несколько раз успел спросить, что происходит. Впрочем, Аня его практически не слышала, лишь мертвой хваткой сжала руку, сдерживая желание укрыться в надежных объятиях. Грубые пальцы мягко провели по коже щеки, ухватились за подбородок и потянули его вверх, вынуждая поднять голову. В темноте сверкнули орлиные глаза, смутный профиль хищной птицей завис над потерянной девушкой. — Не отгораживайся от меня, — голос звучал так близко, что от шеи и до поясницы мгновенно побежали мурашки. У Ани перехватило дыхание, и она поддалась вперед, словно давая понять — я не отгораживаюсь, вот она я вся, здесь, перед тобой, распластанная на кресте, прибитая к нему, готовая раскрыться навстречу неизвестному, лишь бы с тобой, забери меня! Сильный древесный запах кружил голову, окутывал тело порывами сухих ветров, ударял в грудь жаром добротного костра. Альтаир, дитя пустыни, несущее в руках охапку окровавленных перьев, неужели ты… — …не видишь? — тихо шепчут губы, и их уже не остановить — говорят, говорят, говорят, испытывают судьбу, распутывая круг за кругом нитки откровений. — Мне страшно. Так страшно, что сердце готово выпрыгнуть из груди, так горько, что саднит язык, так хочется довериться, что вырастают крылья. И я тут же их ломаю, бросаю на землю, топчу. Сириец рассеянно молчит, сам не понимая, когда успел нажать на рычаг. Буквально несколько минут назад девушка пыталась поставить его на место, заложить только-только образовавшийся проход в стене между ними — и вот уже сама вырывает злополучные камни, сдирая ногти о застывшую известь. Он ничего не говорит — слова не нужны. Просто шагнуть вперед, судорожным движением рук впечатать ее тело в свое и стоять, так долго, как только можно. И ощущать загнанное дыхание около уха — ритмичная музыка, — кожей ощущать пульсацию девичьих жил. Хрупкая, а ведь внутри она такая хрупкая… Не удержавшись, прижимается губами к холодному лбу, словно печать ставит. А у Ани сердце заходится. Снова. Ей кажется, что еще чуть-чуть — и она упадет без сил, растечется по полу забавной лужицей, попросту исчезнет. И чтобы задержаться, нужно сделать лишь одно. Аня поднимает голову и бросается в омут с головой — прижимается своими губами к чужим, колется об отросшую щетину, но лишь бы ближе, ближе, чтобы не оставлять место страху, пальцами — по ежику на удивление мягких волос — провести нежно к основанию шеи и держать так крепко… Слова Кредо меркнут где-то на задворках сознания, и Альтаир отвечает, тут же вжимая девушку в стену лифта. Она бьется затылком, но совсем не обращает внимания, отдаваясь нахлынувшей страсти на полную, открываясь, кажется, нараспашку и навсегда, до конца всех дней и ночей. Отчего-то она знала, что больше не найдет такого мужчину — да и как, ведь такие, как он, рождались много лет назад… С губ сам по себе срывается стон, отдающийся где-то в глубинах грудной клетки — и это пугает. Пугает, ведь она знает его лишь пару дней, он жил во времена Третьего крестового похода, а сама Аня — дитя двадцать первого века. Пугает, потому что приходит понимание — ей на это плевать. Пугает, потому что она знает — он вернется в свою реальность, и у него будет семья — жена и дети, — и будет Братство, и для нее, девочки Ани из далекого будущего и далекой России там совсем не будет места… И он целует ее шею, пока Аня изгибается до хруста в позвоночнике. И он держит ее, даря чувство невесомости. И он вновь возвращается к ее губам, не ведая, что только может быть их слаще. В жаре тел и влажных звуках поцелуев раздается сигнал телефона. Ане все равно. Ане плевать. Аня не хочет останавливаться ни на секунду, пусть вокруг хоть демоны заведут свои хороводы. Но откуда-то доносится голос. И еще один. Мужчина и женщина, запертые в тесном пространстве, прижавшиеся друг к другу нестерпимо близко, медленно останавливаются и смотрят — каждый в глаза напротив. И видят, потому что свет наконец загорается. И лифт. Начинает двигаться. Они мгновенно расцепляются, пытаясь оправить одежду и внешний вид в целом, вот только когда двери открываются и перед ними стоят две подруги с верными ассассинами за плечами, горящие глаза спрятать не получается.