«Моральный кодекс строителя коммунизма объективно обусловлен существующими общественными отношениями, носит конкретно-исторический характер, отражает степень и форму распространения новых нравственных норм…. Ведущим принципом Морального кодекса является преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине….»
Да лучше сразу похороните меня где-нибудь за плинтусом! — Послушай, ты серьёзно? Вот это всё реально вызубрить? Как тебя зовут, помощничек? — Мэлс, — ответил он. — И, конечно же, это реально выучить. Плюс, к этому надо изучить всё, что обсуждалось на съездах партии и запомнить сколько этих съездов было после революции. — Мэлс? — у них тут прямо конкурс на самые дурацкие имена. — Дай угадаю — мощная электростанция? — Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, — бедняга смотрел на меня, как на убогую личность, начисто лишенную интеллекта. Впрочем, таковой я сейчас себя и чувствовала — мне никогда не удастся сохранить себе в мозг эту туеву кучу бессмысленной херни, что он притащил. — Давай ты начнешь читать и, если будут вопросы, я буду объяснять. Тебе же не просто вызубрить это нужно, а реально знать структуру и задачи нашей организации. Ну, что я могу сказать — мы «отлично» провели с ним время до обеда. Добросовестный Мэлс честно старался разложить для меня по полочкам весь этот бред. И я честно старалась понять — в принципе, самую суть этого коммунистического эпоса я могла бы пересказать своими словами. Но им же требовалось, видите ли, фанатично-преданное изложение слово в слово. Запомнить же содержание всех их бесчисленных партсъездов — всё равно что просить вспомнить человека, много лет назад освоившего школьную программу, в каком платье была Наташа Ростова на своем первом балу. Хотя и тут было больше шансов, что я бы ответила. — Мэлс, ты на обед идёшь? — в открывшуюся дверь просочилась подружка Гертруды, с неодобрением покосившись на меня. — Успеем, Маш, ты иди. Закончим и придём, — ответил Мэлс. Ой, а девушка-то к нему неровно дышит. Вот я и разжилась следующим недоброжелателем. Главное, чтобы они с Гертрудой не объединились своим третьим размером встать на защиту хахалей. Не люблю я бабские разборки, кто бы знал как. В столовой Коля настойчиво поинтересовался, как продвигается моё обучение. Мэлс благородно польстил мне, доложив полковнику, что мы успешно осваиваем основные понятия. И я очень стараюсь подготовиться к поступлению. — Молодцы, — улыбался Колян, — мы ещё сделаем из тебя, Сашка, человека. «Да я вообще-то и попала сюда человеком», — чесался язык ответить, поставив на место гиперактивного коммуниста. И даже сейчас, даже в вашей идиотской реальности буду поступать так, как считаю нужным я, наплевав на то, что диктуют ваши правила и уставы! Вообще-то такой бунт мне не свойственен. В своей привычной жизни я — законопослушная личность, без порывов в сторону акций протеста. Но в моё время никто мне не мешает жить и поступать, в пределах установленной Конституции. Здесь же предлагается засунуть своё личное мнение в задницу и жить этаким ульем, в котором уже давным-давно прописано, что и когда есть, что носить, что читать и как говорить. «И чем же сталинский режим здесь отличается от нацизма?» — закралась такая крамольная мысль в мою, до этого патриотичную головушку. Только что евреев пачками в крематории не запекают, а так в общем-то многое совпадает. И я решила в знак протеста местной системе небанально провести обеденный перерыв. А пойду-ка, проведаю наших бородатых, как моджахеды, немчиков. Казалось бы, после прошлой реальности, последнее, чего я буду хотеть — оказаться рядом со штандартенфюрером в радиусе пары метров. Но оказалось плохо я себя знаю. Стало интересно какой он здесь. И вообще, не будет мне покоя, мало ли, может не в меру ретивые тюремщики продолжают сводить старые счёты? Так, что тут у нас осталось с обеда? Я подошла к раздаточной стойке, выхватив взглядом тарелку с булочками и поднос яблок. — Лен, можно мне сухой паек с собой? — окликнула я повариху. — До вечера далеко, а