С кем теперь ты воюешь, малышка, За свое «я решу все сама»? Кто теперь тот несчастный мальчишка, Хитрым взглядом сведенный с ума? Для кого ты теперь, моя радость, Стала смыслом всех будущих дней? Знал бы он, как же мало осталось Называть тебя нежно своей. Знал бы он, скольких ты погубила. Знал бы он, как потом без тебя. И какая нужна будет сила, Выжить так безответно любя.
***
Вчера я узнала, что с ним произошло. Самоубийство. Я убила его морально, довела до суицида, но до этого превратила в такого же психа, как и я. Сегодня утром на моём столе обнаружился конверт. Чёрный, как будто кто-то специально хотел меня добить тем, что я убила Ника Лазарева. Я убрала его в ящик, боясь открыть. Но теперь, когда рядом со мной стоит Алекс, я не боюсь. Решительно открываю его и в замирании наблюдаю, как в конверте лежит письмо, написанное аккуратным, ровным почерком. Ник, ты ли это? Моя решительность канула в воду, руки едва заметно задрожали. — Не бойся, — Алекс кладёт свою руку мне на плечо, я сглатываю. — В любом случае он уже мёртв и ничего не сможет тебе сделать. Ничего не сможет сделать… Да, но это не точно. Резко кидаю порванный конверт на пол и медленно сажусь на кровать в своей комнате, Алекс садится рядом. Медленно провожу левой рукой по листку бумаги, дабы удостовериться, что буквы не живые. Но так и есть, они мёртвые. Читаю первую строчку, и она тут же сводит меня с ума — я закрываю глаза и начинаю беззвучно плакать. «Ну здравствуй, милый психопат!..» — Эй, с тобой всё в порядке? — меня толкают в бок, но я делаю вид, что не замечаю этого. В последнее время я многое перестала замечать. Как и то, что я потеряла действительно хорошего друга. Где во мне сейчас та Захарра, которая любила красть в магазинах энергетики и избивать слабых? Где ты, чёрт побери?! Сука, где ты?! Ты должна взять себя в руки, чтобы окружающие не смогли понять, что ты на самом деле тряпка! «Ты помнишь меня? Хотя нет, ты, наверное, как всегда забыла. Я говорю сейчас не про того Ника, которого ты хотела видеть, а про того, с которым ты дружила когда-то в детстве. А тот поцелуй перед Новым годом, помнишь? Вот я, к примеру, хорошо помню вкус твоих губ и запах мандарина и снега. Очень хорошо. Но для нас двоих это было ошибка. Я не хочу говорить про свои чувства, нет, это письмо не для этого создано. Когда я писал эти строки, моё сердце нервно билось в ожидании того, что сейчас в мою комнату ворвётся пьяный отец и побьёт меня, и мои чудесные планы не совершатся. Но такого не случилось. Пока не случилось. Но писал я это все потому, что в тайне любил тебя до последнего вздоха, пока верёвка не охватила мою шею. Хоть такого ещё не произошло, но я знаю, что такое скоро случится. Случится смерть, случатся мои похороны, но вы не прекратите враждовать. Почему? Откуда взялась такая ненависть к этой рыжей девчонке, откуда?! Я понимаю Алекса, Фэша, но тебя понять не могу. Как? Как ты возненавидела её?..» — Тебе не понять меня, Ник, не понять, — опечаленно твержу я себе под нос. Поднимая голову вверх, произношу все те же слова, надеясь, что Ник услышит этот шёпот, улыбнётся и поймёт, что умер зря: — Тебе не понять. — Что? Что ты там бормочешь? — Ничего, тебе это знать не обязательно. Мои глаза находят следующие строчки и я погружаюсь в письмо, пробуя на вкус всё новые и новые слова. Скоро они закончатся, и тогда в моей жизни будет ещё один повод напиться. »…Думаешь, наверное, почему я это следал, да? Но я скажу тебе только одно: не стоит винить себя в этом. Меня убила не ты, а твои слова. Твоя