***
Миром больше не правят короли; доблесть и честь забыта вместе с ними. Лицемерие и ханжество - вот какова сегодня его основа, ревностно защищаемая свинцом и сталью. Баллор же по-прежнему восседал на своем троне гаснущей власти, цепляясь за нарушенный людьми уговор, и, тешась воспоминаниями былого величия, все еще вел свой народ, хотя и понимал, что племя его давно пережило свой период расцвета. За тысячи лет своего существования, возраст стал сказываться на нем лишь недавно. Шесть веков назад кожа его истончилась и приобрела розоватый оттенок, просвечивая жилы и темные узловатые вены; глаза поблекли, зрение замутнилось, а слабость стала тягостно непереносимой, от чего он все больше стремился к горизонтали. Отныне одежды казались слишком просторными на иссохшем старческом теле, но величайший из королей ирландских фоморов держался так же прямо и горделиво, как встарь. Свою дочь Баллор нашел в просторной гулкой зале, убранной вещами и реликвиями с родного альбиона. Дева сидела возле темного окна, скрывавшего вид на новую безутешную реальность, и тихо насвистывала милую душе мелодию, оживлявшую холодные стены мрачного помещения. Но легкие мелодичные звуки, издаваемые Нуалой, заглушались шаркающими шагами старого короля, звуками трущегося об пол подола его одеяний, стуком посоха и тяжелым дыханием. Эльфа отвлеклась от своего занятия, выпрямила спину и с вежливым вниманием воззрилась на отца. - Все чаще я примечаю радость в твоих очах - они полны счастья! К чему бы это? - приглаживая бороду, спросил король. - Твой блудный сын, отец, - он возвращается! - более не скрывая нетерпения, просияла дева. Плечи Баллора тяжело обвисли, он поник головой, верно противник, заведомо признавший победу своего победителя. - Но что с тобой? Ты не желаешь разделить эту чудесную весть? - удивленная, Нуала изогнула воздушную бровь. Усилием воли старик заставил себя поднять на дочь подслеповатый взгляд. - Когда я вижу беспечалие в твоем лице - поверь, я счастлив больше тебя. Для отца нет ничего прекраснее, чем счастье его дочери. Да не в этот раз. - Что гложет моего доброго короля? - участливо спросила эльфа. - Я больше не знаю своего сына, не знаю кто он теперь. И опасаюсь того, чьим представителем он стал. - Кого же? - Мести, дитя мое! Мести! - Вздор! – решительно воспротивилась отцу дева. - Минули века, в которых давно затерялась ваша нелепая вражда. Должно быть не осталось и следа от переполнявшей его прежде злобы. - Ты веришь в это? - Баллор пронзительно глядел на дочь. - Ты веришь ему, потому что хочешь верить. Пусть сердце у вас одно на двоих, ты ошибаешься в суждениях, Нуала, - сухо возразил он. - Отнюдь, - настойчиво уверяла эльфа. - Бури времен смели обиды, стерли ненависть. Все прошло - ушло - исчезло! - Уж не думаешь ли ты, что этот гордец идет к тебе с миром? Вспомни, Нуала, ты отвернулась от него. Отвернулась от того, кто боготворил тебя и восхищался, как самим собой. Он уверовал в твое предательство и возненавидел тебя сильнее, чем любил когда-то, - король бросил на нее быстрый проницательный взор. В глазах девы показалась тревога, но отец лишь пожал плечами в ответ. - После стольких лет негодование его давно иссякло - я это чувствую, - и на секунду эльфа замерла, прислушиваясь к сердцу. Она всматривалась в себя, как бы желая увидеть то зыбкое, что промелькнуло в ней. - Вот… только что… внутри него устроилась надежда, и сердце от того купается в тепле. - И все-таки, будь бдительна, Нуала. - Почему?! Почему страшишься собственного сына? Баллор закусил нижнюю губу, пожевал ее немного, медленно покачал седой головой, но потом, передумав, изрек: - Боги песочных часов - отцы времени, что вещают нам о бренности бытия и призывают помнить о неудержимо приближающемся смертном часе, в одном из пророчеств предсказали появление демона, без короны странствующего короля, которой явится к чертогам последнего правителя без империи и принесет ему смерть на острие серебряного клинка. - Домыслы! Ты слишком увлекся небылицами. - Пусть это гипербола, но в ней есть зерно истины. - Прошу, отец, о крупице милости. Найди в себе хоть каплю снисхождения. - Увы, дитя. Увы.***
