Между датой рожденья и датой смерти кто-то поставит тире. Тонкий прочерк. Осколок пунктира. За пределом положенных дней руки мастера неотвратимо выбьют минус на жизни твоей. Ты живешь, негодуешь, пророчишь. Ты кричишь и впадаешь в восторг. …Так неужто малюсенький прочерк не простое тире, а итог?! (Роберт Рождественский)
***
Человек. Мертвый человек. У меня нет прошлого, есть только я и мой враг. Я и мои враги. Не так ли? То, что существовало до Нового Года — было стерто из моей памяти, а все записи и подарки — сожжены на могильном костре. Теперь у меня новая жизнь, в которой нет места прошлому. Прошло два месяца, но за все это время я как будто повзрослела на 10 лет. Теперь в моей голове не возникают мысли о том, что мы с Драгоцием будем вместе, а Алекс не будет меня всячески унижать, нет, всего этого больше нет. Уже давно пора было стать реалистом и не тонуть в своих несбыточных местах. Так, я усвоил одно правило: никогда ни за что не пытайся влюбиться в своего врага, это тоже самое, что гореть в пламени костра, одновременно со своим крашем. Не влюбляйся… Как же легко это говорить, когда у тебя в жизни никогда не было настоящей любви. Эх. — Ты чего задумалась? — с ухмылкой на лице спрашивает Стефа, моя новая подруга. Хотя на самом деле мы с ней первый раз познакомились достаточно давно, как раз перед Новым Годом. Там, где закончилась её обычная человеческая жизнь и настала пора стать одним из нас — Изгоем, и Изгоем с большой буквы. Это она, та самая девочка, которую так сильно унизили Звери, когда большинство грязных фотографий было выброшено мною в мусорку. Так, я встретила ещё одного человека, который стал очень сильно мне дорог, так в нашей маленькой банде отбросов появился свой человек, такой же Изгой, как и мы. Теперь нас стало пятеро, и все беды проходили мимо нас. Да, на нас все так же велась «охота», и только быстрые ноги оберегали от постоянных нападок Варваров. Мы убегали, потом прятались, а после со слезами радости на глазах бежали в магазин и покупали большую пачку «Lay's» на всех. Увы, на что-то большее у нас на хватало, так как мы были все из бедных семей, где никому никогда не будем нужны, и найти для нас в доме 100 рублей — большая радость. Конечно, у меня был конверт с большой суммой денег, отданный Нортом на похоронах отца, которых, наверное, хватило бы на покупку однокомнатной квартирки в какой-нибудь старой двухэтажке. Я могла бы с большой радостью потратить их и накупить себе дорогих шмоток и косметики, но дело в том, что этого всего мне не нужно. На фига мне платье от «Шанель»? Наверное, эти деньги стоит потратить на совершение моей самой главное мечты — учёбы за границей. Совсем скоро я закончу одиннадцатый класс и уеду куда-нибудь в Лондон, буду жить в местной общаге, а потом найду себе симпатичного англичанина, думала я, хоть и не верила ни единому слову. — Эй, ты тут?! — перед лицо возникли две пары рук и тут же замахали, привлекая моё внимание. Опять задумалась. — Чего вам? — спрашиваю с недовольством, так как мне помешали думать о жизни. Обожаю думать. — Мы хотели завтра пойти на свалку, ты с нами? — лицо у Стефы радостное, наполненное счастьем и уютом рядом с нами, жаль, что это всего лишь на какое-то время, ведь дальше все будет не так гладко, как до этого. — Или пойдешь с Серёгой на свидание? Я тут же подавилась слюной и ошарашенно поглядел на подругу. У неё что, кукушка поехала? При чём здесь он? Серёжа, чьё имя прозвучало из уст Стефании, всрепинулся и с недоверием покасился на меня, сидя на корточках, как гопник. Он что, рассказал ей про тот пьяный поцелуй? Ну-ну, держись, Дикий, сейчас ты получешь у меня, хм… хороших пиздюлей. — Всмысле? — Да без