мозговой штурм будит прямо зверский аппетит. — Бери, конечно, — великодушно откликнулась упитанная Леночка. Видимо, такие заморыши, как я, будят в полных людях материнское желание откормить до размеров шарика. — Тебе нужно больше кушать, а то вон, юбка болтается как на вешалке. «Как скажешь», — думала я, сгребая в салфетку побольше булок. Добавив к свертку несколько яблок, я потопала разыскивать, где в очередной раз сортируют мусор падшие немецкие «ангелы». Где-то в подобных декорациях я их и нашла. Бывшая нацистская элита отдыхала возле большой кучи веток, приготовленных на сжигание. Я остановилась, наблюдая за знакомой парочкой. Тилике что-то возмущённо лопотал по-немецки. Ягер же сидел всё с тем же бесстрастно-уставшим видом, в глазах явно читалось что-то вроде: «Да пошло всё в жопу». Я нерешительно приблизилась, не зная как заговорить. Немецкого я не знаю, по-английски они могут в этот раз не говорить. Поэтому просто протянула еду, кивая: — Возьмите. Тилике настороженно уставился на меня говорящим взглядом. — Какого хера тебя сюда принесло? Ягер чуть насмешливо приподнял бровь, мол, откуда такой аттракцион щедрости? Нет, они мне ещё не доверяют! «По себе других не судят», — начала злиться я. — Да бери и ешь уже, — раздраженно вырвалось у меня.- Нет там яда, Белоснежка пугливая. Ягер как-то криво улыбнулся и, ломано произнося по-русски слова, ответил: — Нет яда, говорить? Разве ты не хотеть, как ваши коммунист, добить враг своей Родины? — Ой, хорош прибедняться, никто вас не убьет. — интересно, кто его учил основам русского? Слушать невозможно, уши режет. — И травить я вас не собиралась. Так, разве что пургена бы в компот подсыпала, но и то, как видишь, не стала. — Пар-ген, — чуть ли не слогами повторил Ягер, — это есть новый яд русских? — Ты что, — ласково возразила я, — пурген — это лекарство. Лечит от излишней самоуверенности и подозрительности в два счёта. Голову от плохих мыслей прочищает только так. — Ты странный, русская, — Клаус окинул меня цепким взглядом, — здесь ненавидеть всех немец. В твоих глазах я не видеть месть. Тилике всё же снизошел забрать сверток и теперь сидел, не обращая на нас внимания, хрустел яблоком. Я присела на траву, напротив Ягера и ответила: — Вообще-то я тоже считаю, что ваши преступления не должны остаться безнаказанными. Просто мелкая месть в виде постоянных зуботычин — это тоже неправильно. Ягер как-то безнадежно усмехнулся: — Те люди, которых ты вчера видеть, раньше быть здесь заключенные. Ивущькин быть мой противник с начало война. Он взять реванш, сбежал с экипаж на танке. Потом он вернулся с Красная армия освободить здесь людей. Ему нравится, что теперь здесь те, кто держать его в плен. Теперь его очередь наказать врага. Я понимать его. Ох, не нравится мне твой настрой, Клаус, ты чего? Похоже на депрессию. Ведь смысл победы не в том, чтобы морально раскатать врага унижениями, а в том, чтобы заставить понять и признать свои ошибки. — И что, будешь до конца жизни мальчиком для битья, в перерывах подметая дорожки? — вырвалось у меня. — Да сделай ты уже, что они требуют, все равно от коммунизма, как от эпидемии, здесь никуда не деться. Получишь шанс вырваться из этих стен, начнешь всё сначала. «Сашенька, дорогая, а что это ты сейчас делаешь?» — вкрадчиво поинтересовался бдительный внутренний голос. — «Проводишь сеанс психологической реабилитации для пленных нацистов? И на хрена?» Да чтоб я сама бы знала. Хоть расстреляйте, я не могу спокойно смотреть на это сломленное, пусть и нацистское величие. И не надо напоминать про его склонность к абьюзу. Ягер здесь, вполне возможно, другой. Ребята, вон, тоже меняются, кто во что горазд. — Слишком поздно начать заново, когда больше нет страна, за которую воевать. Когда нет ничего, только ненависть и презрение победителя. — глухо ответил Клаус. — Знаешь, иногда стоит получить по кумполу, чтобы переосмыслить свою жизнь, — включила философа я. — А начать всё сначала никогда не поздно. Ягер завис: — Что есть кумпол? Я выразительно постучала себя