Толстые струи прорвавшегося ливня хлестали по стеклу иллюминатора, барабанили в фальшборт и стены. Матросы стремительно носились по кораблю, как пчелы из потревоженного улья, и безропотно выполняли приказы. Каблуки их сапог глухо стучали по потрескивающим палубам, в их шагах явственно ощущалось волнение. На судне вовсю ставились паруса; Фарах, торжествующе матерясь, велел сниматься с якорей. А это означало, что все беглецы были пойманы. Фрия сидела на низкой койке под скошенной стеной каюты, обхватив руками прижатые к груди колени, и зябко сутулилась. Холодный, задувавший в комнату воздух, приносил с собой острый запах моря. Взгляд женщины упирался в одну точку, она изредка моргала. Нуада поразился насколько бледной была кожа ее измученного эмоциями лица. - Все в порядке? – подавив волнение, осторожно спросил эльф. Фрия наконец заметила принца и, с изумлением, искоса посмотрела на него, ожидая другого тона, других вопросов, но различила в его голосе вежливую обеспокоенность и даже редкие ноты уважения. На мгновение ей почудилось, как уязвима его душа, каким трогательным и нежным он может быть. Или его прикосновения просто пробудили в ней физическое влечение? Может поэтому она не ушла с Янгом? Женщина тут же отбросила эту дикую по своей сути мысль, которая казалась ей чересчур неправдоподобной, нелепой до смешного. Она просто хотела, чтобы эльф сдержал обещание. - Я не сделала ничего дурного, - испуганно прошептала Фрия, и этот тихий шепот показался ему теплым, словно солнечный свет. Густые короткие пряди ее шелковистых волос ниспадали на шею, окаймляя лицо. Удивительно, но после стольких лет заточения под землей они ничуть не потускнели. Напротив, под висящим фонарем упрямые локоны светились золотом. Нуада тотчас вообразил, как запускает в них кисть, медленно перебирая пальцами; свободно, забыв все свои предубеждения, касается нежной щеки. В нем вдруг пробудились давно забытые инстинкты. Но где-то в глубине души прозвучало предупредительное «нет», будто пробил оповещающий колокол, и, с трудом отогнав эти сладкие картины, промелькнувшие в голове, он попытался унять нарастающее возбуждение. - Ты смотришь на меня так невинно, что мне хочется поверить каждому твоему слову, но… - мужчина покачал головой. Ее прямой, проникновенный взгляд неожиданно заставил эльфа осознать свои дефекты: шрамы на лице, морщинки вокруг глаз, возраст. - Вы теперь вернете меня обратно? - растеряно пробормотала женщина, облизнув сухие губы, и глубоко вздохнула, как пловец перед погружением в ледяную воду. Нуада оперся плечом о косяк, медля с ответом. Застывший в ступоре, он долго молчал, и в его молчании ей слышался лязг кандалов. Она точно парализовала его. Ее притягательность, утонченная и одновременно захватывающая дух, заворожила принца. Он стоял не шевелясь, внимательно наблюдая за тураску. Черт возьми, в ней была такая странная смесь невинности и страстности! Это интриговало его и заставляло желать большего. Но от этой кроткой на вид женщины исходила опасность, которая могла поразить вернее, чем выстрел из пистолета. - Останься здесь, пока мы не причалим. Позже я решу, что с тобой делать, - умело скрывая чувства за маской холодной сдержанности, тем не менее руки эльф предпочел сцепить за спиной, стараясь подавить их дрожь. Он не хотел, чтобы она заметила в нем робкую вспышку. - Вы… вы можете запереть меня в другой каюте, если вам так нужно, - Фрия оглянулась на дверной проем, потом с трудом сглотнула. - В этом больше нет нужды. Я увидел достаточно, чтобы доверять тебе. - Да, господин, - она прекрасно поняла сквозившую в этих словах ледяную насмешку, и в иной раз непременно ответила бы, однако обострять сложившуюся ситуацию было ни к чему. Женщина внутренне поклялась не переступать границу, отведенную принцем до тех пор, пока Сефар не причалит.***