смысла. Я же вижу, как вы друг на друга смотрите, и отнюдь не по-дружески. — она переводит взгляд от меня к ближайшей помойке, где показался знакомый силуэт Витьки-жабы. Ещё один скоморох явился. — Стеф, мы же просто дру… — Да целуйтесь вы уже, достали! — выкрикнул только что подошедший Витя. — И пусть у вас родятся бэби-бомжики! Хотя нет, наша рыженькая любит сасных парнишек, то блондина ей подавай, то брюнета, да, Василис? Хотелось плакать от обиды. Ещё чуть-чуть и я снова вспомню всё, что происходило со мной в том году. Нет, я не должна это вспоминать, я же поклялась быть сильной. Опять, снова опять провели ножом по моей недавно зажившей ране. Мразь. Не могу сдерживать эмоции, накипело, хочется плакать. Неужели я такая беспомощная? Да. Я встаю со скамейки и медленно подхожу к Вите, чувствуя, как адреналин кипит в крови. Фух, мне надо это сделать, чтобы доказать им, что я не слабачка. На миг моя рука поднимается, и мне хочется ударить его, но я понимаю, что не смогу этого сделать. Он мой друг, с друзьями так не обращаются, особенно если сильно дорожишь ими. Даже если они долбаёбы и идиоты. Рука так же быстро опустилась, как и поднялась, и теперь я посмотрела в его глаза. Зелёные. Весёлые, добрые, открытые. Наверное, я тоже хотела бы иметь себе такие же, и дело не только в цвете, скорее, в их характере. Я хочу иметь такой же вгляд: бестолковый, непринужденный с капелькой веселья, да вот только в моих — пустота. Минуту назад я шутила, смеялась и наконец-то понимала, что меняюсь. Нет, я все также Василиса Огнева, маленькая девочка с Молодёжной улицы, у которой было всё, но она этого не ценила. Был живой отец и бабушка, с которой она теперь не разговаривает. Друзья (а именно: Маар, Диана и Лиана), которые вскоре перешли на сторону врага и конечно же свобода, увы, сейчас ни у кого из Изгоев её нет. И у Крыс тоже. Нужно было ценить, а не жалеть, когда уже потерял все, что было когда-то дорого. — Почему? — выдыхаю ему чуть ли не в губы. — Что — почему? — Почему ты меня ненавидишь? Я же не слепая и вижу, что ты постоянно надо мной стебешься… — Так же, как и ты в детстве надо мной. — его взгляд спокоен, мыщцы лица — расслаблены, но внутренне он был нарряжен, я это чувствовала. Я не помню. Не помню тех, над кем мы издевались в детстве. Помнила когда-то, сейчас же не хочу вспоминать. Если это правда, то почему он до сих пор со мной общается и перед каждым приветствием не набрасывается на меня с кулаками? Почему? Почему он терпит? Я задала эти вопросы ему в лицо, но так и не получила ответа. Парень смирно стоял и смотрел в мои глаза, не отрываясь. Я тоже смотрела только на него, на его маленькие родинки по всему лицу. — Почему? — чуть ли не сквозь слезы вырывается шалобный писк, в голове 1000 и 1 вопрос. — Почему не сказал раньше? — Такое чувство, как будто ты не помнишь. — Нет… Я боковым зрением посмотрела на Стефу и Серёжу, их физиономии были удивленными, а рот напоминал букву «о». К черту всё, лучше пойду и напьюсь в гордом одиночестве, как когда-то делала до знакомства с парнями и Стефанией. — Думаю, что мне стоит уйти, — потной ладонью вытираю слезинки. — Но для начала я хотела спросить: где Миша? Безжизненное лицо Вити сменилось растерянностью. Похоже, он что-то скрывал, а может, не он один. Я повернула голову и снова посмотрела на друзей, которые все так же были удивлены, мысленно спрашивая, не знают ли они, где застрял Мишка. Естественно, они не заметили выражение моего лица и всё так же ошарашенные сидели справа от меня на лавке. Я ждала, ждала, пока кто-нибудь объяснит мне, что происходит. И ждала не напрасно. — Он пошёл к гаражам. Гаражи. Самое лакомое место брутальных парней и