В осколки - в одно целое

Сердце и голова — так отличительно их воздействие. Одно следует эмоциям, другое послушно логике; и иногда что-то хорошо, что-то приводит к безумию и боли. Лекса думает о своём поступке почти семилетней давности, и тогда… это было о выборе и последствиях. Расчётливая ставка, что привела её к этому моменту — семилетнему сыну и сломленной жене. Возможно, это того не стоило. Но правда в том, что другой вариант событий мог бы оказаться гораздо-гораздо хуже. Ей уже никогда не узнать об этом. Как и никому другому. Лекса думает, что так она повзрослела, сделала много выводов, получила ужасный опыт, осознала свои чувства ещё сильнее, чем они были прежде, потому что любить человека так — это должно было быть невозможным. Но вот она здесь. Кларк сломана, а она ищет способы, чтобы помочь ей подняться, потому что «жизнь всегда ставит тебя на колени». Это Кларк её многому научила. Она была тем, кто вдохновил, дал мотивацию и силу. И это ни в коем случае не возвращение старых долгов — это битва за жизнь ради самой жизни. — Кларк нужно восстановиться, — говорит она тихим, спокойным голосом. — И тот центр поможет ей, Эйден. А мы будем там, когда она начнёт делать шаг за шагом. Хорошо? — Да, — кивает Эйден. — Так что потерпи ещё немного, малыш. Ты очень скоро увидишь свою маму, — ласково улыбается ему Лекса, нежно поглаживая ладонью щёку. Он льнёт в ответ. — А пока я подготовлю всё для нашей с тобой жизни в Лос-Анджелесе. Эбби громко кашляет сверху, Лексе приходится исправиться. — Для вашей с бабушкой жизни. — Ты думаешь, я понравлюсь другим в новой школе? — смущённо спрашивает он. — Конечно! — восклицает Лекса, чтобы показать, что другого ответа просто быть не может. Никаких сомнений, иначе победителем быть никак. — Для тебя уже сшили две униформы, так что никто не сможет устоять против такого обворожительного мальчишки, как ты. Эйден смеётся и пихает её в плечо. Лекса улыбается и встаёт в полный рост, мягко поглаживая его по голове. Она так рада, что Эйден будет ходить в специализированную школу с художественным направлением! Он обожает рисовать, а там это делают каждый день и по нескольку раз. Ещё они решили, что будет замечательно начать заниматься баскетболом после уроков, так что у него будет чуть меньше времени думать о Кларк в больнице. — Обнимашки? — спрашивает мальчик с улыбкой. — Ещё бы! — подхватывает его Лекса, сжимая двумя руками. — Я уже скучаю. — И я, — едва слышно признаётся Эйден. — Поцелуй за меня маму. — Эйден! — Ладно, можешь обнять, — кивает он. Она весело качает головой, ещё раз сжимая его напоследок, и с грустью вздыхает. Эбигейл заметно поджимает губы, когда Лекса хватается за ручку двери, но упорно стоит позади Эйдена: стойко, смирно, хладнокровно. Поддельный солдат среди заядлых военных. Иногда она видит, как её песочная маска осыпается частичка за частичкой. В конце концов, перевёрнутые часы сработают так, как им нужно. — Доберись без проблем, — кидает Эбби в её сторону. — И напиши, как приедешь. Лекса кивает и выходит за дверь. // Лекса могла бы назвать Линкольна вторым лучшим другом после Ании — у них всегда было много общего. Он был в чём-то похожим в характере: сдержан, расчётлив, спокоен в эмоциях. В нём не бушевали чувства, словно он — воздушный змей в небе, преследующий холодные потоки. Легкие движения, логичный механизм, следующий ветру. Поэтому, когда он написал ей вчера днём с просьбой встретиться, Лекса без раздумий согласилась. — Я, если честно, не был уверен, что ты придёшь. — Линкольн пожал плечами, указывая на диван впереди себя. Они собрались в небольшом кафе около аэропорта. У неё как раз было ещё два часа до регистрации. — Надеюсь, это не потому, что ты думаешь, будто обязана