Какая это пошлость, грусть и скука — То выть, то грызть друг друга век за веком. А я, хотя и чувствую, что сука, Всё пробую остаться человеком…
***
Я сидел на камне и смотрел на небо. Странно, ведь я никогда не представлял себе, что оно на самом деле такое красивое. Выглядит даже красивее, чем бутылка водки на праздничном столе. Особенно красива луна — Желтоглазая хищница… Снова зазвонил телефон, и я в который раз не взял трубку. Просто не хотелось ни с кем говорить, особенно после того, что я увидел в квартире Ника… До сих пор перед глазами верёвка, стул и белая, как снег, кожа. Хорошо, что его глаза были закрыты, и я не смог увидеть его взгляд, иначе бы просто сошёл с ума. Хотя сошёл с ума я уже давно, лет так в тринадцать, когда впервые попробовал табак и алкоголь. Опять послышался рингтон, я шумно вздохнул и выключил телефон, чтобы больше не слышать эту противную мелодию, раз за разом напоминая мне о нём, том старом Нике, который любил жизнь и ни за что не покончил бы с собой. Да, песня, которая стоит у меня на телефоне — наша любимая с Ником. И снова сердце сжалось от обиды и грусти за друга, хотя до этого я никогда не испытывал эти чувства, и из-за этого мне казалось, что я бездушная сука. Но я действительно бездушная сука, как говорят другие, — но чёрт! — сука, которая хочет стать человеком! Мне и в правду стоит перестать пить, чтобы вести себя более менее адекватно и быть нормальным человеком, а не психом и алкоголиком. Так я просидел всю ночь, смотря на небо и думая о Нике, которого, увы, больше нет в нашем мире, нет с нами. Когда начало светать, я принял таблетку обезболивающего и проверил рану, перебинтованную ещё несколько часов назад. Я спрыгнул с камня, в последний раз посмотрел на небо и пошёл к реке, подальше от дома и дяди. Вокруг стояла удивительно гробовая тишина, и по дороге мне никто не встретился. Ка только я подошёл к берегу реки, то сразу почувствовал прохладу, как будто вода дышала. Мне было плевать, что кто-то может увидеть меня здесь и рассказать дяде, сейчас это всё не имело значение. Мой друг — мёртв, и на этот раз на самом деле… Что может быть хуже всего на свете? Правильно, беспомощность. Я всегда считал себя Богом, когда избивал кого-то слабее и думал, почему они такие беспомощные в эти моменты. Теперь я понял: МЫ ВСЕ БЕСПОМОЩНЫ. И я, и Алекс, и даже Захарра, с виду больше похожая на боксёра, но никак не на девчонку, умеющую хорошо рисовать и гадать. Ступни уже давно сводило от ледяной речной воды, и всё же я продолжал стоять в воде по щиколотку, надеясь на что-то лучшее. Но оно никогда не наступит для меня. Время, которое я потратил, стоя в холодной воде, было потрачено зря, но я знал, что мне нужно было сюда прийти, подумать и ощутить её «дыхание», лишь бы снова не возвращаться домой и не смотреть в глаза дяде и Захарре. Я вышел из воды, надел носки и кроссовки и, напевая песню себе под нос, направился к себе домой, где меня, наверное, ждала сестра, а может, и даже сам дядя. «Напьюсь! Сяду в вагон, И поедет поезд далеко, Где кто-то также смотрит На мир в свое окно, И не может вспомнить Насколько память зла! Все забрала и на ходу спрыгнула…» Дошёл я так же быстро, без приключений, но в полной печали. Дверь со скрипом открылась, я зашёл в дом, и тут же ко мне на шею кинулась Захарра. Я был в недоумении. — Фэш… Фэш… — шептала она сквозь слезы. Я всё понял. Она уже знает. — Фэш… — Ты уже знаешь, да? — я неловко обнял сестру, хотя совсем не хотел этого делать, но было бы совсем неправильно, если бы я её оттолкнул. Захарра не ответила, а лишь сильнее прижалась ко мне, и я поморщился от боли, всё-таки рана ещё болела. Дома было тихо, даже свет горел только на кухне, возможно, дяди не было сегодня дома, но зато был Рок… — И где ты был? — вспомнишь говно — вот и оно. — Где надо, — буркнул я Року и слегка отстранился от двоюродной сестры. Больше вопросов мне никто не задавал, потому что я быстро ушёл в свою комнату, закрыл дверь и лёг в постель, дабы увидеть сладкий сон (хотя навряд ли мне приснится что-то хорошее, особенно учитывая, что мне пришлось повидать накануне). Мне настолько