по виску. Ладно, что могла, то сделала, пусть думает. А мне пора возвращаться в свою камеру пыток. Я поднялась, настраивая себя морально на штудирование основ коммунизма, когда услышала позади его голос: — Я мочь признать режим коммунистов. Нас победить честный бой. Но скажи, чем ваш Сталин отличаться от наш фюрер? Он забрать все земли, он заставляет работать на свою страна. У вас тоже нет свободы, он расстреливать своих, если нет согласия. Я никогда не подчиняться такой лидер. Что ж, другого я и представить не могла. Ягер в серой совковой одежде трудится у станка на заводе? Живет где-нибудь в общаге для рабочих, выглядит суетливым и послушным начальству работягой? Не, только не он. Так и будет гордо чахнуть, словно загнанный, но не покорившийся хищник. И ведь прав по-своему, зараза такая. Хотя, мне, конечно, было как-то дико ставить на равные чаши весов коммунизм и нацизм. И вот что мне с этим теперь делать? Однако, ломать голову над незавидной судьбой штандартенфюрера мне сегодня уже не пришлось. Мэлс добросовестно насиловал мой мозг, пытаясь впихнуть не впихиваемое, да так, что к концу дня я всё же смогла внятно повторить пару листов текста. Мамочки мои, так меня окончательно зомбирует эта светлая секта. Вечером, уставшая как собака, пришла в наш птичник, желая одного — встречи с подушкой. Девчонки, смотрю, явно бодрее меня — хихикают о чём-то, болтают перед сном. Ничего, я, если очень надо, могу заснуть при любом уровне шума. Плюхнулась на скрипящую кровать, ностальгируя как спала на подобной у бабушки в деревне. Правда у бабули была мягкая перина и целая гора подушек. А здесь, чувствую, у меня на заднице скоро сетка отпечатается квадратиками — советский по ГОСту матрас был худой, как анорексичка со стажем. — Держись подальше от Мэлса, поняла? — надо мной возникла морда, ой, простите, лицо, конечно же, лицо, образцовой советской девушки — Маши. — Иди к нашему полковнику, там и требуй, — отмахнулась я от неё, — а если нечем заняться, приходи к нам, освежишь в памяти все пункты семнадцатого партсъезда. А то мало ли, вдруг забыла чего? Машеньку слегка перекосило от злости. Хотела я ей посоветовать не нервничать зря, красоту девичью не портить, но меня опередила миролюбивая повариха. — Маш, давайте уже спать. Завтра большой день. Праздник же, с утра демонстрации, потом вам гулять, а мне готовить на всю часть. Точно, я и забыла про Первомай. Может, если они все свалят в город, я придумаю что-нибудь, как просочиться через КПП.***
Светлый праздник весны и труда, сколько я про него слышала! Сегодня же выпала возможность самой поучаствовать в демонстрации. А то, что это такое, когда родители вспоминают своё детство, мне и разговор поддержать обычно нечем. Мои надежды, что меня тихо оставят в части, предоставленную саму себе, накрылись медным тазом. Утром пришла Аня и объявила мне, что в город едут все. И да, я, конечно, тоже. Она, вот, даже помочь мне собраться пришла — принесла мне миленькую блузку в цветочек, конечно, большую для меня, но ладно, не буду придираться. — Ничего, Саша, до Дня победы помогу тебе сшить платье, будешь в следующий праздник и ты нарядная, — утешала меня Аня, заплетая дурацкие косички, перевитые ленточками. Похоже, ей суждено быть моим личным стилистом уже вторую реальность подряд. Она думала, что я переживаю по поводу отсутствия нарядного платья на демонстрации, но это волновало меня в самую распоследнюю очередь. Думала я как мне протащить свои вещи и, пользуясь случаем, незаметно смыться. — Девочки, мне идёт новое платье? — демонстративно выперлась Маша в середину комнаты, поглядывая на меня. — Мэлсу понравится, как думаете? Кто-то стал её уверять, что она неотразима и, конечно, завоюет не одно сердце сегодня. Я только фыркнула — нужен мне её Мэлс. Нет, парень он неплохой, но обычно с такими я прочно и необратимо зависаю во френд-зоне. «Ага, взрослый мужик с тёмным прошлым будет поинтереснее бесхитростного мальчика», — пронеслась ехидная мыслишка. Да в чём дело-то? К Ягеру я испытываю на данный