Зависть

Кучевые облака на черном небе освещал холодный свет растущей луны, очерченные завитки макушек туч повторяли свой вид в искаженном рябью отражении на поверхности моря. Вода, поблескивая мелкими волнами подобно россыпи звезд на небе, омывала песчаный берег, по которому брел одинокий мужчина. Прохладный влажный ветер трепал полы его длинных одежд, спутывал темные волосы. Сервамп Зависти, периодически посещавший берег, вспоминал давно ушедшие времена. Минувшие года, которые упоминались разве что в учебниках истории да художественной литературе. Те далекие дни, в которые он, будучи мальчишкой, смотрел на горизонт, озаренный ярким палящим солнцем, вслушивался в крики чаек и ждал появления парусного корабля, приплывшего из дальних краев. Такого огромного и величественного с многочисленной командой на борту и опытным капитаном во главе. Он мечтал однажды управлять таким же парусником, путешествовать по дальним странам, повидать мир, сражаться с пиратами и прослыть героем. Он вспоминал это время с замиранием сердца. Тогда он еще не был обременен грехом, он смеялся, веселился, мечтал и фантазировал, тогда он не обладал сверхъестественной силой, он рос и взрослел, подобно другим, тогда он еще был человеком. Сейчас же его лицо редко озаряла счастливая улыбка, небольшой кортик, прикрепленный грубой бечевкой на поясе сменился тяжелыми кожаными патронташами, светлые хлопковые рубаха и парусиновые штаны на черную рясу скрывающей все тело, а некогда загорелая кожа, более никогда не попадавшая под солнечные лучи стала бледно-землистой. В голове проносились обрывки позабывшихся разговоров, никак между собой не связанных и уводили все дальше от реальности, погружая в глубины памяти: «…из-за штиля даже из бухты не выйдем… И пороха побольше закупи! ...ну и долго еще? …десны гнилые, а половина зубов у него уже выпала, совсем худ стал. Как бы следующее плавание не стало для него последним… Давай-давай не копошись, салага! Быстрее!». Вспоминал, как он, будучи совсем мальчишкой, стал юнгой на одном из патрульных кораблей, как тяжело приходилось в начале и еще тяжелее спустя несколько лет после начала войны с соседним государством и его переводом в ряды обычных матросов, переформированием патрульного судна в боевое. Изматывающие сражения, раны, ноющие от попадавшей в них соленой воды, червивые галеты, протухшая солонина, не добавляла радости и редкая сыпь на коже, которая являлась одним из симптомов недуга всех моряков. Единственное, что еще грело душу уже не юнца, а взрослого парня, так то, что после войны всех наградят по достоинству, шанс получить повышение был крайне высок, а через какое-то время можно дослужиться и до звания капитана. Изнуряющая война казалось, и не собиралась заканчиваться. Получить удалось только место канонира, а обещанное капитаном повышение до боцмана уже долгое время откладывалось, и с ближайшим возвращением на сушу выяснилось почему. На эту должность, минуя все нижестоящие, назначили одного из сыновей капитана судна, еще совсем зеленого и хилого на вид парнишку, который был на несколько лет младше пушкаря, будущего сервампа Зависти. Время шло, в войне намечались сдвиги в сторону победы. Сын капитана незаслуженно получил место первого помощника, с чем была не согласна вся команда на корабле. Капитан планировал по возвращению на сушу передать ему и пост главы судна, а самому уйти в отставку. Об этом прознали все моряки на корабле, в том числе и будущий сервамп. А затем последовал бунт, в ходе которого произошла катастрофа раз и навсегда изменившая жизнь брюнета, оборвав ее и переродив в новое существо отличное от людей – в вампира. Эта часть воспоминаний уже не являлась приятной для мужчины, но, к сожалению плохое забывалось гораздо хуже, чем что-то хорошее, а чаще всего не забывалось и вовсе. Собственную историю становления сервампом Сомнение не мог вычеркнуть из памяти, как бы ни хотелось, свои прошлые эгоистичные желания, сумбур чувств и эмоций, а также ошибок за которые он платил до сих пор. Он не мог выбросить из головы и случай, повлекший за собой олицетворения его греха. И этот грех следовал за ним по пятам, находя отражение в