Тахикардия

       Веки разомкнулись не сразу, яркий свет резанул по глазам. Дазай тихо застонал, несколько раз поморгав, и наконец открыл глаза. В помещении определённо кто-то был. И если честно, теперь Осаму было не до розыгрышей. От лежания на неудобном столе ныло все тело. Ситуация мгновенно показалась наиглупейшей. — Добрый вечер, — смутно знакомый голос эхом раздался по помещению, — Выспался?       Дазай заставил себя посмотреть на вошедшего. Перед ним стоял, опираясь на стол, человек 28 лет. Он был немного шире Дазая в плечах. От всей его фигуры веяло уверенностью. В руке он держал кружку с чем-то бодрящим. Тёмные волосы падали на бедное европейское лицо и едва доходили до плеч. Взгляд у него был чистым и проницательным.       Дазаю стало неуютно от этого взгляда, и врач поспешил отвернуться, но позже резко пересилил себя и с вызовом ответил ему. Радужка глаза…       Она была светло-сиреневой.       Черный зрачок слишком сильно выделялся на фоне почти хрустальной радужки. Она была настолько светлой, и из-за неё создавалось впечатление, будто глаза светятся.       Но насколько бы аметистовая радужка не завораживала зрителя, взгляд был холодным и будто бы пустым. Из всех эмоций в нем отражались только безразличие и усталость. Синяки под глазами говорили об образе жизни своего обладателя. — Глаза… — Осаму поспешил сесть, все ещё жмурясь от яркого света. -… это Александрийский генез.* — юноша с европейской внешностью загадочно улыбнулся. — Но ведь это миф, его не существует. — Ну, если существуют «дети-бабочки», то почему же этот синдром не имеет места быть? — незнакомец пожал плечами и поставил кружку на стол. — То есть ты хочешь сказать, что твои глаза при рождении были голубыми, а потом они стали фиолетовыми. Или что твоя кожа не имеет волосяного покрова? — Дазай ощущая себя на равных с оппонентом, решил немного подыграть молодому человеку. — Хочешь проверить? — ответив вопросом на вопрос, он подошёл к столу, на котором сидел Дазай. Осаму в упор посмотрел на мужчину и задрал рукав белого халата. -… да ты смеёшься. Бритьё рук — обыкновенное явление в Стране Восходящего Солнца. Так что ничего сверхъестественного я здесь не вижу. — Прости, но дальше рук я тебя не пущу, — увидев ухмылку Дазая, незнакомец закатил глаза. — Нет, я не стесняюсь. Мне неприятно, когда лезут в моё личное пространство. — Как и всем остальным, — врач вздохнул, но тут же сделал то, с чего и следовало бы начать. — Меня зовут Осаму Дазай, я кардиохирург, — шатен спрыгнул со стола и поклонился. — Фёдор Достоевский, патологоанатом, — мужчина протянул руку, и неловкая тишина ненадолго повисла в воздухе. Но быстро сообразив, Дазай пожал ладонь. — Приезжий, верно? Я узнал тебя. Мы говорили по телефону когда-то давно. Я тогда думал, что дозвонился до регистратуры. — Да, точно. Припоминаю что-то такое. Я ещё тогда хотел швырнуть телефон в стену, когда он зазвонил. У меня было много бумажной работы. В тот день я даже не добрался до дома. — Оу… В моем понимании бумажная работа не вяжется с образом патологоанатома. Где трупы в конце концов?! — В ящиках посмотри, — увидев, что кардиохирург метнулся было к жестяной стене, Фёдор вздохнул, — Не ищи, кроме запаха формалина ты здесь ничего не найдёшь. Препарирование трупов занимает только часть рабочего дня. Все остальное — работа с бумажками. Я не говорю, что ты не осведомлён о таких вещах, но сам знаешь, какие об этом месте ходят легенды. — Прости, я, конечно, понимаю, что напрашиваться невежливо. Но у тебя нет ничего бодрящего? — Осаму проигнорировал вопрос, дабы скрыть своё разочарование. — Например, кофе? У меня должна быть сегодня операция, а твой стол не слишком отличается удобством. — Мои пациенты на неудобные столы не жалуются. — патологоанатом хищно оскалился, вызвав у шатена ответную реакцию, подошёл к небольшой полке над столом и взял с неё кружку, — Они вообще ни на что не жалуются. Прямо-таки работа мечты… Лучше чай. Он воздействует на организм мягче, а эффект будет длиться дольше. — Мне все равно. Хоть что-нибудь. — Дазай оперся о стол и, не глядя, отхлебнул предложенного чая. — Слухи так сильно распространились, что весь морг знает о них? — Я делаю все, чтобы они распространились. Как ты заметил, прозектура находится в соседнем здании, а не соединена с ним. Так было не всегда. Но согласись, тут спокойнее, чем в клинике. Намного меньше людей, как мёртвых, так и живых. Никто не плачет, не кричит и не истерит. Я бы сказал, что врачи не боятся ошибиться, но это не так. Зачастую патологоанатомы оказываются на скамье подсудимых чаще, чем хирурги…       Кардиохирург резко опомнился и посмотрел на часы. Без десяти шесть. Он молниеносно поставил кружку на стол, чуть не расплескав содержимое. — У меня же операция! Да, спасибо за чай, — Осаму чувствовал себя немного неловко и странно. При этом что-то в этом загадочном и холодном типе его притягивало, но внутренний голос подсказывал, что стоит бежать от этого человека насколько можно дальше. Хотя…что же может пойти не так? — Не за что, — Фёдор повел плечом.       Дазай поклонился и быстрым шагом направился к двери, случайно по пути задев стол, который издал очень противный звук. Достоевский поморщился из-за громкого лязга и устало потёр переносицу. Хирург с неловкой улыбкой приподнял две руки в жесте извинения или скорее непричастности к этому лязгу, остановился у двери и развернулся на носках. — Всё же я исследую этот твой удивительный синдром. Возможно, я даже получу премию за это. — Я не собираюсь быть твоей подопытной крысой, — Фёдор сдвинул брови и скрестил руки на груди. Дазай оскалился и зашипел:

«Ещё как собираешься»

      Как только дверь закрылась, Достоевский хмыкнул.

***

      Накахара чуть не поперхнулся ромашковым чаем, который он спокойно пил в кабинете Дазая, когда Осаму буквально влетел в кабинет, чуть не снося дверь с петель.       Резко распахнув шкаф и вытащив оттуда хирургический костюм, Дазай принялся на ходу переодеваться.       Чуя, изумленно наблюдающий за всем эти, вспомнил, что нужно бы прожевать наконец это несчастное печенье. — А ты чего сидишь? Собирайся на операцию, — хирург быстро стянул с себя халат и рубашку. — Зачем? Моя смена кончилась час назад. — Вот и валил бы, пока время было. А теперь ты будешь моей верной собачкой. Будешь мне подносить ножички, ножнички и скальпель, — полностью переодевшись в хирургичку, Дазай попытался привести свои непослушные волосы в порядок.       Практикант чуть не задохнулся от возмущения. Ассистировать на операциях было не так уж и плохо, даже интересно. Но как же Чуя ненавидел, когда хирург так обращался с ним. Так и хотелось приложить Дазая пару раз к бетонной стене. — Как же я тебя ненавижу… — Не ты первый, не ты последний, — безразлично хмыкнув, Дазай отворил дверь. — Пойдём.