Кто испытал тридцать ударов большой камчой со вплетенной в нее свинчаткой, тот как огня боялся навлечь на себя эту кару еще раз. Но таких среди тураску было немного. Только очень крепкие каторжники переносили это наказание полностью. Слабые же и после десяти ударов отдавали богу душу. К вечеру дождь растерял всю свою силу и теперь густой водяной пылью завис в воздухе. Корабль был пришвартован в одном из трех портов Сульи, залегавшей под Аппалачами и занимавшей площадь более восьми ста тысяч квадратных миль. Нуада вывел тураску на палубу и направился к забортному трапу, который спускался к причалу с чередой пирсов, выдающихся далеко в море. После непродолжительных волнений, вечерняя вахта проходила относительно спокойно: латались дыры, чинилось оборудование. Мятежники - все до последнего - были найдены и, те, кому не посчастливилось быть застреленным, снова томились в своих клетках, крепко скованные по рукам и ногам. Но матросы, устранявшие следы неудачного восстания, то и дело о чем-то переговаривались, что-то напряженно обсуждали, будто ожидая неких неординарных событий, связанных с недавним происшествием на борту. С громким сигналом корабельного гудка, возвещавшем о возможном начале разгрузки трюмов, каторжников, как обычно, вывели на плац. Но на этот раз их ждал не гидрант. На возвышающемся юте судна, перед собравшимися на корме, небрежно прислонившись к борту палубы, стоял надзиратель Мо, приказывая матросам организовать всех рабов в круг, в центр которого поместили потрепанную дубовую колоду. Фрия подалась в противоположную сходням сторону, но эльф, поджав губы, схватил ее за руку: - Ты не должна туда ходить, - заявил он, понизив голос. Его светлые брови нахмурились. - Что там? Что происходит? - сердце скакнуло к самому горлу. Ощущая дурное, женщина высвободилась. - Этого тебе знать не нужно, - мужчина стоял на своем, пытаясь снова поймать ее запястье. - Но... Уже возненавидевший это «но», принц ухватился за ее плечи, развернул к себе и хорошенько встряхнул их. Фрия резко вскинула голову и посмотрела ему в глаза, ища там ответ, но они были полны решительного отказа. - Фрия, пожалуйста... - Они же убьют его! - с придыханием, тихо воскликнула женщина. - Он крепкий - он выдержит. Пойдем, нас ждут на берегу. Тем временем, в круг вошел палач, здоровенный детина - человек - бывший каторжник, освобожденный от любых тяжелых работ за свое новое ремесло, которое, по всей видимости, было ему по душе. - Нет! - раздраженно дёрнув плечами, Фрия скинула мужские руки и бросилась к корме, резко врезаясь в толпу. А два охранника уже схватили Янга, с трудом скрутили рослого креола и повалили его на колоду, намертво привязывая к битенгу и палубным клюзам. - Что вы с ним сделаете? Что с ним будет? - сопротивляясь чьим-то сильным, обхватившим ее сзади, рукам, с надрывом, перекрывая толпу, крикнула она Персивалю. Но ее вопрос остался без внимания. - Господин Нуада, при всем моем уважении, я должен просить вас убрать это существо с корабля, - смахивая морось с лица, капитан обратился к державшему ее эльфу. - Мне бы хотелось закончить дело, как можно быстрее. У меня сегодня слишком много забот, равно, как и у вас, осмелюсь предположить, - и Персиваль встал рядом с Фарахом, неодобрительно поглядывая на тураску. - Фрия! - пораженный ее смелой дерзостью, граничащей