окружающих его людях. Ему казалось, что в богатой семье, которая ни в чем не нуждалась, из поколения в поколения была до безобразия правильной и имела все, что нужно для собственного счастья, ему более ни когда не придется столкнуться с завистью, а значит и контракт заключить не удастся. Он считал, что его отсутствие даст ему отдохнуть и набраться сил после последнего насильственно разорванного договора. Так и было поначалу, но после продолжительного одиночества сервамп стал замечать в себе некоторые психологические изменения, которые были направленны не в самую лучшую сторону. Стоило послушать Похоть и найти человека, который мог заключить с ним кровавый контракт. Идеальным вариантом был бы для него Микуни, но тот совершенно не испытывал к кому либо зависти или других негативных эмоций, что сводило на нет возможность заключения договора. Однако не так давно возможно появился другой подходящий человек в семьи Алисейнов. Мать Микуни за последние несколько месяцев то и дело находилась в противоречивых чувствах, среди которых угадывались знакомые Сомнению. Правда чтобы точно это понять ему необходимо поближе подобраться к женщине, но та то и дело где-то пропадала по ночам, застать ее одну в собственной комнате было невозможно, а встретится с ней днем сервамп больше не решался, ему хватило и того полета устроенного садовником. Ступая по пустынному берегу, Зависть заприметил человеческий силуэт, находящийся на пристани в нескольких десятках метров от него, источающего знакомые ему эмоции. К удивлению мужчины этим человеком являлась светловолосая женщина, о которой он только что думал. Видимо судьба предоставила ему шанс. Не мешкая, он направился к ней. – Госпожа Алисейн? Женщина вздрогнула, не ожидая, что ее могут окликнуть в подобном месте. Обернувшись в сторону позвавшего ее, она не на шутку перепугалась, узнав в нем сервампа Зависти. Она молчала и не сводила с него взгляд. – Похоже, Вы не ожидали встретить меня здесь, – тихо произнес вампир, желая увидеть хоть какую-то реакцию, но ее не последовало. – Я признаться тоже не мог и подумать, что увижу Вас в подобном месте. – А что это место какое-то особенное? – переборов оцепенение заговорила с ним блондинка. – Это место часто выбирают, чтобы расстаться с жизнью, – глаза собеседницы расширились, быстро посмотрев на водную гладь, она сделала несколько шагов назад подальше от края пристани. Мужчина понял, что выбрал не самую удачную тему для разговора. – А ты сам-то, что тут делаешь? – пренебрегая вежливым обращением, с некоторым напряжением в голосе задала вопрос госпожа Алисейн. Сервамп направил взгляд вдаль горизонта, спустя несколько секунд ответил: – Размышляю. Вспоминаю. Ответ ее несколько удивил. Она ожидала услышать что-то в ответ вроде: «жажда крови», но не как не это. «Как по-человечески», – пронеслось где-то на задворках мыслей. А ведь ее и саму привело сюда желание подумать в тишине и спокойствии. Кажется, она стала бояться сервампа чуточку меньше. – Какое совпадение, – легко усмехнулась она. Сервамп заприметил перемену в ее голосе, это придало ему больше уверенности. – Значит, Вас тоже привели сюда мысли, – подытожив вампир, посмотрел на нее. – Не расскажите о чем они? – Это что попытка залезть в душу? – не разрывая зрительного контакта, вопросом на вопрос ответила женщина. Тусклое ночное освещение превратило кровавые рубины глаз мужчины в холодные угли, отчего те казались еще более пронизывающими. – Не совсем, – он вновь направил взор на тонкую грань, соединяющую воду с ночным небом, – просто как сервампу мне дано ощущать несколько больше, чем другим. Женщину это заинтересовало, в ее карих глазах читалось любопытство совсем как у Микуни. – И что же это за «несколько больше»? – наполнив голос надменностью, она пыталась скрыть собственный интерес. «Ну, точно мать и сын», – сервамп все больше узнавал в ней черты характера светловолосого мальчишки, да и внешнее сходство было на лицо. – Чувства. Сомнение, ревность, негодование, презрение и обида, – нарочито медленно ответил мужчина. По спине собеседницы пробежался холодок. – Ведь именно это Вы сейчас испытываете? Она ни чего не ответила, прибывая