хотелось спать, что даже забыл про одежду, которую не снял, зайдя в комнату. И я заснул, примерно часа на три, пока кто-то под окном не включил песню Ольги Бузовой. Конечно это была моя «любимая» сестричка или попросту родная подлючая кровинка. — Фэш, открой дверь! — крикнула она мне с улицы. Но я не открыл, проигнорив её, конечно, ведь она бросила меня вместе с Алексом в самый нужный момент. К счастью, больше никто не выкрикивал моё имя, и я искренне был этому рад. Дверь я всё так же не открывал, да и из комнаты не выходил. Остаток дня прошёл на удивление спокойно, и это обстоятельство немного взволновало меня. У меня никогда того не было, чтобы день прошёл без приключений. Ну и ладно, пусть лучше так, чем увидеть однажды в квартире труп собственного друга. От этой мысли я поморщился и вспомнил белые губы и синюю шею… Поистине жуткое зрелище. Я решил собрать весь мусор с кучу, чтобы хоть как-то отвлечься от гибели друга (Боже, это так ужасно, ужасно чувствовать себя беспомощным). Фантики, бумажки, полузаплесневевший кусок хлеба, коробки из-под пиццы, остатки еды — всё это находилось в моей комнате. Когда дело дошло до кровати, я правой рукой поднял подушку и, к своему удивлению, обнаружил под ней чёрный, как смерть, конверт. Надорвав левый верхний угол, я обнаружил внутри клетчатый листок А5 и что-то красивое, разноцветное, похожее на старинную карту. «Ну привет, пьяница…» — гласила первая строка, написанная аккуратным почерком на листке в клетку. Наверное, это просто какая-то шутка, недостойная моего внимания. «… Что ж, если ты читаешь это письмо, то с тобой всё хорошо и ты не напился до отключения мозга, что уже неплохо. Это Ник. Ник Лазарев. И тебе не показалось, это именно я, пишу тебе прямиком из Ада. Похожие письма получат люди, которые хорошо знакомы со всей этой историей, ведь ты знаешь кого я имею ввиду, да? Наш общий знакомый Алексей Рознев или Алекс, как вы его теперь именуете, твоя сестричка немочка с прекрасным и необычным именем, Василиса Огнева, чья жизнь похожа на Ад, и ты, Фэшиар Др-рагоций. У вас одна судьба на четверых, но вы этого не замечали. Вы одно целое, вы — листья одного дерева. Ну, а я всё время был пятым, белой вороной среди чёрных. Понимаешь меня, друг?..» Я тряхнул головой, пытаясь снять оцепенение. В моей голове проплыло всё, что когда-то происходило в моей жизни: от знакомства с Захаррой до вчерашней стрелки. Нет, вы что, это скорее всего очередная шутка Захарры, это всё ложь! Ник жив и сейчас сидит у себя на кухне, попивая чай, а не лежит на холодном столе в морге. НЕТ! Я НЕ ХОЧУ ВЕРИТЬ, ЧТО НИК МЁРТВ! ОН ЖИВ!!! »… Но давай не будем об этом, это письмо по другому поводу. Прежде, чем покончить жизнь самоубийством, я много думал. Думал о том, что если я умру, вам всем станет легче, и это правда: вам больше никто не будет мешать терроризировать крыс. Фэш, у меня есть к тебе одна единственная просьба, последняя просьба, которую ты должен обязательно выполнить. Прошу тебя, помирись с Василисой Огневой, чёрт возьми, она единственный человек в нашей истории, у кого ещё осталась душа. Забудь все обиды, забудь прошлое, ведь оно далеко, оно позади тебя и, каждый раз вспоминая о нём, ты уходишь назад и видишь только боль. А ты подумай, что было бы если вы с Захаррой не смогли бы рассорить лучших друзей? Возможно, все было бы хорошо, но не факт. Эта история научила нас одному — бороться с прошлым. Но я не смог справиться с ним и умер. Но прошу тебя, прошу вас четверых, ни за что не сдавайтесь. Не сдавайтесь до самой смерти. Никогда, никогда не сдавайтесь… Ник.» Волна отчаяния накрыла меня с головой. Но покойный друг прав: нужно бороться до конца. Я отложил письмо в сторону и принялся изучать карту, которая вместе с прощальный письмом лежала в чёрном конверте. На ней были все дома, дома всех наших знакомых и выжные для нас места. На карте красовался большой бетонный куб с подписью «Камень», стадион, на котором мы все вместе участвовали в стрелках, старые, полуразрушенные гаражи и маленький магазинчик, возле которого 5 лет назад меня побил Орден Дружбы. Всё напоминало о нём, о детстве.