мне чем-то. Лекса поднимает брови в удивлении. Последний раз, когда она слышала о нём, он был зол, невероятно зол, что она бросила семью и занялась своей карьерой актрисы. Ей интересно узнать, что изменилось с тех пор. На вид он всё так же молод, но тёмно-карие глаза смотрятся иначе, будто с болью пережитых лет. Кому, как ни ей, это знакомо. — Отчасти. И отчасти потому, что ты когда-то был моим лучшим другом. — Она говорит, наблюдая едва заметное напряжение в его плечах от этих слов. — И вот как оно всё обернулось, — хмыкает Линкольн. — Вообще-то я рад тебя видеть, правда. Ты стала такой замечательной актрисой, а я был твоим лучшим другом, но ни разу тебе этого не сказал. Лекса удивлена. Казалось, что это будет очередная встреча с кем-то вроде Беллами: тонны критики, обиды прошлых лет, болезненные слова, что обжигают, словно раскалённый металл кожу, становясь единым с твоим настоящим «я». Но тут что-то другое, и причина у Линкольна более простая и открытая. — Я понимаю, почему ты выглядишь сейчас так, — усмехается он, пододвигая к себе телефон и сжимая его двумя руками. Он не растягивает время, моментально выкладывая все карты на стол. — Я пытался злиться на тебя, — сознаётся Линкольн с грустной улыбкой. — На самом деле злился, но потом мы много говорили с Кларк, и я во многом тебя понял. Она была права: никто не поддерживал тебя в твоей идее быть актрисой, кроме неё. Мы не замечали, что ты из кожи вон лезешь, чтобы хоть как-то добиться своей мечты. Никто не понимал, что, уезжая на большие расстояния, вы с Кларк отдалялись друг от друга. — Это она тебе сказала? — сглотнула Лекса, ощущая знакомое чувство горечи во рту. — Да, — кивает Линкольн. Он продолжает, и Лекса с интересом пододвигается ближе к столу. — Я просто понимаю, что тебе кое-что всё-таки нужно объяснить. Ты думала, что разведена с Кларк, а она не стала подписывать бумаги, поэтому вы всё еще женаты, и это даёт тебе право принимать юридические решения. Иисус, Эбигейл была в таком бешенстве, когда ты появилась! Она ведь старалась сделать всё, чтобы ты не узнала. Он почему-то улыбается, кажется довольным положением вещей. — Что Кларк тебе рассказывала? — осторожно спрашивает Лекса, не желая говорить об Эбби, но надеясь понять ту Кларк, надеясь услышать частичку прошлого, с которым она была связана. Цепочка событий, что привела её сюда: Костия, бумаги, отказ Кларк, авария, кома. Раскрученная карусель выборов и последствий. — Ты причинила ей боль, — поясняет он, будто Лекса на секунду забыла об этом. Давай, дави её прошлыми ошибками. — Но у этого были причины. Кларк много раз повторила мне, что я не имею права злиться, потому что ты хотела сделать карьеру, она тоже; и было бы эгоистично не позволить тебе этого. Она сказала, что нет никакой дороги, где вы бы не разрушили свои отношения без расставания. Это должно было произойти: либо по её инициативе, либо по твоей. Лекса чувствует, как сердце сжимается от воспоминаний: депрессия Кларк, разъезды на вечеринках, счета за лечение, погоня за славой и маленький Эйден, забывающий её с каждым возвращением. Чёрт возьми, они даже не занимались полноценным сексом за последний год, что были вместе. Кларк не могла кончить из-за психологических проблем, а Лекса ощущала себя неправильно. Это всё накладывалось друг на друга, оставляя чёрную, сгнившую розу на месте расцветавшей ранее ало-красной. Их долго спасала нежность и любовь. Но из-за постоянных расставаний отношения не работали. Они обе не делали ничего, чтобы залатать дом, который когда-то для себя построили. На глазах выступили слезы. Прошли года, а легче, об этом думая, не становилось, и, наверное, никогда не станет — это ведь всё часть её. Благодаря своей жене она та, кто она