в некотором шоковом состоянии. Столь легко и точно описать то, что ощущает другой человек уму непостижимо. – Могу сказать, что смесь некоторых из этих чувств могут породить совершенно другое, куда более опасное как для Вас, так и для окружающих, – окончание предложения сервамп произнес так тихо, что женщина была не уверена, расслышала ли его верно, но переспрашивать не стала. – И что же это за чувство, о котором ты говоришь? – с неким скепсисом в голосе спросила она. – Думаю, Вы и сами поймете, если выслушаете одну историю. На ее лице вновь отразился интерес. Слова ее сына все больше походили на правду, что сервамп был скорее несколько чудным, чем жутким. – Впереди еще половина ночи, – блондинка присела на ближайший кнехт, выжидающе посмотрела на мужчину. Сервамп остался стоять. Подняв голову к растущей луне, он, немного подумал с чего начать повествование и заговорил тихим размеренным голосом: «Когда то очень давно, когда еще не существовало столь мощной военной техники вроде танков или самолетов, воздушное пространство принадлежало только птицам, не существовало и автомобилей, ездили на лощадях, а самым внушительным способом передвижения являлось судоходство, и приключилась эта история. На одном военном корабле служил канониром парень, что прошел множество сражений в войне с соседним государством, учитывая его опыт, ему вполне можно было доверить место первого помощника главы парусника, но эта должность была отдана неопытному сынишке капитана, который участвовал всего в нескольких боях, и то большую часть времени, прячась то в каюте капитана, то в камбузе. Капитан собирался передать этому салаге и собственный пост, и этот расклад не устраивал всю команду. «Он погубит как нас, так и корабль!» – кричали одни, «Мальчишка совсем зеленый, какой еще пост капитана?» – спрашивали другие. Волнение поднималось все стремительнее, в дальнейшем это послужило началу бунта. А его зачинщиком стал тот самый канонир. Но в отличие от всеобщего недовольства команды, которая не хотела видеть во главе корабля неумеху, его одолевали, куда большие чувства: презрение к этому юнцу, разочарование в собственной несостоявшейся карьере, обозленность на войну, которая казалось длится всю его жизнь и которая выматывала как физически так и психически. Масла в огонь еще подливал один из узников на борту, мутя воду своими загадочными речами, адресованными в адрес пушкаря. Этого узника захватили с одного из потопленных кораблей противодействующей стороны. Все капитаны военного флота были заблаговременно проинформировали о неком особенном человеке, своими знаниями и умениями способного повернуть ход войны, которого необходимо доставить живым, во что бы то ни стало. Этим самым «особенным» и был этот заключенный, на вид ему было за пятьдесят, возрасту прибавляла и седина, он обладал самой обыкновенной внешностью, был тихим и спокойным по сравнению с другими схваченными. Для его же безопасности его одного посадили в отдаленный отсек, в котором находились оружейный и пороховой склады, отдельно от остальных узников. И толи он уже был сумасшедшим, толи тронулся умом от долгого пребывания за решеткой в изоляции от других людей, он то и дело заводил странные разговоры с канониром, которому в одиночку приходилось спускаться в этот отсек за необходимыми припасами. Поначалу моряк пытался его игнорировать, затем стал огрызаться и ругаться, дабы тот отстал от него, руку на него поднять было нельзя – запрет капитана не позволял, в ход порой шли словесные угрозы, но и те не помогали, приходилось терпеть его странные замашки. – Ах, мистер это снова Вы? Ну что же не кидайте на меня такого пугающего взгляда. Подобное выражение лица только усугубит Ваше положение, – о каком положении говорит ему этот безумец, канонир никак не мог понять, – чувство, ужасное чувство гложет Ваше сердце, да я отчетливо чувствую его. – Да что тебе от меня надо?! Какое еще чувство, какое еще положение? – раздраженно закричал на заключенного моряк. – О греховное чувство, запрещенное свыше, но то и дело, поглощающее человеческие сердца, – губы мужчины исказились в кривой улыбке, – хотя думается мне, что оно уже