момент сочувствие. Ну, максимум — эстетичное наслаждение любоваться на такую… колоритную личность. Откуда-нибудь со стороны. И никакой это не Стокгольмский синдром! — А как вам моё новое платье, Аня? — Гертруда, выпятив внушительный бюст, демонстрировала сопернице «боевое облачение». — Мне идет? Хочется сегодня быть особенно красивой, ведь у нас, в части, вечером будет праздник. Аня оскорбленно молчала, чуть сжав в пальцах мои бедные волосы. Ну так, зато я могу сейчас поставить дрянь на место. — Прикид ужасный, — я смерила деваху взглядом, перенятым у мамы, когда она хотела показать насколько отстойно кто-то одет. После такого хотелось пойти переодеться, даже не спрашивая, что и почему ей не понравилось. — Но тебе идёт такая херня. Кто-то из девушек приглушенно хихикнул, а у Гертруды явно поубавилось желания глумиться над соперницей.***
Я терпеливо ожидала своей очереди — несколько автобусов ожидали, пока все погрузятся для поездки. Неожиданно, меня за пятую точку весело схватил Степан Савельич. — Ну чё, девчата, готовы повеселиться в городе? — Не то слово, — я сместилась подальше от этого клоуна, который теперь вызывал стойкое желание послать на три советские буквы. Савельичу, видно, было по барабану кого лапать. Судя по смущенному визгу, уже прихватил за мягкие места толстушку Леночку. — Ленок, я сегодня приду к тебе вечером, оставишь мне чего вкусного, а? — Степан Савельич, вам не стыдно? — Лена взывала к совести белоруса. — У вас же дома жена осталась. — Так и шо? — беззаботно отпарировал он. — Жонка не стенка, подвинется. Молоток мужик, действительно, чё нет-то? На собраниях чихвостим простых смертных за любое расхождение с моралью, зато сами — хотим кокс нюхаем, хотим — блядуем по полной. Хороши коммунисты, ничего не скажешь. В городе на главной площади народу было, как в Москве маршруток в час пик. Все с тюльпанами, флагами, несут патриотичные плакаты. И местные — куда деваться? — тоже в этой вакханалии, за своих уже идут. Я слилась с толпой, показывая всем видом активное участие в этом празднике жизни, чуть ли «Интернационал» с ними петь не стала. Остановило незнание слов. Сама же потихоньку осматривала путь отступления — ведь я всё же протащила рюкзак в автобус. Сейчас, пока они все так заняты, самое время линять. Вот я какая молодец, нашла нужный мне автобус, забрала рюкзачок и через пару часов уже буду ломиться в родное измерение. — И куда ты собралась? — меня крепко схватил под локоть вездесущий Демьян. Ну вот зачем? Ну нахрена ты сюда припёрся, вместо того, чтоб орать: «Слава коммунизму!» на площади, а? — Да взять кое-что хотела, — я намертво вцепилась в лямку рюкзака, мало ли, что придёт в голову бдительному Волчку. — Ну так бери, и идём, — он не спешил выпускать мою конечность из цепких пальцев. Я расстегнула рюкзак, достала зеркальце. Сделала вид, что мне что-то попало в глаз, и я ищу мешающее инородное тело. Закончив представление, пришлось возвращать рюкзак на место и послушно плестись за Демьяном обратно. Вся симпатия к нему ушла в минус. Ну что ж мне так всё время не везёт? Будь я порасторопнее, могла бы пнуть его в уязвимые для мужчины места и быстро бежать стометровку. Так не умею я вырубать мужика с пары ударов, как-то жизнь не научила. С моими габаритами можно только слабо трепыхаться, если уж встряла в подобную ситуацию. Ладно, вроде как сильно я не спалилась. Буду пытаться бежать уже из лагеря, тьфу ты, воинской части. Банкет, ожидаемо, начался в столовой, затем переместился в просторный двор. Народ весело болтал, девушки завели древнего монстра, кажется, патефон, и пытались подбить ребят на танцы. Я поняла — сегодня даже не стоит пытаться привлекать к себе и так напряженное внимание, с просьбами позволить покинуть территорию. Сидя на деревянном чурбачке, пожалела, что нет попкорна — и кино смотреть не надо. Ионов явно чего-то нанюхался и сидит на брёвнышке, наверное, умиляется, что солнышко светит, букашки ползают. Василенок пытается подкатить свои фаберже к Леночке, танцевать её вон вытащил. Демьян