Секунда молчания.
Вздох.
— Ладно-ладно, я знаю, что «Фёдор» — русское имя. И видел вчера у тебя книги на кириллице. Видимо, Достоевского такой вариант ответа немного развеселил. Уголки его губ едва заметно поползли вверх, а веки слегка прикрылись. -…смелое утверждение, что я могу стать тебе другом. — Смелое утверждение — это когда ты говоришь, что Александрийский генез существует. Во всё остальное я могу поверить.Рывок
И Дазай уже поменялся ролями с русским. Теперь Фёдор сидел в кресле, недовольно скрестив руки на груди и смело смотря в глаза оппоненту. В свою очередь хирург опёрся руками о подлокотники, хитро щурясь. — Что ты собираешься… Осаму на миг отвёл взгляд и убрал руку с подлокотника, запихнув её в карман, и достал тонкий длинный фонарик, который был включён одним нажатием большого пальца и направлен прямо в глаза Достоевскому. Зрачки последнего сузились до мелких точек, а сам он инстинктивно попытался отвернуться. — Сидеть тихо! — хирург не слишком приятно обхватил челюсть сидящего своими пальцами, тем самым зафиксировав чужую голову в одном положении и слегка приподняв её. Затем Осаму посмотрел на еще одного присутствующего в этом помещении не духом, но телом. — Ты так торопишься его вскрыть? Не переживай, он не убежит. Фёдор издал тихий, но слишком заметный смешок, который Дазай просто никак не мог оставить без внимания. — Что-о? Почему ты смотришь на меня как на идиота? — Я и не собирался его вскрывать, — Дазай выпрямился, и на лице его отразился спектр эмоций одной категории «мне только что сказали, что детей не аисты приносят». Заметив чужую напряжённость и замешательство, Фёдор одарил одной улыбкой, которой можно дать понятное и очень даже знакомое для каждого человека название «я же говорил». — Подожди, либо я дурак, либо просто чего-то не понимаю. — Ты здесь ни при чём. Мне кажется, что у тебя немного неверное понимание о том, чем я тут занимаюсь. Японец снова навис над Достоевским. Теперь фонарик должен был выступать в роли орудия пыток. Пока что получалось не очень. Формалин или, как его ещё называют, «Трупный яд» чувствовался еще заметнее, и если честно, то он очень отталкивал. Но Осаму понимал, Достоевский сам об этом знает. Водный раствор сорокапроцентного формальдегида не выветривается. При постоянном с ним контакте страдает мозг, дыхательная система, слизистые поверхности. Фёдору не позавидуешь. Осталось надеяться лишь на Огая, который может как-то скрасить или компенсировать такую работу из-за её вредности. — Послушай, я обычно такими вещами, как вскрытие, не занимаюсь. По крайней мере сейчас. Этим занимаются санитары. Я лишь исследую и устанавливаю причину смерти. Моя работа больше исследовательская, чем медицинская. Но я работаю и с живым материалом. Биопсия, гистопатология…* Фёдор не договорил. В этот момент дверь распахнулась, и в проёме показался молодой юноша с длинными волосами, покрашенными лишь на половину. Внешности он был тоже европейской. И даже был похож чем-то на Достоевского. Войдя в помещение, он застыл, и на лице его изобразилось высшая степень недоумения. Двое присутствующих мгновенно осознали своё положение. Дазай всё так же грозно возвышался над патологоанатомом, который отчаянно вжимался в несчастное кресло. — Я так понимаю, что пришёл немного не вовремя, — санитар подошёл к раковине и включил воду. Каким бы хладнокровным не хотел казаться юноша, его лицо пошло пятнами. — Извините, но мне нужно работать. — У тебя есть любовница?! Ты всё это время врал мне?! — вода выключилась, и две пары глаз ошарашенно уставились на Дазая. Фёдор потёр глаза и громко вздохнул. — Осаму, я ненавижу тебя. Хирург тихо посмеялся и произнёс: — До встречи, Фёдор. Прежде чем уйти и захлопнуть дверь, он отсалютовал санитару. Сигма вопросительно приподнял одну бровь и перевёл взгляд на Достоевского. Если до этого патологоанатом и без того был бледным, то теперь его будто обсыпали мукой. — Я думал, когда люди смущаются, то у них появляется румянец на щеках, а не признаки Анемии. Что это за удалец такой? — санитар надел перчатки и взяв в руки скальпель, осмотрел труп. — Сигма, заткнись, умоляю тебя, — Достоевский сложил руки в молитвенном жесте и чуть ли не взвыл. — Я знаю его только второй день. Просто возьми это печенье и прекрати задавать лишние вопросы!***