проросло в Вашей душе, мистер. Да совершенно точно дало корни, а семенами для него стали Ваши скрываемые эмоции. Брюнет, просунув руку через железные прутья, схватил за грудки заключенного, как следует встряхнув. – Какие еще к черту корни и семена, что ты несешь?! – узник залился диким смехом. Моряк, отпустив чужие одежды, убрал руку. Наблюдая за содрогающимся в припадке бурного хохота заключенным, он поморщился, отвернулся от этого неприятного зрелища, едва слышно произнес: – Сумасшедший. Его плечо схватили стальной хваткой пятерни. Рука холодная, словно у мертвеца сжимала столь сильно, что казалось, кости под ней идут трещинами. Создалось впечатление, что и температура вокруг стала гораздо ниже, чем была несколько секунд назад. Моряка пробила дрожь. Возле его уха послышался скрипучий хриплый голос узника: – Помяни мое слово. К тебе все вернется, – резкая перемена в голосе и обращении пугала. – От поглотившего тебя греха ты ни куда не спрячешься, потому что он будет в тебе, вокруг тебя, он будет преследовать тебя, являясь своим безобразным гнилым видом в сердце каждого человека рядом с которым ты будешь находиться. И рассадником этой заразы будешь именно ты. Его плечо отпустили столь же быстро, как и схватили. Седой мужчина шаркающими шагами ушел в самый дальний угол тюремной камеры. Канонир остался стоять в оцепенении. В таком состоянии его и застал один из матросов корабля. – Эй, Долговязый, чего стоишь как вкопанный? Мужчина вздрогнул, выйдя из остолбенения, он вспомнил, зачем вообще спустился в трюм. – За «долговязого» ответишь, причем прямо сейчас. Потащишь вон те бочки, – канонир указал в нужном направлении. Матрос, коря себя за то, что вообще сюда спустился, поплелся в указанном направлении. Бочки были довольно объемными, а потому провозиться с ними пришлось очень долго. Брюнет отметил одну особенность поведения заключенного: он не пытался с ним заговорить, если в помещении был кто-то еще кроме них. В дальнейшем он спускался в этот трюм только в присутствии «помощников», узник в такие моменты всегда был нем как рыба. По стечению обстоятельств обсуждения ситуации возникшей на корабле проходили именно в этом отсеке. Все матросы толкали речи о своем недовольстве касательно назначения на должность помощника капитана его неопытного отпрыска, а так же скорой отставкой самого капитана. Именно на одном таком собрании и выяснилось, что один из моряков случайно услышал разговор главы судна и его сына о том, что доставивший заключенного на борту в центральный штаб будет назначен на высокий пост. – И мы ведь направляемся в сторону материка, – пробасил один из моряков. – Капитан совсем не думает о благополучии команды, этот пресноводный моллюск нас всех погубит! – пристукнул кулаком по обшивке корабля другой. – Он тот еще трус, весь последний бой в камбузе проторчал, корабельная крыса, – потер сальную бороду кок. – В камбузе? Стойте, а кто тогда у штурвала был? – Идиот, тебе, что последние мозги отбили? Вон Долговязый это был. Ему еще капитан за это обещал три шкуры спустить! – тучный на вид мужчина похлопал по спине сидевшего рядом пушкаря. – Разрази меня гром, как ты там вообще оказался? – все не унимался любопытный моряк. – Во время обстрела корабль резко повело вбок, из-за чего все пушки скатились к другому борту. Я побежал к рулевому, чтобы сообщить о невозможности обстрела, но у штурвала никого не было. Пришлось взять управление в свои руки, благо опыт управления кораблем имеется, – ответил на вопрос моряка темноволосый канонир. – Вот те раз, – во все глаза, смотря на высокого мужчину перед собой, матрос почесал затылок. – Ага, а за то, что встал за штурвал без приказа, капитан потом рвал и метал, – напомнил широкоплечий и крупный на вид боцман, – как тебя еще в рядовые матросы не вернули – загадка. Брюнет зло посмотрел на неопрятно одетого боцмана, тот то и дело язвил в его адрес, что несказанно раздражало. – Ну-ну будет тебе, – обратился к боцману кок, – благодаря ему мы может все в живых остались. – Да… – кто-то из команды поддержал корабельного повара. В трюме повисла тишина. Каждый думал о том, что еще одного такого сражения они могут и не