девушек, где каждый второй — живёт в многоэтажке. Они идут параллельно высоким богатым домам, и считаются неприступной для нас местность, — ещё бы, ведь там постоянно отшиваются Алекс и его друзья. Пожалуй, только психопат пойдёт туда один, без друзей и знакомых, туда, где царит хаос и большая ненависть. — О нет, — выдыхаю, понимая, что если не спасти друга сейчас — его труп найдут завтра утром. За что мне эти муки?! — Прости, что? Я не ослышался? — Серёга соскочил со скамейки и резво подошёл к Вите, намереваясь узнать подробности. — Какого хуя он туда попёрся? Жаба медленно рассмеялся и посмотрел на нас троих, как на дураков, хотя в какой-то степени мы ими и являлись. Почему такая странная реакция? — Ахаха, я пошутил. Он пошёл домой к своей младшей сестре, у неё ведь депрессия началась из-за смерти отца. — Бедная девочка, — заключается Стефа. Снова сажусь на лавку рядом с подругой и думаю, почему же мы в детстве издевались над другими. Наверное, потому что это классно быть крутым, чувствовать себя мощным при виде того, как жертва, вигибаясь изо всех сил, пытается вырваться из мёртвой хватки лидера. Классно испытывать торжество, избивая сверстника. И все-таки мы были маленькими демонами, нет, даже Люциферами, которые хотели всегда быть выше других в этом мире. Мы ходили компанией с гордо поднятой головой и выискивали врагов или тех, кто когда-то обидел нас. Даже не смотря на то, что в самом начале нашего Ордена Дружбы было 8 человек, из которых — четыре девочки, мы были самой сильной и сплочённой командой, но со временем наши ряды начали редеть. Сначала Диана, за ней Маар, а после меня полный развал команды. Конечно, это было неправильно, аморально и не гуманно издеваться над другими, но все же — я хотела бы вернуться в то время, туда, где мы до позднего вечера бродили по пшеничным полям и смеялись над всякой ерундой. Сейчас каждый из нашей восьмёрки изменился, и наша дружба перестала существовать, но наши судьбы, так же как и в детстве, крепко связаны. Только в этой истории почти все лишние, кроме меня, Алекса и Ника, но не стоит забывать о милой немке и о её милом братишке. Мы все в кругу, в адском кругу. Ад — единственное место для нас, где мы ответим за всё. Измученно выдыхаю, последний раз смотрю на друзей и ухожу восвояси. Точнее, домой, чтобы взять припрятаные деньги и купить на них алкоголь (и как странно это не звучало: мне его продают, даже не смотря на то, что я похожа на 14 летнего ребёнка). В голове крутилась только два слова: надо напиться. Конечно, для меня, наверное, это единственный способ, чтобы успокоиться и выбросить эту историю в прошлое, чтобы больше никогда не вспомнить. Боль со всей дури сдавливает горло, и мне труднее становится дышать. Ненавижу, это все из-за слёз. Ноги медленно ведут меня по тропинке к дому, я смотрю вниз, пиная ногами, словно мячь, небольшой камешек. Мои мысли крутились около друзей, и в такие моменты понимаешь, насколько важно верить каждому человеку, находившегося рядом с тобой, пусть даже твой друг — алкоголик, всё равно его дружбой нужно дорожить. Ноги все ещё пинают камень, мысли — далеко от реальности, а тело — бесформенная жидкая субстанция, — как будто растекается по дороге и в тоже время раздваивается надвое. Я слышу шорохи за спиной — они велят мне остановится. Подчинаюсь им, поварачиваясь в глубине души уже угадывая, кто это. Нет, кто они. Без вариантов, снова они. И сколько мы не виделись, мой дорогой бывший друг? — Шлюха, стой, — язык зплетается, конечно, Алекс как всегда пьяный, и лучше его не злить. В любом случае, лучшим выходом для нас был побег с места. Правило трех секунд. Но с другой стороны я понимала, что если не