мрачно наблюдает за порядком, словно кому-то в голову придёт ворваться сейчас и покрошить в капусту суперсильных бойцов. Маша заигрывает с Мэлсом, тот с покер фэйсом дружественно делает вид, что не врубается в её намеки затащить его на сеновал. А Гертруда, смотрю, совсем страх потеряла. Вешается при всех на Коленьку, да и тот после выпитых за праздник тостов, тоже забил на шифровку. Ну, товарищи, ай-ай, некому вам по репе настучать! Аня, бедная, сидит, чуть не плачет, но делает вид, что всё идёт как надо. Молодежь разожгла в сумерках костер, уговорив не особо возражающего командира посидеть чуть дольше. Ну, там спеть пару песен под гитару, запечь картошку. Лена и Тоня весело подталкивали меня в круг: — Пойдём, посидишь с нами, что ты, как не родная. Посиделки у костра были ничего. Парни действительно воспитывались в армии достаточно строго, никакого мата или скабрезностей, мило шутили, что-то рассказывали — в общем, ретроспектива советского кино для молодежи. Ну и какой же сабантуй у русских обходится без вокального сопровождения? Слушала я, слушала их: «А ну, ребята, в ногу, — шагай смелей вперёд! По светлым широким дорогам Родина к счастью идет!», а потом решительно отобрала у местного барда гитару. Так, вроде бы должна ещё что-то помнить из дворового обучения игры на ней. Ну, а теперь песня! Как всегда, любимый Цой:Песен, ещё ненаписанных, сколько? Скажи, кукушка. Пропой! В городе мне жить или на выселках? Камнем лежать или гореть звездой? Звездой… Солнце моё, взгляни на меня! Моя ладонь превратилась в кулак. И если есть порох, дай огня. Вот так. Кто пойдет по следу одинокому? Сильные да смелые головы сложили в поле, В бою. Мало, кто остался в светлой памяти, В трезвом уме да с твердой рукой в строю, В строю.
Ну, вроде помидорами меня не закидали, уже хорошо. Мэлс даже подбодрил: — Хорошо поешь. Правда, мы не слышали такую песню раньше. — Это новый певец, — съехала я. Ох, весело будет, если подсажу я примерных комсомольцев на русский рок. Их же за такие неправильные песенки Ивушкин порвет на много пушистых медвежат. Ладно, пойду, пожалуй, от греха подальше. Пусть без меня отдыхают. Я завернула из фойе в коридор и услышала тихий сдавленный плач откуда-то из столовки, что ли? Без раздумий пошла на звук и обнаружила, всхлипывающую в полной темноте Аню. Ууу, я думала у меня проблемы, а тут оказывается у некоторых вообще полная Хиросима. — Эй, ну ты чего? — неловко попыталась утешить Анюту. — Хочешь, пойдем этой драной козе морду подпортим? Аня подняла голову, узрев горе-утешительницу, и заревела ещё сильнее. Я вздохнула — есть только один способ без «Новопассита» остановить истерику. Да и мне не помешает выключить голову и передохнуть от постоянного напряга. — Так, колись, где в закромах Родины можно разжиться бутылочкой вина или чем-то похожим? Оказывается, в закромах Родины имелся только чистый спирт, но я, порывшись в кладовке, взяла ещё здоровенный баллон сока. Будем пить коктейль «Советский» моего изобретения. «Делов-то слегка разбодяжить спирт соком», — думала я, нарезая на закусь яблочки и высыпая на тарелку найденные там же, в кладовке, галеты. Щас посидим, подруга! — Ты что, я же не пью, — встретила меня с порога чуть успокоившаяся Аня. — Я тоже, но есть такое слово «надо», — плюхнула я на столик граненые стаканы. — Иногда, знаешь ли, полезно забить на всё и слегка расслабиться. Анюта послушно приняла протянутый стакан с коктейлем и робко чокнулась под моё: — За Первомай! Бедняга поперхнулась первым же глотком, на что я протянула ей дольку яблочка: — Закусывай, давай. Дальше пошло легче, коктейльчик, как по мне, был довольно лёгкий, что я там спирта налила всего ничего. — Ну, рассказывай, как ты дошла до жизни такой? — спросила я, убедившись, что главная истерика позади. — Зачем всё это терпишь? — Люблю я его, понимаешь? — в глазах Ани снова заблестели слёзы. — Мы нашли друг друга в этих страшных застенках и, казалось, это любовь с первого взгляда и навсегда. Нет, Коля меня любит, просто молодой, ещё не