есть. — И я была тем, кто сделал шаг в неизбежное, — прошептала Лекса одними лишь губами. Неосознанно выталкивая наружу глубоко зарытые мысли, она никогда не позволяла себе думать в этом направлении раньше. — Конечно-конечно, именно я должна была перечеркнуть всё хорошее между нами, ведь Кларк была слишком рассудительной, до последнего оптимистичной и упрямой. Это бесит, что Лекса была вынуждена быть тем, кто взял всю ответственность. У неё есть лишь одно сожаление — что они не пришли к этому вместе. Лишь однажды у них был подобный разговор, и, когда Кларк проявила слабость, пытаясь сказать ей об этом, она умоляла дать им еще шанс. Не было никакого способа разорвать отношения в присутствии друг друга. — Ты ведь знаешь, что это неправда, — попытался подбодрить Линкольн. — У Кларк были проблемы, и ты была там для неё. Она всё это знала, но продолжала говорить, что разведётся с тобой только в том случае, если ты попросишь её лично. Лекса смаргивает слезы, долго рассматривая сжатые в кулаки руки. Она поднимает взгляд на Линкольна и чуть гневно говорит: — А как она себе это представляла? — в сердцах возмущается, опираясь о стол двумя руками. — Я даже сейчас не могу произнести те слова, которые нам были необходимы. «Нас больше нет». «Мы сломались, Кларк, я хочу развод». Лекса прокручивает их в своей голове, но не смеет произносить вслух. У них была самая красивая и чуткая свадьба на свете, искренние клятвы и счастливые моменты. От этого невозможно избавиться без амнезии или комы. Не по собственному желанию. Только не так. Она не хотела перечёркивать всё лучшее, что у них было перед лицом друг друга, поэтому острый нож в спину оказался её лучшим вариантом. — Я не совсем уверен в своих словах, потому что Кларк была долгое время замкнута без тебя, а говорить за неё было бы неправильным, — размышляет Линкольн, задумчиво почесав затылок. В его глазах словно отражаются воспоминания, осколки тех моментов, которые Лекса может почувствовать на расстоянии и представить в своей голове. — Но кажется, будто она отказалась поставить точку и принять твой уход, будто верила, что у вас ещё будет шанс. Она хотела тебя и хотела быть той самой семьёй только с тобой. Она могла бы найти себе кого-то. В конце концов, у неё был Мэтью, но Эйдену он отцом бы не стал, потому что у мальчика есть две мамы, и Кларк не собиралась менять этот факт и скрывать от него правду. — Она хотела, чтобы я к ней пришла и мы поговорили, — качает головой Лекса, представляя сгорбленную фигуру Кларк с рукой, застывшей над бумагами о разводе. Одна лишь подпись могла изменить данное настоящее. Но так и не изменила. Лекса тяжело вздыхает. — Почему ты решил поговорить со мной, Линк? — Ей бы этот разговор несколько лет назад. — Мне кажется, что у Кларк уже никогда не будет возможности сказать тебе свои чувства и прошлые мысли, — тихо говорит Линкольн, грустно всматриваясь куда-то позади неё. Сердце неприятно сжимается. — Так что я здесь, чтобы восполнить пробелы и… пожалуй, вернуть свою подругу. Лекса сжимает край джинсов, чтобы совладать с и так уже достаточно пошатнувшимися эмоциями. Боль в груди смешивается с неловкостью. Они долгое время сидят в тишине после его слов, и у неё нет никакого решения, что со всем этим делать. — Спасибо за то, что рассказал мне. — Голос тихо разрушается с каждым словом, тускнеет и сменяется пустотой. — Я... — она сглатывает дрожь, — я очень благодарна тебе, Линк. И ты должен знать, что невероятно жалею, что не услышала всего, что хотела бы сказать мне Кларк. Линкольн грустно поджимает уголок губ, но его глаза наполнены такой добротой, что внутри Лекса ощущает искреннее тепло. — Оу, я думаю, она бы сказала тебе больше, — ухмыляется он. — Особенно по поводу