Трансильванская ночь, или Капкан для охотника

Дракула, ехидно-издевательски ухмыляясь, крадущейся походкой кота, играющего с мышью, приближается. Его движения отличаются изящной грацией. Подпустив вампира на нужное расстояние, Ван Хельсинг с молниеносной скоростью выхватывает из своего обширного арсенала оружия новый серебряный кол, собираясь после нанесения удара быстро покинуть поле боя, надеясь потом найти более действенное средство от короля вампиров, которого невозможно уничтожить обычными способами. Но граф мгновенно перехватывает его руку. Сила вампира превышает человеческую в среднем в двенадцать раз, а сын Дьявола владеет ужасающей физической мощью, которой нечего противопоставить даже легендарному охотнику на чудовищ. Владислав сжимает запястье героя, и его оружие против носферату со звоном падает на каменный пол. Но ещё не успел кол коснуться его, как вампир стремительно хватает ватиканского эмиссара и валит его туда же, и не успел он попытаться подняться, как оказался прижат сильным, атлетическим телом к земле, с руками, будто захваченными стальными клещами, из которых не вырваться. — Видишь, мне всё-таки удалось обнять старого друга, — язвительно ухмыляясь, но с ласковой ноткой в голосе, проговорил граф. — Я всегда умел добиваться чего хотел… Ван Хельсинг напряг все свои силы, чтобы освободиться от этих нежеланных объятий. Тщетные усилия, это ему не удалось. Ещё несколько отчаянных рывков — и охотник, прекратив бесполезные попытки, избавиться от захвата, замер под Дракулой. Его учащённо дышащая мускулистая грудь прижата к такой же рельефной груди Владислава; их красивые, длинные ноги, форму которых очерчивали изящнейшие линии, которым могли позавидовать женщины, тесно переплетены; их дыхание смешивается. Чувствующего своим телом тело черноволосого красавца, раскрасневшегося Ван Хельсинга охватило какое-то непонятное, неведомое доселе приятное бессилие, а вместе с ним вдруг окатила сладкая истома, причину которой охотник даже не посмел определить. Во рту пересохло. Состояние неизвестное ранее мужественному герою — ничего подобного с ним прежде никогда не случалось. — Умница, Габриэль, — обворожительно улыбается вампир, — не стоит трепыхаться, словно пойманная птичка, теряющая свои пёрышки в безнадёжной борьбе, — ласково-насмешливо произносит бархатный баритон. — Видишь ли, приходит такое время, когда охотник сам попадает в капкан, — смеётся Владислав, — даже если он — великий Ван Хельсинг, Левая рука Господа, сам архангел Габриэль во плоти… Я знаю, что ты хотел бы сейчас улететь, но, увы, от твоих крыльев остались лишь треугольные шрамы на твоей скульптурной спине. Ирония судьбы, — усмехается демон, — ты потерял свои крылья, а я приобрёл… — А затем проникновенно продолжает голосом, полным страсти: — О Габриэль, у нас с тобой давнее знакомство и ТАКАЯ история! Дьявол! Как мог ты забыть?!.. Хоть жалкие и неблагодарные людишки, на благо которых ты вкалываешь денно и нощно, не зная ни сна, ни роздыха, и защищаешь, не щадя живота своего, считают меня жестоким, бесчувственным чудовищем, мне больно это… — Несмотря на то что вампир говорил язвительным тоном с издевательски-коварной улыбкой на устах, его бездонные глаза действительно на миг отразили глубокую печаль. — Поверь, тебе нет причин бояться меня. Хоть ты и сильно виноват передо мной, ангел мой, я так сильно любил тебя и продолжаю любить, что за четыреста лет успел простить и забыть, как ты был жесток со мной… Мы встретились с тобой четыре века назад, когда я был правителем Валахии, бросившим вызов могущественной тогда Оттоманской империи, а ты небесным рыцарем, посланным мне на помощь Ватиканом, командующим армией Святого Ордена. Мы стали близкими друзьями. Всегда были рядом в сражениях, прикрывая друг друга, и поистине вместе мы были непобедимы. Мы полюбили друг друга и стали любовниками. Да, Габриэль, мы были верными соратниками на бранном поле и пылкими любовниками на поле любви. Мы всегда были вместе. Наши дни были наполнены ратными подвигами, а пьянящие ночи райским блаженством, которое мы могли найти только в объятиях друг друга и которое нам не могла подарить ни одна женщина. Мы любили друг друга так, что готовы были пожертвовать жизнью друг за друга, до того как твой бог не приказал тебе отнять мою… — Слышавший это, Ван Хельсинг, как громом поражённый, ошарашенно смотрел на вампира, не веря собственным ушам. — Не веришь, мой ангел? Это потому что твой бог вкупе с крыльями отнял у тебя