нагулялся, разве я не понимаю? Ну да, что непонятного — женское ж счастье, был бы милый рядом. — А я не понимаю, почему ты тогда не борешься за своё счастье. Ладно, он свою физиологию не контролирует, так ты покажи, что с тобой следует считаться. Попробуй пофлиртовать с кем-нибудь из ребят. Дай понять своему благоверному, мол, повезло тебе, что такая звезда, как я, снизошла до тебя, цени это. — Нее, я так не могу, — скуксилась Аня. «Да ладно» — чуть не съязвила я, припоминая её прошлые похождения. — Ну, тогда остаётся только сковородкой по фэйсу, — мрачно выдала я. Вспомнила про Гертруду и прибавила. — Лучше обоим. Аня молчала, шокированная таким чудовищным в своей простоте решением её проблем. — Что так смотришь, шучу я, — что это за любовь такая? Сплошное смирение и прощение. Мне никогда не понять таких «высоких отношений». — Или нет. Знаешь, как хочется иногда стукнуть твоего Колю, пусть и не сковородкой. Он достал уже строить меня. Аня успокаивающе заговорила: — Не обижайся на Николая. Он строг, но справедлив. И добра же тебе хочет. Да кто обижается? Похоже, нам, с Ивушкиным, кармически суждено выбешивать друг друга, оказавшись в одном временном пространстве. Он-то и плохим в общепринятом смысле не был. Талантливый военный, борец за светлое будущее, готовый прийти на помощь слабому. Кобелина, правда, но это вроде бы явление непостоянное. Ещё в этой реальности он был так уверен, что во всем и всегда прав, и настолько тащился от собственной невъебенности, что руки чесались наглядно показать ему — это далеко не так. — Ой, девоньки, а что это вы на тёмную сидите? — прервала наше погружение в алкогольную нирвану Лена. — Давай к нам, — приглашающе махнула я стаканом. Лена осторожно попробовала наш коктейльчик, оценила: — Вкусно, но что же вы без закуски пьете? Сейчас пойду шуршать, что у нас с ужина осталось. Или лучше вон, яичницу вам пожарю, горячего поедите. Но насладиться горячей яишенкой нам не удалось. В столовку притопал Мэлс и удивлённо смотрел на нас: — А, вот вы все где. Анна Михайловна, товарищ полковник уже вас обыскался, пойду доложу, что вы здесь. — Да ладно, — хихикнула я. — Вспомнил, что жена есть? Беспокоится, что потерялась? Веселье мое испарилось, когда я увидела в глазах Ани знакомую решительность женщины в стиле: «Всё, надоело, душа просит истерики и скандала!». Таак, а не перестаралась ли я с психологическим тренингом «Защити женское достоинство»? Всё-таки такие разборки по-любому лучше устраивать на трезвую голову. А если она сейчас пойдёт рубить мачете изменщика с подлой гадиной-разлучницей? Ивушкин быстро сообразит кто её надоумил. Пойду я, пожалуй, подальше, пересижу где-нибудь эту бурю. Может, и обойдется, покричат друг на друга да помирятся в койке. Я вышла на улицу и стало понятно, что не так-то и безобиден был коктейль с «капелькой спирта». Вкрученной в кашу, я себя не ощущала, но вот почему-то спотыкалась на каждом шагу. Обошла сторонкой дворик, где кое-кто до сих пор спокойно догуливал праздничек, и меня понесло в глухую часть территории. В свете луны мне показалось, что на высоком заборе я вижу чью-то фигуру. Стоп, это что, к нам ломятся враги и диверсанты? Но, присмотревшись, я поняла, что мужчина просто сидит на одном месте. Самое умное было — бежать, звать помощь, но я сегодня отпустила мозг в отпуск. Потопала через заросли ближе рассмотреть, что за хрень происходит. И досмотрелась — на заборе маячил Клаус Ягер. Он теперь стоял в полный рост, ох ты ж, чёрт, я же знаю его склонность к паркуру. Он что — опять решил гордо возвратить жизни билет? Не раздумывая, ломанулась не глядя под ноги, с воплем: — Твою мать, Клаус! Оставайся, где стоишь! И, конечно, споткнувшись обо что-то, проехала коленками по земле, успев увидеть как Ягер удивлённо разворачивается к источнику шума. — Не прыгай! Что за привычка, чуть что идёт не так — валить из жизни? Не успела я подняться, как меня смело вихрем сильных рук и припечатало к забору. Ух ты, какой здесь Тилике боевой, однако. Не только трубки штандартенфюреру