Грань

    Диспансер N°3, города N. Кабинет доктора Стоуна.     — Добрый день... Хм... Ада Блэк. Простите, Вы так похожи с вашей сестрой.     — Не нахожу ничего необычного. Мы близняшки.     — Да. Присаживайтесь.     — Так, и зачем Вы меня звали?     — Понимаете... Учитывая нынешнее состояние вашей сестры, мы должны принять меры более жёсткие.     — Я не понимаю. В каком смысле жёсткие?     — Как Вам сказать?..     — Говорите, как есть на самом деле. Я хотела ещё увидеться с ней сегодня.     — Конечно, я понимаю, но мы собираемся её перевести в интенсивную терапию...     — В чём заключается эта терапия?     — Она будет под присмотром, круглосуточно. Надеюсь, Вы правильно поймете, но мы вынуждены держать её в состоянии комы.     — Почему?     — Вам еще не сказали, что она пыталась вчера вечером покончить с жизнью?     — Что? — легкий страх пробегает по мне, ерзает под кожей.     — Впервые слышу. Это правда?     — Да. Мне нет смысла Вам врать. Вы даёте свое согласие?     — Я хочу сначала поговорить с ней.     — Конечно, я понимаю. Только прошу Вас, не говорите ей, что мы сегодня начнём терапию... если Вы согласитесь.     Зал приемов.     — Привет.     — Ты плохо выглядишь. Неужели, так переживаешь за меня?     — Я твоя сестра, Ида. И я... Я л-люблю тебя.     — Так трудно это признать?     — Нет. Просто мне страшно... Мне трудно без тебя.     — Не плачь, малышка. Я всегда с тобой. По крайней мере, душой. Ты ведь знаешь, я тебя тоже люблю.     — Простите, но время приемов подошло к концу.     — Д-да. Одну минутку. Ида, я люблю тебя. Прости, что не говорила этого раньше!     — Ада, моя душа и моё сердце твои, как в этой жизни, так и в последующих. Я всегда с тобой. Иди, тебе пора.     — Я люблю тебя.     Кабинет доктора Стоуна.     — Вы приняли решение?     — Да. Я даю согласие.     Прошуршав бумагами, доктор вытащил пачку листов.     — Подпишите, пожалуйста.     — Да, конечно. Что здесь говорится?     — Что Вы, как самый близкий родственник, дали свое согласие.     — Да, хорошо.     Рука трижды дрогнула, ставя подпись.     Подписав документы, направилась к выходу. По бесконечным коридорам, на улицу, наружу, на воздух, подальше от этого кабинета. Чувство, что я подписала смертный приговор самому дорогому человеку. Правильно ли я поступила? Могла я поступить иначе? Что теперь будет с ней, со мной? Белые стены угнетали своим безликим образом. Под кожей гулял противный холодок, в душе пустота.     Спрятала руки в карманы пальто, теребя правом пачку сигарет. Идины. Нашла сегодня утром в бардачке машины. От одной лишь мысли о ней тело пробивает нервная дрожь. Пытаюсь выбросить из головы... но не могу, она ведь моя сестра, моя близняшка. Самый дорогой человек, лучшая подруга, мать, отец... весь мир. Страх своими щупальцами сдавливает горло, холодок по спине, на глаза наворачиваются слезы. Слезы понимания того, что я натворила. Не могу так, я её люблю. Не позволю.     Резко разворачиваюсь назад к кабинету, успеть, вернуть документы, отказаться. Будь они все прокляты. Не обращая внимания на работников диспансера, которые бросают изумленные взгляды мне вслед. Мне всё равно на них. Я хочу к ней, быть с ней. Перед глазами туман слез. Дверь кабинета. Схватилась за ручку и дернула резко на себя, с шумом влетая.     Доктор лишь поднял голову и посмотрел на меня. Отложил ручку, которой писал что-то в своей макулатуре.     — Вы что-то хотели? — безразличное выражение на лице. Ни один мускул не дрогнул.     — Да, я поменяла решение. Я не хочу ее отправлять на интенсивное лечение. Я не могу, — произнесла фразу на одном дыхании. Надеюсь, что и докторам психбольниц не чужды человеческие чувства. Я надеюсь, он поймет, надеюсь...     — Хм, — это «хм» прозвучало как-то иронично, с издевкой. — Мне очень жаль, но это невозможно, — холодный тон его голоса, в котором не убавилось сарказма.     Мне как будто бы перекрыли дыхание. Свои слезы я больше не контролировала. Это все. Конец. Смертный приговор. Это его «мне очень жаль» меня просто и не убедило.     — Я... я, — заикаясь, пытаюсь сказать, что не согласна на ту процедуру.     — Вы больше ничего не можете сделать. Документы подписаны, решение было принято. Можете уходить, мне больше нечего Вам сказать. Вы сделали выбор, ставя подпись, — даже нотки жалости не проскользнуло.     Словно волной, сбивая с ног, накатила апатия. Искорка последней надежды вернуть все, погасла. Я — корабль, который шел на свет маяка. Но маяк погас, а я не могу остановить корабль. Он разобьется о скалы. Живых не останется. Пока она жива, почти невидимый свет еще есть. Этот свет дает мне последнюю надежду, что, может быть, время изменит сделанное по глупости. Я так виновата перед ней. Не смогла даже защитить один раз за всю жизнь. В то время как она делала это постоянно. Днем и ночью. Даже в последний раз, зная, какие могут быть последствия, она меня прикрыла. Я виновата перед ней.     