с безрассудством, принц выдернул женщину из толпы. Еще недавнее его желание растворилось в сокрушительном гневе. Будь прокляты ее бездонные карие глаза и чувственное тело, которые пробудили его от долгого и мучительного сна. Да, желание исчезло, сменившись злостью, но он тотчас взял себя в руки, подчинив строгому контролю. - Уходим! – сипло прорычал эльф и на щеке его нервно дернулся мускул. Нуада крепко сжал ей кисть, утягивая за собой к сходням, но почувствовал, как она сопротивляется, упираясь ногами в пол. Всего миг назад он выражал учтивость. Теперь это был демон. - Он виновен более чем и должен понести наказание! А ты верно не в своем уме, если станешь отрицать очевидное! – мужчина распалялся все сильней. Палач привычно, со знанием дела, выбрал орудием толстый кнут, состоящий из нескольких туго сплетенных сыромятных ремней, прикрепленных к отполированной ладонями рукояти. Конец плети расширялся нашлепкой из острой кости, налитой свинцом. Кат примерился, качнул рукой и, получив приказ особо не затягивать, начал изуверство. Первый удар прозвучал как выстрел, да и последствия его были схожими: ожгя смуглую кожу Янга, на спине вспух и разошелся длинными узкими краями рубец сливового цвета. Раб стиснул зубы. Из его уст не вырвалось ни одной жалобы, ни одного крика или просьбы о помиловании. Второй удар заставил тело креола предельно прогнуться, а кончик кнута с костяной свинчаткой, с неимоверной точностью угодивший на то же самое место, гибкой змеей отдернулся назад, вырывая кусочки плоти. Из ран заструилась кровь, по ногам потекла моча. С третьим ударом в ране отчетливо проглянула белизна кости позвонка, а потом Фрия не выдержала и отвернулась. Противный въедающийся звук, такой знакомый, заставил ее закрыть уши. Не зная пощады, нагайка с мокрым хлюпаньем рассекала кожу провинившегося каторжника. Стряхивая ошметки плоти и капли крови, мучитель снова и снова исполнял волю хозяина. Вскоре спина вообще представляла собой сплошное кровавое месиво. Матросы стояли поодаль и с жадным любопытством наблюдали за работой истязателя. - Разве он виноват в том, что не хотел ползать в ногах и лизать ваш зад! - не выдержав накала, голос женщины откровенно сорвался и она смолкла, прижав ладони к лицу. Принц поперхнулся. - Осторожнее, детка! Ты совсем не знаешь за кого заступаешься, - упредил ее Персиваль. - Больше я не намерен выслушивать подобные оскорбительные речи. Уберайся, пока не попала под горячую руку. - Черт подери! Если вы не выбросите отсюда эту падаль сейчас же, то мне придется сделать все самому, - недовольный, что его отвлекают, Фарах в два прыжка оказался возле тураску и принялся оттеснять ее, грубо толкая лапами к борту. - Если ты, ублюдок, еще раз прикоснешься к ней, то скоро будешь умолять меня о смерти до того, как я решу покончить с тобой, - останавливая его на полпути, почти у самого уха надсмотрщика сквозь зубы прохрипел Нуада. Он видел, как мало ума отражалось на этом наглом землистом лице, зато там так и мелькало самодовольство, что еще больше взбесило эльфа: - Ты и весь твой народ, - сказал он на последок, - поражены безумием. Вы - словно моровая язва, страшная болезнь, от которой страдает наш мир. Вы столь чудовищно обращаетесь с собратьями - людьми одной с вами крови! - его глаза загорелись яростным всепоглощающим огнем, опаляя пламенем ненависти. Он положил руку на эфес меча, грудь его вздымалась от тяжелого дыхания, ноздри свирепо раздувались. Внезапно скулы Мо вспыхнули растерянным румянцем. Превратившись из сильного медведя в трусливую гиену, Фарах потерял возможность защищаться и быстро заморгал, а рот лишь исказила кривая оскорбленная усмешка. Изобличив слабость противника, принц пренебрежительно плюнул ему в ноги. Он сильнее стиснул руку