подчиниться, то будет только хуже, а тому же с двух сторон, как главные телохранители стояли очаровательные Драгоции, а с сзади — видимо, еще не менее пьяная шайка. Я встала, как вкопанная, держа руки по швам, словно состояла в ряду солдат, оставалось отдать только честь правой рукой. — Иди сюда, — я не успела и моргнуть, как его пьяное тело оказалось в двух сантиметрах от меня. Стало почему-то страшно, а в голове промелькнула вспышка воспоминаний, когда это же пьяное тело прикосалось ко мне со всей страстью, и мои губы чувствовали вкус его губ. — Как давно я не прикасался к тебе… Я была полностью ошарашена, когда широкие ладони сцепились на моей тонкой шее. Прошла минута, а может, и две, но только никто из присутствующих не мог понять, что происходит, даже сам Алекс. Вроде он говорит ласково, мягко, как в детстве, его действие само зло, потому как руки находились все ещё на моей шее. Как-то внезапно и неожиданно, и даже правило трёх секунд было неуместно в этой ситуации, когда за тобой смотрят 10 пар глаз. В любой момент мои руки сами по себе могли бы подняться, ударить врага или вцепиться мёртвой хваткой в его руки, но они как будто прилипли к телу, как и всегда. Как тогда я ощущала отвращение, только на этот раз его язык не проникал в мой рот, а ширинка штанов — растегнута. Ну почему все стоят и просто смотрят на то, как смерть медленно подходит ко мне со спины? О нет, звериная хватка начала сильнее сдавливать горло и вот только тогда мои ногти впились в плечо Рознева, но тот не подал ввиду. К сожалению, на улице были сумерки, и на краю города возле мусорки как назло никто не проходил. Господи, пожалуйста, даруй мне свободу! Ногти проникают в мягкую кожу, и кажется, что они сейчас сломаются, мне на это далеко плевать — хочется побыстрее вырваться из хватки бывшего друга. Кричать, увы, не получается, и это не самое ужасное, что было в тот момент. За спиной Алекса позались тёмные силуэты, и в этих полутенях я узнала своих друзей, свою единственную семью. — Алекс, они тут, — кто-то негромко сказал басом, от этого голоса пошли мурашки по всему телу. — Мы их поймали. Пахло чем-то спиртным. То ли не водкой, то ли не вонючей туалетной водой. Тошнотворный запах проникал в лёгкие, и это был единственный раз, когда я пожалела, что у меня отсутствует насморк. Долгая секунда раздумий — рука упала на моё плечо, дышать стало намного легче. Воспользовавшись моментом, ноги сами по себе побежали прочь. Надо убежать, спрятаться, выжить… Я пробежала 50 метров, прежде чем кто-то сзади потянул меня за волосы, и моё и так обессиленное тело упало на апрельскую траву. Хруст в позвоночнике, резкая боль, надеюсь, не перелом. В спине что-то запульсировало, и ни руки, ни ноги не могли пошевелиться. Полный провал. Проигрыш. Game over. — Noch einmal, und deine miesen Ratten-Freunde werden für deinen Fehler mit Ihrem Leben bezahlen! [Еще раз, и твои паршивые друзья-крысы заплатят за твою ошибку своей жизнью (нем.)]. — Mörder, — с такой же злобой шепчут мои губы. — Brennt in der Hölle, Schlampe! — из моих потрескавшихся губ вырывается зловещий смех. Такой же, как у психопата. Последняя капля свободы за этот день, последний день для издевательств. Всё последнее. Последний день, когда я слышала слова Захарры, пропитанные ненавистью, потому как позже она раставориться и улетит в небо, туда, откуда за ней наблюдает её мама. Мы не подружимся и не будем врагами, но сейчас не об этом. Пока только злоба и ненависть. Драгоций хватает за волосы, поднимая, но из-за боли в спине я не могу пошевелить конечностями. Её сил не хватает, чтобы поставить меня на ноги. В конечном итоге, мой самый главный враг сдаётся и откускает волосы, и