память, сделал послушной игрушкой в руках Ватикана, простым инструментом для выполнения грязной работы. Они эксплуатируют тебя как раба, великий воин, впрочем, ведь ты и есть раб Господень, — замечает с презрительной усмешкой демон, — в отличие от нас, тех, кого вы называете порождениями Тьмы, созданий свободных. Но я верну тебе настоящего себя, верну тебе нас… — обещает гостю хозяин замка. — Даже если ты не помнишь — твоё тело помнит. Поверь, твоё чёртово упрямство, которым ты всегда отличался, не выдержит убедительности моих аргументов. И, не откладывая дела в долгий ящик, я намереваюсь прямо сейчас ознакомить тебя с ними, — издевательски ухмыляясь, проговорил граф. С этими словами он, забросив руки охотника ему за голову и удерживая их на месте своей, гипнотически глядя в его выражающие предельное ошеломление от услышанного очаровательные медово-зелёные глаза, другой погладил его мягкие волнистые ореховые волосы, а затем рука вампира чувственно скользнула по щеке незваного гостя, тонкие пальцы нежно очертили его губы; после чего граф наклонился и, властно обхватив его за подбородок, препятствуя отворачиванию, приблизив своё магнетическое лицо к красивому лицу будто оцепеневшего мужчины, щекоча его кожу выбившимися из его причёски длинными прядями волос, и коснулся его ярких уст своими, неожиданно оказавшимися такими тёплыми и мягкими, опалив Ван Хельсинга на удивление горячим дыханием. Владислав с урчанием провёл по пересохшим губам охотника жарким гибким языком, увлажнив их для него: — У-у-м-м-м… Габриэль… радость моя… — чувственно выдохнул вампир, задрожав всем телом. — Как я истосковался по тебе, мой сладкий… Неужели ты не помнишь те ласки, то наслаждение, что мы дарили друг другу? Как мог ты забыть меня, нашу неземную любовь и то, как нам хорошо нам было вместе? — лукаво вопрошает Дракула, театрально-томно закатывая свои выразительные глаза. Но огонь, сверкающий в них, явил разгорающуюся в нём истинную страсть. — Я напомню тебе… — жарко прошептав это на ухо врага, вампир вновь склонился к его губам. Потрясённый вигилант даже не попытался отвернуться, чтобы избежать нового поцелуя, и Владислав беспрепятственно продолжил лобзать его, в то время как руки графа, проникнув под его плащ, заскользили по телу противника, провели по его красивым ногам и принялись ласкать стройные бёдра, утончённые изгибы которых не скрывали довольно обтягивающие брюки мужчины. Отличающиеся поразительным очарованием глаза ошеломлённого ватиканского эмиссара, дико расширились, дыхание совершенно сбилось, вырываясь из лёгких судорожными, рваными вдохами и выдохами. С неописуемым ужасом он ощутил, как его тело затопила мощная волна жара, вырывающая из груди дух, вызывающая пляску разноцветных кругов перед глазами, а кровь стремительным потоком бросилась в пах. Лицо охотника залило краской одновременно чувственного волнения и неописуемого стыда. От встречи со своим трансильванским противником он ожидал чего угодно, но не такого. Он снова попытался сбросить с себя зажавшего его Дракулу, но тот не позволил ему этого сделать: — Нет, милый, ты останешься в том положении, в котором я хочу… Находясь в великом ужасе, Ван Хельсинг уже больше не мог обманывать себя насчёт своих ощущений — ему приятна близость блистательного румынского аристократа, его ласки вызывают у него сильное сексуальное возбуждение. Мозг охотника, лихорадочно ища благовидное объяснение того, что с ним творилось, попытался ухватиться за хотя бы отчасти спасительную мысль, что причиной его недопустимой физической реакции было длительное воздержание. Ван Хельсинг все семь лет его рыцарства в Святом Ордене и служения Господу, выражавшемуся в работе на тайную организацию, жил, как монах. У него просто не было времени на женщин — ему едва удавалось отоспаться перед отправкой на очередное задание. Однако Ван Хельсинг тут же отбросил это соображение: никакое воздержание ни в малейшей мере не могло служить основанием возбуждённого состояния, в которое он пришёл от ласк мужчины. В панике агент Рима инстинктивно, судорожно, глубоко вдохнул, и вампир, не упуская удобного момента, тут же захватил эти вожделенные им уста в сладкий плен, начав сосать их, издавая стоны наслаждения. Пойманный охотник, сопротивляясь, попытался снова сомкнуть губы, освободив пленников, но жаркий язык Дракулы, умело надавив на них и властно раздвинув, требовательно проник в горячий рот угодившего в его объятия красавца-шатена и принялся дерзко хозяйничать в