Эйдена. — И я это заслужила, — впервые признаётся Лекса. Не так, когда у неё был комплекс защитника, а Ания пришла к ней на съёмную квартиру сразу после фиктивного развода. Тогда бы она отрицала, сказала бы, что всё это было во благо, для счастья Кларк и Эйдена без неё. Но правда в том, что она лишь выбрала самый лёгкий путь, где ей пришлось отказаться и ни за что не бороться. Оставила остальное разгребать Кларк — одну наедине с виной, предательством и сыном, которому нужно внимание. Сейчас она знает наверняка, что просто не будет. Да и сама не отступит. — Я бы сейчас всё отдала, чтобы аварии не произошло, чтобы увидеть её злое лицо, обиженные глаза и выслушать всё, что было у неё на душе, и, в конце концов, получить за это пощёчину. — Лекса сентиментально представляет себе сцену этого долгожданного соединения и всхлипывает, прикрывая лицо рукой. — А потом ждать недели или месяцы для того, чтобы поговорить снова и попытаться её поцеловать, потому что я никого не любила так, как её. У меня было так много женщин, но я… никого не любила так, как Кларк. Никого. — О, Лекса... — с сочувствием протягивает Линкольн и встаёт с места, быстро устраиваясь рядом на диване. Его крепкие руки притягивают её к нему, и Лекса плачет, уткнувшись носом в его грудь, как обиженный ребёнок, горько расстраиваясь из-за несправедливых обстоятельств. — Мне её не хватает, — шепчет Лекса, злясь на себя за эти слова, потому что они звучат так, словно Кларк умерла. И она ненавидит тот факт, что в какой-то степени так и есть. У той Кларк, что сейчас в Лос-Анджелесе, нет воспоминаний о них вместе. Кларк в Лос-Анджелесе — чистый холст, а, как правило, одну и ту же картину дважды написать не получится. У художника всегда найдутся поправки. // Кларк учится ощущать мир вокруг себя тем, как ей в данный момент позволено: мимолетно наслаждается свежим воздухом, когда её вывозят наружу, с удовольствием закрывает глаза от тряски машины и прислушивается к разговорам врачей. У них так много хобби, каких-то хлопот, шумных детей, которые вызывают смех у всей бригады. А у неё — ничего. Она прикрывает веки и мечтает увидеть другую сторону, другой берег, где стоит та самая Кларк, которой она была до аварии. Вот бы коснуться её воспоминаний! Потому что сейчас она не целая. Кларк не знает, как протянуть руку через всё то озеро, что расстилается между настоящим и прошлым. Это странно — быть человеком и осознавать свою личность, находить обрывки образа из чьих-то слов. Кларк помнит лишь немногое из-за своей комы, но она помнит Рейвен, Анию и Линкольна, и то, как те пытались говорить с ней, изливали душу и кружили над смешными воспоминаниями. Кажется, та Кларк была хорошим человеком: весёлым, компанейским, устремлённым хирургом с синими глазами. А что сейчас? Кто она теперь? Возможно ли стать той же индивидуальностью, что и раньше? Кларк не ищет ответа. Пока нет. Когда медленно открывает веки в следующий раз, она уже вновь в госпитале. Место незнакомое и чужое, что вызывает лёгкий дискомфорт и растерянность. Но тёплый цвет жёлтых обоев привлекает куда больше, чем белый оттенок бездушия. Солнце освещает комнату из роскошного малого панорамного окна, и хоть глаза всё ещё болят от яркого света, она не может отвести взгляд. Улыбка украшает уголки губ, а мышцы щёк приятно натягиваются от эмоций. Кларк отводит взгляд и ведёт его по голубому потолку и такому же полу в синюю крапинку. Это невероятно огромная палата только для неё одной, с разными тренажёрами, шведской стенкой и поручнями. Справа от неё, там, где нет окон, висит большая картина. На ней изображены разноцветные маленькие дома, стена и дорога, ведущая вдаль, что так и хочется пойти по ней, чтобы понять, что там, за этим