носить, да девок на диванчик заваливать, оказывается, умеет. Вон, как друга защищает, похвально. Однако, мне было не так уж весело стоять с заломленными за спину руками, да ещё с захватом через горло. Ягер к тому времени слез с забора, что-то сказал по-немецки Тилике, и тот неохотно меня выпустил. — Что ты натворить? — Ягер смотрел на меня без злости, правда с полным непониманием ситуации. — Зачем ты кричать на весь лагерь? — Затем, что ты идиот. Что, настолько всё плохо, что решил сигануть с трехметрового забора? — я понятия не имела, как буду его отговаривать от суицида. — Почему ты решать, что я прыгать и убивать себя? — Ягер теперь смотрел на меня так, словно это я на его глазах решила провести акт изощрённой саморасправы. А я поняла, что ошиблась, заметив в его руках кусачки. Ну, и, конечно же, не сдержалась от озвучки своих догадок: — Ааа, поняла, вы решили сбежать! И как, получилось разжать колючую проволоку? — Получилось, — сдержанно ответил Ягер, хищно усмехнувшись. Тилике что-то резко ему сказал и Ягер насмешливо посмотрел на меня. — Хайн предлагать сворачивать тебе шею, чтобы ты не выдать нас. Я машинально попятилась от них назад и невольно припомнила: — Ну да, вам же не привыкать. Наткнувшись снова на небольшой камень, я неуклюже плюхнулась на пятую точку. И, замолчав, смотрела, как Ягер медленно приближается ко мне. Похоже, сейчас мы вернёмся к нашему обычному стилю общения — против лома нет приема. — Зачем тогда защищать, если ты бояться меня? — Ягер остановился в паре шагов от меня, не делая больше телодвижений. — Я убивать — это быть нормально, когда война. Но я не делать смерти без необходимость. Он спокойно протянул мне руку, предлагая подняться. Краем взгляда я отметила, что Тилике уже убирает лестницу от забора, и тащит, чтобы спрятать. Похоже, я им сорвала побег. Хотя, момент для них был подходящий — наши-то все на расслабоне. Чёрт знает, шутили они или нет насчёт моей сломанной шеи. Я нерешительно протянула ладонь, хер с ним, будь, что будет. Ягер помог подняться и сразу отпустил мои пальцы, выжидательно глядя на мои дальнейшие действия. — Почему ты оказаться здесь? — вдруг спросил он. — Разве приличный девушка не должна уже спать? Ивущькин плохо следить за своими подчинённый? — А я не привыкла, чтобы мне указывали когда идти спать, — понесло меня по кочкам. — В мире есть, представь себе, не только диктатура. Я выросла в свободном государстве! — Ты говорить, как ребенок, — снисходительно улыбнулся Ягер. — Свободы, как таковой, нет нигде. Всегда быть правила, которым должны подчиняться. По ходу, спиртовые пары совсем заволокли мне мозги, ибо я услышала в его отчасти справедливых словах немного не то. Ну, в конце концов, я настолько адекватно перенесла уже столько приключений, что имею право на небольшую истерику: — Ах ты, властолюбивое чудовище! А я, дура, думала ты хоть немного жалеешь о том, что творил несколько лет назад! А ты, если бы вы победили, был бы всё тем же гадом при власти, от которых избавили мир коммунисты! И вообще, я не казалась тебе ребёнком, когда ты хладнокровно отдавал приказы меня пытать! Да и сам с удовольствием это делал! — Ты говорить то, что быть невозможно, — нахмурился Ягер. — Я воевать танковая стратегия. Я не мог пытать женщину. И даже если бы подобное быть, я бы это точно помнить. Угум, как удобно прикрыться амнезией. Хотя, я знала, что почти так и есть. Похоже, он подключил поисковик памяти, судя по прищуренным глазам, и выдал очевидный вывод: — Ты раньше знать меня, да? Я слышать ты называть моё имя. — Да, виделись уже, когда здесь был концлагерь, — не стала отпираться я. — Ты принял меня за шпионку и угрожал сдать гестапо. Так что твои уверения, что ты белый и пушистый не совсем верны. Какое-то время он молчал, затем неохотно заговорил: — Я не говорю, что быть хороший человек. На войне есть приказ и есть долг. Так поступать каждая из сторон. Мне жаль, что всё оказаться бессмысленно. Жаль, что много людей погибнуть зря. В его словах была циничная, неправильная для