Вышла из кабинета, и вновь, как несколько минут назад, по петляющим коридорам на выход. Стены больше не давили, или просто я этого не заметила из-за боли, что пожирала меня изнутри. Завязывая тугие узлы на сердце, как будто хотела сделать это так, чтобы я никогда не смогла освободиться от нее. Боль, что сошла с ума, как и я.     Боль не материальна. Порой душевная боль страшнее физической, она убивает изнутри. Делает это со вкусом профессионального пыточника. Медленно, но необратимо. Разрывая душу на маленькие кусочки. Когда она закончит делать свое страшное дело, ты уже не человек, ты оболочка, пустая и бесчувственная ко всему, словно выпитая до дна. Не живешь, а существуешь. Робот. Просто тело, без души и без воли. Но потом она переходит на разум. Там ее пытки не срабатывают. И боль умирает, перерождаясь в сомнения, чувство вины. Сознание покрывает ненависть к самому себе. Но это происходит медленно и не так мучительно, как было с душой. Ведь ее больше нет, она не болит, остается только рациональное мышление, слетевшее с катушек.     Как только за мной закрылась дверь диспансера, я поняла, что это конец. Моя душа умирает там, внутри. Трясущимися руками обхватила голову, чтобы не слышать мысли. Но это не помогло. Было бы ненормально, если бы помогло. Дышать получается с трудом, воздух тяжело вырывается из легких.     Достала пачку сигарет с кармана, вся помятая. Попыталась достать одну сигарету, но руки, пальцы они меня не слушались. Сломалась. Нет, не поломалась, а именно сломалась сигарета. Как и я. С четвертой попытки получилось, наконец-то, достать одну. Дрожащей рукой поднесла к губам. Пришлось отстранить руку. Постаралась вдохнуть немного воздуха, получилось с трудом. Боль не позволяет мне дышать.     На этот раз у меня получилось. Затяжка... Ида, я люблю тебя. Секунды полета, невесомость бытия, на краю жизни, я люблю тебя...     Я потеряла счет времени, он мне не нужен. Я думаю только о ней. Даже во сне ее вижу. Я не могу. Зазвонил телефон, ее телефон. Свой я выбросила, там нет ничего важного.     — Алло, — на другом конце чем-то прошуршали.     — Ада Блэк?     — Да, кто это?     — Я доктор Ховэл. Из психиатрической больницы, отделение интенсивной терапии. У меня... — перевел дыхание.     — Я... Ваша сестра умерла сегодня утром. Мне очень жаль.     — Как? — внутри все сжалось, даже легкие, и те вытолкнули воздух. Одиночество, оно стало абсолютным и материальным. Не дослушав, я просто захлопнула телефон. Вышла с комнаты, села в машину и уехала.     Уже ничего не важно, нет смысла быть. Именно быть, поскольку я уже несколько месяцев мертва. Внутри больше ничего нет. Теперь я поняла, почему с утра появилось чувство разрыва. Она бы поняла, что случилось. А я не смогла.     Не знаю, сколько прошло времени, но к обрыву я приехала поздно ночью. Все та же скала, те же волны и тот же крик чаек. Я курила сигареты одну за другой. В моих легких было уже столько никотина, что я с трудом могла дышать. А перед глазами стояли картинки нашей с ней жизни. Её глаза, голос, улыбка. Она редко улыбалась. Всегда думала, что она старшая, а ведь правильно думала. Всегда все делала она, а не я. Я все помню.     Достала блокнот из бардачка, нашла ручку, и принялась записывать все то, что никто никогда бы не узнала, не умри она.     Рассвет подошел быстро. Как только солнце поднялось над океаном, отражаясь в воде, я закончила свое признание. Если найдут, то все узнают. Если нет, не судьба. Положила блокнот на водительское сиденье, захлопнула дверцу. Теперь осталось еще одно дело, и я свободна.     Достала ее вещи из багажника и побросала все в кучу. На заднем сиденье заранее приготовлена канистра бензина. Даже если изначально она имела другое предназначение, но кого это сейчас волнует?! Облила все горючим. Чиркнула спичкой об коробок и бросила её сжигать мои воспоминания. Мою память.     Говорят, на огонь можно смотреть бесконечно. Да, это правда. Особенно тогда, когда сжигаешь самое дорогое, что тебе остается от любимого человека. Пока мои воспоминания о ней горели, я продолжала курить. Горло болит от никотина. Приступ кашля, пришлось бросить окурок в костер.     Подошла к обрыву. Я давно все решила, мне даже не страшно. Мой мозг после смерти души выбрал такой вариант. Повернулась спиной к обрыву. Ветер трепал мои волосы, белые, как и ее. Как тогда. Отголоски пульса в голове. Огненными буквами врезаются мысли, одна за другой. Заполняя пустые пространства памяти. Выжигаются сами. Выжигают себя. Живые идеи, со своими идеями, полноценные мысли, живые... Осознаю, реальность — она не важна... Лучше здесь, с тобой. Пустоте, тишине в моей голове.     Ида, я люблю тебя. Секунды полета, невесомость бытия, на краю жизни, я люблю тебя...