нём, исследуя все уголки, в страстной ласке скользя кончиком по нёбу, обвивая и лаская язык ватиканского эмиссара. Огонь, разгоревшийся у брутального вигиланта от ласк вампира, заполыхал неудержимым пламенем пожара. Участившееся до предела дыхание вздымало его грудь высокими волнами, пульсация в паху достигла пика, и брюки стали невыносимо узкими, оттопырившись от наливающегося члена, набухавшего с каждым мгновением всё сильнее. Граф с наслаждением ощущал всё возрастающую эрекцию своего противника. — Ах… Какая реакция, Габриэль… Я же говорил, что твоё тело, в отличии от тебя, не обманет… — проворковал удовлетворённый Владислав, на миг оторвавшись от своей жертвы. — Хочешь меня, мой сладкий? — Сладострастно шепчут карминные губы на ушко рыцарю Святого Ордена. Трепеща одновременно и от бури смятения, поднявшейся в его душе, и от чувственного волнения, охотник, напрягая все свои силы, постарался подавить свою противоестественную реакцию, внушить себе, что испытывает омерзение от прикосновений демона, но эти попытки не увенчались успехом. Он чувствовал, что вампир пытается влиять на его сознание, но это не может объяснить реакции его тела! Дьявол! Да что же такое с ним происходит???!!! Герой в первые в жизни растерян, и, к своему непередаваемому ужасу, что едва не парализует шокированного мужчину, он наконец осознаёт, что далеко не остался равнодушен к дьявольской привлекательности и сексуальности Дракулы, которая буквально излучалась вокруг него, проникая под кожу тем, кто его видел; что он был очарован незабываемой внешностью румынского аристократа, с которым ему предстояло сражаться, ещё когда увидел его на старинном портрете в Ватикане, на несколько секунд замерев перед ним, не отрывая глаз. Изображённый на средневековом полотне благородный красавец, которого он видел впервые, показался ему не только странно знакомым, но родным… Тогда он отогнал от себе эти необъяснимые мысли и чувства, но сейчас понял, что, не отдавая самому себе в том отчёта, он с самого начала был не прочь оказаться в таком положении… Действительность заставила его с неумолимо ясным пониманием признать — как бы ни было это позорно и ужасно — что, наперекор своей собственной воле, он счастлив лежать в объятиях своего прекрасного противника; что ласки вампира доводят его до исступления и он умирает от желания… «О боже! Этого не может быть!!! Чёрт возьми, что со мной происходит???!!!» — отчаянно пронеслось в мозгу не на шутку перепуганного Ван Хельсинга. Он не испытывал такого ужаса, когда омерзительный монстр, мистер Хайд, поднял его над крышей собора Парижской Богоматери, собираясь сбросить вниз. Пребывая в полной растерянности — постыдном состояние слабости, ненавистном для любого мужчины, и тем более непереносимом для мужественного, которое было неведомо герою до сих пор — охотник, не зная, что предпринять и как бороться с дьявольским наваждением, в отчаянии попытался прибегнуть к единственному остававшемуся у него средству — мысленно произнести молитву. Но слова испарились из его памяти, будто их там никогда и не было. В сознании и душе ватиканского агента безраздельно царил только он — Владислав Дракула, и его собственные нежеланные уму, отвергаемые волей, но приятные телу, непреодолимые ощущения, заполнившие в эти минуты его мир. Тем временем возбуждённый граф продолжал ласкать и целовать мужчину, приговаривая: — О Габриэль… если бы ты только знал… как я скучал… по тебе… Ах, как вкусно… Я буду целовать… и ласкать тебя… сколько захочу, мой сладкий мальчик… Ван Хельсинг не отвечал на ласки Владислава, но был не в силах воспрепятствовать ему, позволяя тому делать всё, что он хочет, и, несмотря на возводимый всеми оставшимися у него силами барьер против собственных ощущений, против воли дрожал от наслаждения, сквозь пелену, застлавшую его сознание, неясно различая, что постанывает от испытываемого удовольствия, в то время как вампир буквально разорял его рот своим языком, моментами отрываясь от своей жертвы, чтобы насладиться произведённым эффектом, с удовольствием созерцая его зардевшееся красивое лицо, на котором ясно отражались вызванные Владом эмоции: стыд, смятение, злость на самого себя, паника и подавляющее все эти чувства жгучее удовольствие… Непобедимый доселе охотник никак не ожидал угодить в такую коварную ловушку и быть преданным собственным телом, испытывающим, как совершенно неожиданно оказалось, сексуальное влечение к соблазнительному противнику и полностью отдавшее его ему во власть…