поворотом. Кларк обводит комнату взглядом, приятно наслаждаясь тёплыми красками, и вскоре встречается с выразительными глазами. Лекса тщательно наблюдает, у неё чуть тревожное лицо и уставший вид, такой, словно она ни разу не сомкнула глаз до этого момента. Она зевает и тихо приподнимается с синего просторного дивана. — Хей, — бормочет, промаргиваясь и разминая мышцы. — Ты проснулась, соня. Врач сказал, что не сразу уснула в машине. Это была тяжёлая поездка, да? — Нет, — неожиданно для себя выдаёт Кларк, а губы просто следуют словам. Лекса стоит близко, почти у самой кровати, и Кларк может видеть, как её глаза вспыхивают счастьем, прежде чем она прячет эмоции глубоко в себя. Она остаётся спокойной, лишь выдавая себя мягкой улыбкой. — Хорошо, — кивает Лекса. Она делает заметно-лёгкий шаг ближе и проводит рукой по её пальцам, словно не может удержать себя от контакта. — Кларк, милая, мне надо в другой город на работу, поэтому я оставлю тебя на какое-то время. Извини за это, хорошо? Но ты не переживай: доктор Стоун будет здесь с тобой всё время, и ещё твоя мама прилетит, как только уладит остальные вопросы с работой. Кларк чуть промычала, в грудь въелся страх остаться совершенно одной. — Ле-са, не-т... — Она осторожно покачала головой, надеясь не вызвать этим головную боль. Это может быть чуть эгоистично, с одной стороны, но ей нужно видеть уже знакомые лица. Лекса виновато поджала губы, и её пальцы проскользнули вперёд, сплетаясь с ней. Кларк почувствовала обиду, такую детскую, как из-за сломанной игрушки. Эмоции вихрем собрались в груди и выплеснулись мощным всплеском: пальцы дрогнули и сжали чужие между пустым пространством. — Кларк, — сипло произнесла Лекса, на её лице было заметно удивление; боль отразилась в её зелёных глазах. Господи, какие же они яркие в свете солнца! — Ты убиваешь меня! Чёрт, я хочу остаться, но моя работа предполагает частые выезды. Это на первое время, я обещаю. Клянусь тебе, что вернусь. Кларк напрягла пальцы сильнее, давая Лексе понять, что уйти конкретно сейчас у неё не получится. Давление было небольшим, но достаточным. Даже столь лёгкое усилие над собой вызывало неприятную тягу, оставляя тонкое, но резкое ощущение сжатых мышц во всей руке. Кости будто заново росли под кожей, покалывая и правильно вставая на свои места. — Кто... — выдох, — ты? Лекса чуть выгнула бровь. — А? — Она обхватила её ладонь двумя руками, тепло грея прикосновением. Неприятные ощущения в пальцах чуть отступили. — Я актриса, если ты об этом. Парочка незначительных сериалов и очень много крутых голливудских фильмов. И всё потому, что ты вдохновила меня однажды. Лекса выглядит расслабленно и слегка смущённо, когда говорит о себе и своём успехе, будто хочет робко отвернуться. И у Кларк в груди расцветает гордость за то, что девушка перед ней преодолела горы и поднялась так высоко, как это возможно. Каждый заслуживает иметь мечту и шанс её исполнить. Вот только в данный момент у неё нет никакой цели. — Так что… — Лекса нежно потёрла кожу большим пальцем, — можно я тоже буду вдохновлять тебя? Предстоит тяжёлое лечение, но ты должна мне пообещать, что выложишься везде, где будет нужно. Кларк прикрывает глаза, обдумывая её слова. Время идёт, она стоит, и там где-то расцветает жизнь, в которой так много всего интересного. У неё никогда не будет шанса узнать, что там за стенами, в каких фильмах играла Лекса, какие истории люди способны таить в себе, если она сдастся в самом начале. Попробовать стоит. Хотя бы ради своей прошлой истории. Она не помнит себя, ту Кларк-хирурга, которая браво сражалась с препятствиями на пути и достигла своей мечты, как и Лекса. Но у неё есть возможность узнать и добавить к этому рассказу много новых строчек. Страница