Громко и задорно флиртуя с медсёстрами, Осаму вошёл в палату, держа в одной руке историю болезни. Золотоволосая девочка в небольшой палате, сидя на койке, около часа с энтузиазмом пыталась заплести волосы Накахаре, который читал ей в этот момент книгу. Её сосредоточенность выражалась в маленькой и аккуратной закушенной губе. Всё это время Чуя мастерски терпел и продолжал прочитывать страницу за страницей, стараясь не шипеть, когда девочка случайно дёргала его за рыжие пряди волос. Рядом с ними на койке лежало дорогое красное платьице, так беспощадно отвергнутое «златоглавым чадом». — Здравствуй, красавица! — Хирург опёрся рукой о дверной косяк, всё еще посмеиваясь после «воркования» с медперсоналом, — А-а, Элис-тян, и тебе привет! Мгновенно в лоб Дазая прилетела вышеупомянутая книжка. Потёрев лоб, он, всё ещё улыбаясь, поднял её и прочитал название: -"Фармацевтика", как мило. Ты определённо знаешь, как заинтересовать ребёнка. Элис-тян, Чуя такой эгоист, вместо того, чтобы исполнить своё поручение — поиграть с тобой, он готовится к своему завтрашнему экзамену. Представляю, как Мори-сан огорчится, узнав, что его любимой пациентке было скучно, — тут он изобразил вселенскую грусть и даже сделал вид, что смахивает слезу. — Неправда! Мне совсем не скучно с Чуей-куном! — Элис поморщилась при упоминании Огая. Преодолев расстояние в несколько шагов, Чуя уже схватил Дазая за грудки. Уж что-что, а рука у Накахары была тяжёлая. Приподняв руки в сдающемся жесте, Осаму уже зажмурился, приготовившись. Но самого удара не последовало. Напряжённую тишину нарушил только треск…треск ткани того дорогущего платья, которое Элис беспощадно рвала с гневным выражением лица. Всему причиной был Огай, которого она увидела за дверью. Чуя, испугавшись его гнева, начал шипеть на непослушную девчонку, которая теперь стояла на койке и шипела в ответ, держа в одной руке кусок красной ткани. Акико, стоявшая рядом с Огаем и увидевшая эту картину маслом, поспешила устранить временное недоразумение. — Что у вас тут происходит? — шепотом спросила врач, закрывая за собой дверь. — Милая, тебе не кажется, что этих детей пора разнимать? — Дазай, улыбаясь, подошёл к девушке, даже не пытаясь скрыть своё отношение к происходящему. Лицо Йосано в один момент изменилось. Она гневно и удивлённо посмотрела на Осаму. — Что это?! — Что это «что»? — Это что, формалин?! Я думала, мне вчера показалось! Ты снова был там? — Да, я снова был «там»! Собственно, в чём проблема?! Акико громко выдохнула и прошла вглубь палаты. Даже Элис и Чуя на время примолкли. Перед тем, как снова начать говорить, она выдержала долгую паузу. Осаму приподнял брови и издал что-то наподобие короткого «…И?» — Ты ведь уже знаком с Достоевским? Конечно, знаком, это же очевидно. — Ну вот, ты сама ответила на свой вопрос, — хирург попытался улыбнуться, но вышло неловко. — Просто прошу тебя…держись от него подальше, — тут она присела на край койки и помрачнела еще сильнее. — Брось, он душка! — Ты просто плохо его знаешь… Не стучась, в помещение зашел главврач. Дазай оживился и задорно выпалил: — Мори-сан, вы же доплатите Достоевскому в качестве компенсации? — краем глаза он заметил Йосано, которая отчаянно прижимала палец к своим губам, призывая молчать. Но Дазай лишь перевёл взгляд. -…кому, Достоевскому? Разбежались. Будь моя воля, у него было бы в десять раз больше сверхурочных, — Огай был еще мрачнее Акико. К слову о девушке, она сидела, опустив плечи и голову, зарываясь руками в свои тёмные волосы. Кажется, Мори хотел сказать что-то, когда переступил порог палаты, но, видимо, вопрос Дазая застал его врасплох. Он оглядел обстановку и вышел, хлопнув дверью. Вслед за ним вышла и Йосано. — Да что я сказал не так?! — вопрос остался без ответа, сидящие лишь переглянулись и пожали плечами.***
— В произошедшем виноват только ваш непрофессионализм, а не кто-то другой, — мужчина с пепельными волосами по имени Фукудзава строго смотрел на двух тёмноволосых врачей, которые стояли, прислонившись к стене. Рядом с ним шёл Рампо, который прибавил шагу при брошенной мужчиной реплике.