пережить. – Устроим бунт, – низкий баритон канонира, казалось, прозвенел в голове каждого из присутствующих, по нескольку раз отдаваясь эхом в сознании, донося смысл слов. Узник, до этого момента сидевший в углу своей камеры словно статуя, зашевелился, тихо кряхтя, засмеялся. – Эх, мистер, мистер. Лучше бы Вы послушали мои слова, – все сильнее заливаясь смехом, заключенный осипшим голосом продолжил говорить, – теперь точно дороги назад больше нет. Ха-ха точно Вы сами выбрали свою участь. – Мать моя каракатица, так он разговаривает, – воскликнул кто-то из команды. Неуместный хохот узника быстро расшевелил всю команду, в его адрес от многих матросов полетело: «Заткнись!». Кто-то особо раздраженный пнул железные прутья. Мужчина за решеткой притих от такого натиска. К канониру обратился боцман: – Что именно ты предлагаешь сделать? – За доставку этого сумасшедшего, – брюнет указал в сторону камеры, – могут назначить на должность капитана корабля. Просто нужно сделать так, чтобы этим человеком оказался не тот трусливый щенок, а опытный моряк. – И кто же по твоему мнению является самым опытным на корабле? – боцман смотрел на сидящего рядом мужчину с нескрываемым ехидством. Кроме него самого и боцмана на этот пост больше ни кто не подходил. Ответить в свою пользу означало подорвать доверие всей команды, а в чужую было чревато обретению соперника по службе. Брюнет промолчал. – Думаю, этот вопрос будет лучше решить после удачной операции по захвату корабля, – предложил один обманчиво глуповатый на вид, но крайне рассудительный молодой матрос, – в процессе каждому удастся проявить себя. – А лучшего можно выбрать мнением большинства, – добавил молчавший до этого рыжий с конопушками плотник. На этом решении и остановились. Еще пара дней ушла на обсуждение плана. И одной темной безлунной ночью этот самый план привели в действие. В ходе захвата корабля команда слишком поздно заметила начинающийся шторм. Из-за того, что за штурвалом никого не было, корабль унесло в сторону подводных вулканических хребтов. Поздно спохватившись, боцман попытался вывести корабль из опасной зоны. Канонир, поднявшийся на капитанский мостик, увидел боцмана пытавшегося вырулить корабль в другую сторону, если именно он сделает это то место капитана ему обеспечено. Лютая жажда обладать местом главы корабля не давала покоя брюнету уже долгое время, и прямо сейчас он мог раз и навсегда лишиться последнего шанса, утолить ее. На мостике кроме них двоих не было ни кого, решение избавиться от проблемы, стоявшей на пути к его цели, появилось резко и неожиданно. Не успев толком обдумать последствия, канонир двинулся на мужчину, если тот «случайно» упадет за борт в ходе суматохи на корабле, это не вызовет сильных подозрений, к счастью свидетелей поблизости нет. Достав из ножен свой старый и верный кортик, канонир замахнулся для удара, боцману удалось избежать удара, но ему пришлось отпустить штурвал. Завязалась драка. Удар, звон металла об металл, у противника также имелось холодное оружие, удар, раскат грома, жуткая качка. Глаза брюнета горели желанием обладать правом управлять этим штурвалом, лицо было искажено безумием, алая кровь капала на деревянный пол, он совсем не чувствовал боли от раны на плече. Удар, уворот, снова удар, гром. Буря становилась все сильнее. Боцман в силу своего крупного телосложения и возраста был не столь поворотливым как молодой мужчина перед ним, он запнулся о канат на полу, секунды отвлеченности хватило канониру, чтобы выбить оружие из рук противника. Оставшись безоружным, он попытался вразумить противника словами, тщетно. Эмоции настолько сильно захлестнули брюнета, что услышать, что-либо он более не мог. Выпад, боцман уперся спиной в леер, бежать было некуда. – А теперь отправляйся кормить рыб, – искаженным до неузнаваемости голосом проговорил канонир. Глухой крик и всплеск воды заглушили раскаты грома, за бортом бились грозные волны. Сильные порывы ветра несли корабль в сторону выступающих над водой хребтов. Сверкнула молния, на краткое мгновение, освещая местность вокруг. Судно неотвратимо несло на скалы. Схватив штурвал, мужчина тут же услышал громкий треск