перевёрнута, ручка полна чернил. Это — возможность вывести первые буквы. — Я… по... — вот так, по слогам, — пы-пы... та-юсь. Лекса выглядела напряжённой, ожидая каждого нового выдоха Кларк. — Я большего и не прошу, малыш, — улыбнулась она. Сердце Кларк мягко подпрыгивает к горлу от нежности в бархатном голосе. Ей не хочется думать о том, что их связывает, пока не время: цветы уже распускаются, но всё ещё не цветут. — Без попыток нельзя упасть, а без падений — подняться. — Лекса вздыхает и собирается с силами заново, её глаза вспыхивают, когда она продолжает говорить. Её тон на несколько октав ещё мягче, чем прежде, но при всём этом серьёзен и неприступен. Тепло пронизывает их соединённые руки, когда она наклоняется и оставляет мокрый отпечаток губ на щеке Кларк, отчего та чувствует, как в животе оседает приятное лёгкое волнение. — Ты самый упрямый, смелый и восхитительный человек, которого я когда-либо знала. — Лекса последний раз сжимает её ладонь и отпускает. Но прежде чем она успевает увести от неё руку вверх, Кларк подцепляет её мизинец своим и держит. Лекса сосредотачивает на этом жесте внимание. — Ты — это всегда будешь ты. Просто дай этому чувству захватить тебя, и оно приведёт тебя к цели. Кларк впервые неподдельно улыбается. Она не обещает, но постарается. // Последний штрих кисточки на губах от визажиста «Chanel», и её образ элегантной леди готов. Золотистые тени вокруг глаз мерцают в изысканной привлекательности. А губы, словно вишня, показывают тягу к страсти. Именно такой должна быть эта осень, по мнению рекламной компании. Лекса гордо выпрямляется и, последний раз всматриваясь в зеркало, встаёт. Она выглядит потрясающе: на несколько тысяч долларов, как и задумывалось. Все её синяки под глазами скрыты, а внутренние шрамы от недавних событий не видны под кожей. Остаётся только натянуть улыбку и выйти на сцену. Всё как всегда. — Лекса, я знаю, что ты хочешь вернуться поскорее домой, но будь любезна сейчас забыть об этом, — строго напоминает о себе Джон из другого угла комнаты. — Это очень важный показ для «Chanel», учитывая их прошлогодний промах. Они привыкли быть брендом победителя, поэтому взяли тебя. Лекса вздыхает, понимая, куда он клонит. Всё так или иначе в последнее время сводится только к одному: Кларк, она, Джон, фанаты и пресса. Вокруг их общего прошлого теперь кружит слишком много любопытных ворон, стервятники, готовые урвать кусочек свежей плоти упавшего человека. — А тут я со своим неуместным материнством и глупой драмой. Спасибо, я знаю, — саркастично прервала она его. Это раздражает. — Они наняли меня играть, так что я буду играть, не переживай. Они, кстати, тоже не жалуются. Им всё равно некуда деваться. Джон нахмурился. — Ты невыносима, — качает он головой. Как же он, оказывается, привык к тому, что всё всегда легко и просто. Сияющая звезда в чистом чёрном небе — куда ни посмотри, а она там одна. Взор не падает в другом направлении. — Ты до сих пор не понимаешь, что происходит? Может, напомнить тебе ещё раз? У тебя нет достойных предложений, твои рейтинги падают, потому что ты не послушала меня, влезла в свою драму, и теперь она прогремела на весь мир! Лекса разворачивается и гневно посылает в его сторону взгляд. Она хочет потерять контроль и бросить его к ближайшей стене, уничтожая его жалкое существование. Но проблема в том, что он прав. Он, чёрт возьми, прав. Она не сумела сохранить свой секрет. Её вина. Она сжимает челюсть и пытается успокоиться. — Я покажу себя в самом счастливом свете, каком только смогу, — говорит Лекса, настраивая себя на роль. Она подходит и равняется плечом к плечу с ним. — Знаешь, если бы мне был нужен менеджер, который жаждет увидеть шоу во всём, что я делаю, я бы