незаслужанная ненависть (сейчас я говорю не про себя и других твоих друзей, которых ты без причины оскорбляешь и унижаешь, а про крыс). Может, ты обидешься на мою правду или порвёшь это письмо, но тем не менее ты должна понять, что не все достойны той ненависти, которую ты им даёшь. Разве тот парень с остановки виноват, что он такой толстый? Нет, конечно… Но не мне тебя осуждать, ведь я не такой ангел, каким выгляжу. МЫ ВСЕ ГРЕШНИКИ. И я, и ты, и Алекс с Фэшем, и даже Василиса. Все, черт побери, понимаешь? Я воровал в магазинах, вы втроём избивали людей, а Василиса — просто девочка, которая в первый и последний в своей жизни совершила ошибку. Я не могу, не могу, не могу… Я мог помешать сделать ей это в тот день, если бы знал, что твоя месть будет так жестока. Если мог знать, чем всё закончится, я бы сам избил Фэша в тот день, но ни за что не дал бы подойти Огневой хоть на шаг к нему. А ты хоть сама помнишь, что произошло в тот день? Если честно, то я не смог не забыть ни одной детали. Можно сказать, что прямо перед моими глазами умерла дружба, и не только между Фэшем и Белкой, а ещё и с Алексом, ведь не так ли, Захарра?..» — Ты можешь уйти? — я отрываюсь от письма и смотрю на Алекса, все так же находившимся возле меня. — Куда? — Нахуй, ебанный ты насос! Иди нахуй, мне нужно побыть одной! Алекс зло прищуривается, но ничего не говорит и уходит чёрт знает куда. Мне, если честно, похуй куда, да это и не моё дело. Единственное, что меня сейчас интересовало — письмо, гребанное письмо от моего покойного друга. И я снова читаю его, как зачарованная, пытаясь запомнить каждое слово, каждую его букву, ведь это единственная вещь, которая будет напоминать мне о его существовании. »…Такое чувство, как будто всё произошло вчера, и я засну и проснусь с улыбкой на лице, а не с мешками под глазами. Может, так будет лучше, если я просто уйду из этого мира, растворюсь в воздухе, и все, кому я причинил вред вздохнут полной грудью. Да, так будет лучше, быстрее, проще… Завтра, а может, и не завтра я умру, и ты забудешь меня. Забудешь цвет моих волос и мой голос. Но я никогда не забуду тебя: твои волосы цвета горького шоколада и глаза — такие властные и беспощадные. И всё же, мне бы хотелось, чтобы вы все помирились. Без исключений. Все. P. S. Твои слова убили меня. Ник.» Убили, убили, убили… Слово крутится в голове, а в голове — полнейший хаос. Я то ли плачу, то ли одновременно меня переполняет злоба то ли на саму себя, то ли на Нику. Мы втроём презирали его, травили, смеялись за спиной в то время, как он помогал нам жить. Не знаю, что было бы, если бы в тот день Ник не остановил меня. Наверное, сидела бы за решёткой за убийство рыжеволосой крысы. Но все равно, он прав: я не справедлива к ним, к крысам. Жалкие не они, а, наверное, я. — Мне жаль тебя, — с уныние вслух говорю сама себе и встаю. — Ты тварь. Ты сука. Ты мразь. Ебанутая шлюха. Лярва. Чёртов психопат! Слюни брызжат на пол, и я вся похожа на бешеного пса, но мне похуй на всё. Я убийца! И я готова орать это на всю улицу, лишь бы ещё раз увидеть Ника. Но нет, он умер, но смог открыть мне глаза. Удар. Руку пронзило болью. Второй удар — потекла кровь из нос и из костяшек пальцев. Третий, четвёртый, пятый, шестой… Я убивала стену не жалея ни себя, ни её. Мне похуй! На всё! Похуй, что дядя услышит и закроет в подвале на неделю без еды и воды. Похуй на то, как отреагирует на это Фэш. Похуй даже на окровавленные руки и футболку. Сейчас ничего не имеет значения, ведь моего друга здесь нет, мой друг — умер.