ломающегося дерева. Киль корабля был вдребезги разломан острыми каменными шипами, скрывающимися в толще темной воды. Штурвал не выполнял команд моряка, был поврежден штуртрос. Крики членов команды, шум воды, свистящий ветер смешались в одну общую массу, брюнету был слышен только периодический треск древесины, отмеряющий последние минуты их жизней. Черные скалы пронзили своими клыками корпус судна, трюмы наполняла вода, прогремел взрыв, видимо это были несколько бочек с порохом, приготовленных для заряда пушек, если огонь от них доберется до основного запаса, то от корабля не останется и щепки. Парусник начал крениться, нос разнесло от столкновения с высокими каменистыми пиками хребтов, их течением и сильным ветром несло в узкое ущелье. Вновь послышался хруст рушащегося судна, паруса разрывало в лохмотья, мачта шла трещинами, тросы ванты свистели, обрываясь и извиваясь, корабль постепенно уходил под воду. Темноволосый мужчина закрыл глаза, это был конец. И этот конец пришел из-за его желания обладать тем, чего у него нет, ненависти к тем, кто это имел, чувства сомнения в собственных возможностях заслужить пост капитана, а иначе, почему он пошел против боцмана, обида на то, что его умения оставались незамеченными, презрение тех, кто получал все, что пожелает по щелчку пальцев. Послышался взрыв, он почувствовал тупую боль в виске, на грани сознания ему вспомнились слова узника: «К тебе все вернется». Погребенный под обломками широких досок, он лишился чувств. Что там говорил тот заключенный о грехе, который его поглотит? Он уже смутно это помнил, трезво мыслить ему и не позволяло его физическое состояние: левый бок горел от невыносимой боли, ноги почти не ощущались, голова казалась свинцовой, а в глаза словно насыпали песка с солью, открыть их удалось с величайшим трудом. И первым что он увидел был тот самый корабельный узник, наклонившийся над ним. Глаз его было невидно за налипшей отросшей седой челкой, на губах застыла пугающая улыбка. Канонир испытал невообразимый страх, сердце бешено стучало в его груди, гоня кровь в еще живом человеке, но та, покидая раненое тело, уносила следом за собой жизнь. – Твой грех – это «зависть», а имя Двойное Сомнение, за то, что сомневался не только в себе, но и в других. Впредь ходить тебе по этой земле и искупать свой грех вечность. Брюнет онемел от испытываемого ужаса, слова седовласого мужчины острыми иглами впивались в сознание, вырезая в памяти их значение. Борясь со страхом, он потянулся к поясу за своим пистолем, стараясь хоть как-то защититься от бывшего узника, но острая боль пронзила все тело раненого моряка, он вновь провалился в беспамятство, оружие с глухим стуком упало рядом. Очнулся он спустя неизвестное количество времени в полном одиночестве, вокруг было по-прежнему темно, буря стихла, словно ее и не было. Лежал он на небольшом клочке скалистой породы, выступающей над водой, вокруг то тут, то там плавали обломки судна, разные вещи и обрывки парусов. Из-за облаков показалась молодая луна, тускло освещая пространство вокруг. Моряк сел, осмотрелся. К его удивлению на теле не было ран, он чувствовал себя вполне хорошо, даже несколько лучше, чем обычно. По серпу на небе он понял, что с момента крушения прошло несколько дней. Выжил только он. В голове его по-прежнему крутились слова того безумца, одолевал страх. С пришедшим рассветом он понял, что более не являлся человеком. Его настоящее имя кануло во времени, и единственное, что с ним осталось это его грех зависти». Завершив свой рассказ, вампир посмотрел на слушавшую его женщину, она молчала, направив взор куда-то в пол, погрузилась в свои мысли. Если слова сервампа были правдой, и ее действительно могла окутать змея зависти, то это могло плохо закончиться. Своей историей мужчина поселил еще и чувство беспокойства в ее сердце. Ей нужно было разобраться в собственных эмоциях, потому как она не была уверена во всем кроме одного – ее одолевал страх. Страх за собственную психику, за разваливающуюся на глазах семью, страх перед неизвестностью. Сомнение так же был совершенно уверен в том, что он сможет заключить контракт с этой женщиной. Рано или поздно.