осталась с Костией. Не забывай, что это она — тот, кто поднимал меня изначально, а не ты. — Лекса, дело не в этом, а в твоей репутации. Я... — Ты усложняешь мне жизнь, — рычит Лекса, надеясь поставить его на место. — Мне всё равно на репутацию, если ты всё ещё этого не понял. Может быть, было сначала, но не теперь. Если мои фанаты меня забудут за отсутствие на большом экране в ближайший год, то что это тогда за фанаты? Я всегда трудилась не ради популярности, а ради актёрства и того ощущения, которое получаю после того, как снят фильм. На какой-то момент я позабыла это, но из-за Эйдена вспомнила, что было иначе. Я изменилась, ясно? И больше не собираюсь быть той, что раньше. Джон хмуро пытается найти, что ответить, но Лекса быстро выходит из гримёрной и проходит по земле мира богатой моды. Улыбка вспыхивает на лице, словно защитный механизм, когда её встречает толпа журналистов, вспышек и объективы камер. Она присоединяется к своему фэшн-фотографу около рекламного стенда — Сэту Давидсону. Он уникальный человек, с которым было интересно работать на фотосессии, и он ни разу не задал ей лишних вопросов о происходящей буре. — Мистер Давидсон, какого было работать с Александрией Леджервуд? — спросил репортёр. Лекса положила руку на плечо Сэта, с улыбкой всматриваясь в объективы. — Моя пассия, моё вдохновение, — с изяществом пропел Сэт. Он работал быстро и говорил так же: коротко и по делу. — Александрия покорила меня с первой встречи, а мой фотоаппарат буквально ожил в руках при последней съёмке. Впрочем, снимки уже достаточно должны были сказать. Толпа репортёров тепло завопила. — Следующий вопрос. Журнал «Звёзды и сплетни». Вам помешало внезапное прошлое Александрии? Стало ли для вас это препятствием в какой-то момент? — Сегодня мы говорим о процветающей эре сильных и стильных женщин, — быстро ответил Сэт, тепло улыбнувшись Лексе. — Нужно жить лучами сегодняшнего солнца, а не когда-то зашедшего, не так ли? Лекса хотела бы поблагодарить его. Он, должно быть, прекрасно понимал её состояние в некоторых аспектах. Публичные люди всегда имеют чуть больше общего, чем простые. — Александрия, — прокричал громко один из журналистов, — вы собираетесь делать хоть какое-то опровержение или заявление по поводу всех недавних сплетен и статей? Почему вы так долго скрывали правду? — Александрия! — Александрия, отразилось ли ваше эмоциональное состояние на недавних съёмках? Сможете ли вы дальше быть актрисой, несмотря на трагичные обстоятельства с вашей женой? — Лекса, объявите ли вы публично Эйдена вашим сыном? Всего этого было так много, так ярко, что, казалось, её сейчас задушит чужая любознательность. Ряд журналистов вспыхнул новыми вспышками, словно вновь зажёгся от возможности залезть в чью-то жизнь и выудить оттуда все тайны. Кто-то и так дал прессе слишком много пару месяцев назад, и Лекса не позволит им узнать ещё больше. Только если вдруг Костия не выйдет из тени с её личной информацией. Но она отработала все желания дьявола, так что этого произойти не должно. — Не помню, чтобы я где-то обещала делиться своей личной жизнью, — громко и резко говорит она, наблюдая хищные взгляды напротив. Одно лишнее слово — и пули полетят в наказание. — Я публично прошу фанатов и прессу уважать мою частную жизнь. Если я захочу что-то рассказать о своём сыне, то соберу пресс-конференцию и сделаю это лично. Лекса поворачивает голову влево, рассматривая сердитое лицо Джона. У неё была одна задача — улыбаться и игнорировать, но она только что удачно её провалила. Рука Сэта мягко сжимает её талию и с небольшим надавливанием тянет в другую сторону. Лекса с пониманием следует его указаниям, и они вместе уходят в сторону от журналистов. Как же хочется вернуться домой!