женщины, отвернулся от надсмотрщика и пошел прочь. Но услышав щелчок передергиваемого затвора, эльф даже не подумал оглянуться, продолжая двигаться к сходням. Уязвленный Мо, оглядевшись по сторонам и, убедившись, что все были заняты созерцанием порки, вновь занял свое место и продолжил хладнокровно считать удары. Жажда крови разгоралась в его душе. Он без конца облизывал свои обветренные губы и ехидно ухмылялся, находя удовольствие в страданиях меднокожего. После дюжины ударов креол потерял сознание. После пятнадцатого - тело его дернулось, и поникшая голова качнулась на груди. Тогда Фарах, внимательно наблюдавший за пыткой, приказал палачу сделать небольшую передышку. По опыту он знал, когда, во избежание смерти под плетью, следует остановить экзекуцию, продолжив ее позже, едва только каторжник очнется.***
Морская пристань самого крупного порта Сульи плавно перетекала в импровизированную площадь, где перед глазами одна за другой возникали торговые лавки с разноцветными навесами. Чуть дальше она сильно расширялась, превращаясь в огромный рынок, пестревший всевозможными товарами: там можно было найти предметы роскоши рядом с протухшей рыбой; дурманящие нос и разум диковинные сосуды по соседству со шкурками пушных зверьков; антиквариат делил прилавки с копченым жиром и свежей зеленью. Хаотично разбросанные бесчисленные ларьки, подобные китайским фанзам, в которых и торговали и жили, буквально подпирали друг друга, группируясь в одну сплошную гудящую массу, больше похожую на муравейник, но не ввысь устремленный, а размазанный по земле. Обнаружить такое большое пространство, в котором каждый его клочок занят кем-то - было незабываемо. Но ещё более удивительным являлось то, что этот шумный многообразный мир жил своей жизнью всего в паре сотен ярдов под самым оживленным районом Нью-Йорка и никто из его жителей даже не подозревал, сколько огров, троллей и прочих существ работают, спят, едят прямо под их ногами. Но, как только они миновали водные ворота старого защитного вала, яркая колоритная прелюдия гавани сменилась весьма мрачной картиной пригорода Сульи. Тут и там высились, поросшие жухлой травой, развалины строений первых поселенцев, давно превратившиеся в уродливые клубки металлических конструкций и каменные обломки. В тусклом свете фонарей эти руины казались миражем, хотя сорн и мелкий кустарник, которым поросло все вокруг, выглядели вполне материально. В прошлом, это побережье переживало немало землетрясений, грунт проседал, почву размывало затерянными в недрах реками, впадавшими в Атлантику. Жители постепенно снимались с насиженных мест и перемещались глубже в материк, а гавань стали наводнять сезонные мигранты. На прилегающих к сухому доку улочках их встречали массивные блоки темного гранита, острыми углами выступавшие из мрака ночи. Из них наспех были неумело сложены почти все местные жилые и прочие строения. Возле чернильных стен домов, покрытых влажным налетом и водорослями, на высоких деревянных столбах-мачтах уныло провисали гирлянды округлых лампочек, источавших скупой красноватый свет. Вместе с угловатой геометрией архитектуры он давал массу возможностей кому угодно скрываться в образованных густых тенях, заполнявших весь околоток Сульи. Нуада уверенно шел вперёд по пустой, мощенной грубым камнем, дороге и казалось к чему-то прислушивался. Оставленный ливнем легкий туман, подсвеченный розовым, курился в воздухе, многое скрывая от глаз, и заставлял полагаться больше на слух. Временами раздавался странный гул, чем-то похожий на гром, но скорее имевший искусственную природу, потому как с раскатами содрогалась земля. Тут эльф наконец разглядел нечто в дымке и остановился. Присмотревшись, Фрия увидела очертания громоздкой, но низкой фигуры и спряталась за спину эльфа.