меня правда… Великая победа сорок пятого года в моё время принесла мир и показала, что страна-победитель способна на прощение. Здесь же, действительно один тиран сменил другого, и по итогу, хрен редьки не слаще. Ответить было нечего и я решила, что, пожалуй, пора мне возвращаться в тёплую постельку. Я шагнула мимо Ягера, не ожидая уже никакого подвоха. И, оказалось, что расслабляться не стоило — его рука твердо перехватила меня, дергая на себя. — Что ты творишь? — севшим от неожиданности голосом спросила я. Глупо было надеяться получить вместо коварного и властного штандартенфюрера благородного джентльмена из старинных романов. — Боишься, что сдам вас Ивушкину? Делайте, что хотите, у меня здесь свои проблемы. Клаус слегка сжал руку на моей талии и усмехнулся: — Не бояться, потому что мы забирать тебя, чтобы ты молчала. — Да забирайте, — с готовностью согласилась я. Почему нет? Пусть помогают мне перебраться через забор, дальше разбежимся кто куда. — Только я за вещами сбегаю. Я без рюкзачка моего никуда. Ягер, бедный, не уставал поражаться чокнутой русской, которая мало того, что проявляла недопустимое к врагам сочувствие, так ещё и не против вместе с ними покинуть светлую обитель коммунизма. Что с тобой не так? — кричал его взгляд. — Чего смотришь? — я ощутила, как многотонная усталость накрыла, словно каменная плита. Предложи мне сам Сатана быстрый портал домой, я бы, наверное, согласилась без колебаний. Так что и Ягера я больше не боюсь. Зная его, как раз может и получится отсюда выбраться. — Домой я вернуться хочу, понимаешь? В свою нормальную настоящую жизнь! — Разве где-то есть жизнь другая? Ты знаешь место, где нет война, где лидер не подмять под себя? Зачем тебе бежать от свой товарищей? — его взгляд сканером исследовал моё лицо, настойчиво высматривая в моих глазах загадку, откуда в послушном стаде коммунистов могла затесаться паршивая овца, то есть я. Ну что я могла ему ответить? Что оказывается моё, в общем-то тоже несовершенное, время — просто манна небесная по сравнению с выкрутасами вселенной, в которые я уже который раз попадаю? Что ему, к сожалению, ни при каком раскладе не светит жить долго и счастливо? Как показала практика, даже если удалось отвести от него смерть, остальные варианты немногим лучше. Или поехавший от власти садюга, или побеждённый полковник, утративший смысл жизни. С собой его что ли забрать, в своё время? Ой, ебанькооо, — взвыл сиреной внутренний цензор. А ты подумала, что будет с твоим временем, если ты притащишь такой сувенирчик из прошлого? Сама же насмерть стояла в прошлый раз, что так делать ни-ни. Всё, больше не пью, пока не попаду в адекватную реальность. — Да вы что, совсем охерели, забыли, где находитесь? — прервал мои метания разъяренный рёв Ивушкина. Я, покачнувшись, привалилась к боку Ягера, чувствуя его теплую руку на плече, в качестве поддержки. Зависла, прикидывая, что видит со стороны Коленька. Да нормально он видел — широкая для меня юбка давно перекрутилась чёрт знает как. Блузка наполовину высмыкнулась наружу, после того, как Тилике приложил меня об забор. Ленточки давно покинули дурацкие косички и теперь волосы живописным полу распустившимся беспорядком торчали в стороны. И самое пикантное — долбанные советские чулки, нихера не желавшие держаться на ляжках. Один так вообще сполз с моей ноги, второй ещё держался на честном слове, но был с такими красочными дыромахами, что ничего хорошего предположить, глядя на такой расхристанный вид, было невозможно. — Ягер, я тебя урою! — рявкнул Коля. — А с тобой, малолетняя идиотка, мы ещё поговорим! — Эт.это не то, что.ик. ты думаешь, — от такой эмоциональности разборок мою речь слегка повело. — Он.не при чем… в смысле.ик… не сделал мне ничего… я вышла прогуляться и споткнулась в этих кущерях. Как раз возле их…ик. ночлежки. Он просто проводить меня собирался…да… Колян всмотрелся в мою физиономию, сопоставил с речью, а ещё, видимо, унюхал спиртовое амбре, и мои уши снова взорвали децибелы крика: — Как ты умудрилась так нажраться?!