***

— Ну и где тебя носит?! — Йосано была очень недовольна таким поздним приходом Дазая. Нет, это слишком мягко сказано. Она была в ярости. — Ради всего святого, зачем же так кричать? — Осаму театрально сложил руки в молитвенном жесте. — Я даже не выспался, знала бы ты, какие неудобные столы в патологоанатомическом отделении! Куда только смотрит наше правительство?! -… ты действительно был в морге? — Акико строго посмотрела на хирурга и настороженно спросила, — и ты разговаривал там с кем-нибудь? Смекнув, что «кем-нибудь» был никто иной, как сам Достоевский, Осаму решил немного приврать. — Нет, там никого не было. Но послушай! Ты сама сказала, чтобы я шёл туда! — Я не думала, что ты и вправду туда пойдёшь! — Что там держат такого, чего я не должен видеть?! — Эй, я, конечно, извиняюсь, что встреваю в ваши семейные разборки. Но так, между делом, мы разве не должны его резать? — Чуя, слушавший все это время разговор с каменным лицом, указал на лежащего на столе пациента.       Видимо, это подействовало, и набрав в грудь побольше воздуха, все, наконец, приступили к делу.       Тщательно проверив готовность к операции, Осаму через небольшой разрез правой бедренной артерии ввёл в аорту доставляющую систему — трубку со стент-графтом* в сложенном состоянии.       Внезапно хирург почувствовал вязкую усталость, с которой было сложно справиться. Она стремительно растекалась по венам и клонила в сон. В глазах двоилось.       Дазай усилием воли переборол сонливость и продолжил операцию.       Под рентгенконтролем стент-графт максимально точно подводится к участку аневризмы* и раскрывается таким образом, чтобы оба конца графта плотно прилегали к неизмененным участкам аорты, обеспечивая полную герметизацию мешка аневризмы.       Доставляющая система удалена. Разрез артерии и кожа ушиты.       Операция прошла успешно.       Дазай вышел из операционной и встал рядом с подошедшими Куникидой и Рампо. — Скажите ему, когда очнется, что есть необходимость периодического пожизненного медицинского контроля и приема определенных препаратов. Медсестра знает, каких. Моя смена закончена, всем счастливо.

***

      Осаму не верил тому, что сегодня добрался до дома. Он даже не помнил, как прошёл его путь. В сон клонило ужасно.       Не было сомнений, что сонливость была результатом действия снотворного или успокоительного, подмешанного в чай новым знакомым. Но это была вина хирурга. Не стоит брать что-либо из рук незнакомцев. Не стоит доверяться первому встречному. Пусть это послужит хорошим уроком на будущее.       Выйдя из ванны с полотенцем на голове, японец обессиленно упал на диван, нажав на кнопку пульта от телевизора, висящего напротив дивана. Десятки мелькающих каналов обо всем и ни о чём. Кажется, где-то мелькнул Огай, у которого брали пару дней назад интервью насчёт перспектив клиники и новых методов лечения пациентов.       Дазаю все равно. Всех вылечить невозможно. Да и смысл? Всё равно все когда-нибудь умрём. Иногда врач задавался вопросом, что он делает в этом месте с такой жизненной установкой, но определённого ответа на этот вопрос не находилось.       Но на данный момент Осаму волновались только две вещи:       Во-первых, что Достоевский делал рядом с палатой его пациентки в тот день?       А во-вторых, что знает Йосано об этом месте и что так отчаянно пытается скрыть?       Поразмышлять над возможными ответами на эти вопросы Дазаю не удалось. Спустя десять минут, он уже крепко спал.       На удивление, ночь была тихой и спокойной. Сны не снились, и мозг, наконец, мог отдохнуть.

***

      Но не для всех ночь была таковой. Свет в патологоанатомическом и не думал гаснуть. Он был не от лампочки, а от компьютера. Поэтому был достаточно слабым, чтобы осветить всё помещение. Пять кружек, каждая из которых была то ли в кофе, то ли в чае, то ли в энергетиках. Видимо, обладателю этих кружек не слишком уж и помогало их содержимое.       Фёдор сидел напротив монитора и вбивал данные. В глаза будто засыпали песка, и даже не помогали специальные очки для работы с убивающими зрение и иммунитет мониторами компьютеров.       Тихое клацанье клавиш клавиатуры заполняет все пространство и слегка отдаётся эхом. Даже оно так противно сейчас. Фёдор снял очки и потёр глаза.

«За что мне это всё?»

      Риторический вопрос как всегда повис в воздухе, не получив никакого ответа.       Поёжившись от холода, патологоанатом встал и накинул на себя фиолетовое пальто, отороченное белым мехом.       Так он простоял несколько минут, пытаясь рассмотреть обстановку неосвященого почти ничем помещения.       Воспалённый взгляд Фёдора упал на стоящую поодаль кружку, которую Достоевский ещё не успел убрать с момента ухода Дазая. В груди противно заныло.