моё бренное тело падает вниз. Больнее, чем было до этого. — Грязная Крыса, вставай! Не грязный кроссовок упирается мне в ребра. Какого чёрта она мне приказывает?! — Вставай, уродка тупорылая! — Я не могу… — Захарр, отстань от нее, — слышу только что появившийся мягкий голос Ника. Нет, Ник, не надо, мне уже ничего не поможет. — Отпусти. Теперь настала её очередь смеяться: громко, зловеще, по-ведьменски. Злость проела её сердце. — Домашний мальчик хочется повеселиться? Чебурашка! — Захарра, не надо. — Надо, Ник, надо, ты же сам хотел повеселиться, не так ли? Моё сердце ушло в пятки, когда здесь, около детской разрушенной площадки передо мной появился человек в два раза выше меня. Он был широким, его идеальное тело растягивала белая футболка и на лицо парень был ничего, да вот только в правой руке сверкал острый нож. Ты не посмеешь… — Möge das Spiel beginnen! [Пусть начнётся игра (нем.)]. Я все ещё лежала на грязной весенней траве спиной вниз, и мои рыжие волосы были в чем-то грязном и непонятном. Перед глазами появился свет, и в тот же момент вся одежда на мне полыхнула огнём. Запахло палённой кожей. А дальше, как в тумане: сквозь белую пелену я вижу, как парень кинулся на меня с ножом, а Ник — мой спаситель, — набросился на слугу Захарры. Используя инстинкт самосохранения, я, будто в земедленной съёмке, стала махать руками и ногами, громко крича при этом, но, естественно, меня никто не слышал. Драгоций стоит рядом и ржёт, в то время, как моя кожа приобретает все новые и новые ожоги. Смерть придёт, у неё будут ЕЁ глаза. — Hündin! — наверное, это было последнее слово, которое я сказала на немецком языке. Этот язык отныне будет мёртвым для меня, мертвее, чем латынь. В моих ушах звучит смех, но не мой, и это пугает. Единственное, что я чувствовала в тот момент — страх, дикий страх умереть. У меня никогда такого ещё не было, даже когда прыгала с высокого моста. Этот день научил меня ценить жизнь в шаге от смерти, теперь мысли о суициде полностью растворятся, и, наверное, наступит лучшее время за последние несколько лет, но не бывает счастья без слёз. Они будут, их будет много.***
Следующим вечером мы с Ником сидели на детской площадке и о многом говорили. Нам давно надо было поговорить. — Ты думаешь, что они монстры? — переводя тему школы, неожиданно спрашивает друг. — Да, ведь они издеваются над всеми. По-моему, ответ очевиден. Ведь я правда, да? Они всем причиняли только боль, поэтому они монстры, звери, уроды. Может, когда-то очень давно мы и были друзьями (Захарра не в счёт), и я помнила их с хорошей стороны, но раны и синяки на моём теле будут напоминать мне о них. Каждая царапина, каждый шрам — их заслуга. — Ты думаешь, что я могу ответить как-то иначе? — спрашиваю я, пряча обожённые руки в карман куртки. — Разве они заслужили называть себя по-другому? — Может не сейчас, а позже, ты все поймёшь. Поймёшь, почему они стали монстрами. А может и нет, для тебя это навсегда останется тайной, которую ты никогда не узнаёшь. И даже если узнав, ты не поменяешь своего мнения, я хочу, чтобы ты знала, что я пытался всё изменить, я не хотел этого всего! Но, наверное, я сделал только хуже. Возможно, это я виноват. — Нет, Ник, ты здесь ни при чём. Это не твоя история. Ты не виноват, что на свет появились чудовища. Виноваты все, но только не ты, Ник, нет. Ты святой, в отличие от нас всех. Я прикусываю губу. Мне неприятен этот разговор, но тем не менее он важен, как для меня, так и для Лазарева. Хотя ему ничего не было важно, потому как утром в дверь постучали, и на пороге появилась встревоженная и заплаканная Диана. Губы, её губы были синими, а глаза — как два пустых пространства. — Ник. Ник умер…