Die Geschichte kennt kein Wort "wenn"

      Вот это нашего полковника бомбануло! Я едва пришла в сознание от обрушившихся на мои уши децибелов, как он подхватил меня чуть ли за шиворот. Бросив Демьяну короткое: «Запри получше этих уродов!», разъяренный Коленька стремительно потащил меня к корпусу. Я постоянно спотыкалась и, не выдержав, возмутилась:       — А поаккуратнее нельзя?       — Нельзя, — отрезал Коля, — этот позор никто не должен видеть.       Кхм, дико извиняюсь и шепотом интересуюсь, то есть о том, что я споила его жену, он до сих пор не в курсе?       — Мало того, что напилась — что непозволительно для девушки-комсомолки — так ещё и понесло по кустам шарахаться, — бушевал Колян, — и ещё большой вопрос: почему я нахожу тебя чуть ли не в обнимку с зэком-нацистом?       — Ой, не сгущай краски, — протянула я, — не так уж я напилась. Ну, вышла, захотела воздухом подышать. Ну, упала, так мне добрые дяди помогли. Что такого? И потом, ты мне — не отец, не муж, не брат. Не перегибаете ли вы с воспитанием, замечу, взрослой совершеннолетней личности, товарищ полковник?       — Ты утром узнаешь о моём воспитании, избалованная девчонка, — Ивушкин дёрнул меня за руку, придав ускорения, дотащил до комнаты. — Чтоб носа не смела высовывать после отбоя, поняла?       — А то что? — я сегодня прям смелая-смелая. — Запрешь в одной камере с фрицами?       — Ты сейчас договоришься, — Коля открыл передо мной дверь и прошипел: — Чтоб завтра, после подъёма, уже стояла в моём кабинете.       Войдя за дверь, я убедилась, что под ней собралась вся наша общага, жадная до зрелищ.       Особенно радовались моему падению лучшие подружки: Маша с Гертрудой. Я мрачно окинула их взглядом.       — Чего смотрите, курицы? Только попробуйте что-нибудь сказать. Мне терять нечего, я с удовольствием продолжу пьяный дебош. А вы задумайтесь, нужно ли вам падать с пьедестала идеальных комсомолок?       Девки и правда задумались и решили не связываться с такой неадеквашкой. Я, на удивление, спокойно завалилась спать, наивно считая, что завтра Ивушкин повоспитывает меня словесно. Понятно, что на совесть надавит, как можно так звездного «папу» позорить? Наобещаю ему с три короба выучить комсомольский Устав за сутки и завтра же ночью буду тикать отсюда.       Утро выдалось, на редкость, паршивое. Вроде и выпила немного, но голова болела нещадно, да и вообще было как-то муторно. Кое-как одевшись и приведя себя в порядок, я потопала на ковер к полковнику.       Ууу, всё, мне пиздец! Ивушкин выглядел потрёпанным жизнью, точнее карающей женской рукой.       Под глазом светил небольшой бланш, и та же щека была слегка расцарапана. Анька что, ему правда сковородой двинула? В кабинете в полном составе толклись любимые соратники — невыспавшийся Василенок, обдолбанный уже с утра Ионов и верный пёс Волчок. Ивушкин, зараза, мне даже сесть не предложил, с порога пошел в атаку:       — Ну, и как понимать твоё неподобающее вчерашнее поведение? Ты же девушка! Ты, оказывается, вовлекла в пьянство и других! Посмела собирать досужие сплетни и бросать тень на моральный облик старших товарищей! И кто тебя просил лезть в семейные отношения…       Чёрт, какой же он громкий. В моей голове его голос производил эффект тяжелого колокольного звона. Я поморщилась.       — Будьте людьми, дайте хоть таблетку анальгина, потом дальше орите.       Демьян великодушно достал коробочку с коксом и открыл, протягивая мне с милой улыбочкой:       — Головка болит, да?       Я шарахнулась от него в сторону и едва удержалась на ногах. Ивушкин нахмурился, мол, чего это со мной. Савельич добродушно ухмыльнулся:       — Да похмелье у неё, Мыкола. Она ж спирта наклюкалась, сам знаешь энта штуковина долгоиграющая. Водички утром попил и опять повело.       — Пусть мучается, будет знать, как распивать спиртные напитки, — злорадно ответил Колян. — Значит, так, Александра, сегодня проведём общее собрание, на котором тебе вынесут общественное порицание. Я надеюсь, ты раскаиваешься в своём неподобающем поведении.       Стиснув зубы, я неопределенно кивнула.       — Тогда попросишь прощения и пообещаешь встать на путь правильных коммунистических устоев, — продолжал добивать меня Ивушкин.       Ох ты ж, как он нагнул-то! Я попыталась спасти свою гордость:       — А может не надо? Перед тобой я извинюсь, но на этом всё.       — Надо, — твёрдо припечатал Коля. — Иначе никак. Ты же по-хорошему не понимаешь.       В голову некстати приползла ассоциация между их предстоящим собранием и культовым сериалом. Бурная фантазия сразу нарисовала грешницу-королеву, в полном неглиже отправленную под заброс гнилыми помидорами и монотонные выкрики: «Позор!». Ну нахер, не буду я участвовать в этих клоунадах.       — Собрание проведёшь без меня, — мрачно посмотрела я на Ивушкина.       — Да? — Коля смерил меня взглядом, способным закатать в асфальт. — Ну, тогда, раз не хочешь исправляться, будешь дожидаться приезда отца под замком.       Ах ты, сука! Если он правда запрет меня где-нибудь в местном обезьяннике, тогда я точно не убегу. И мне светит незабываемая встреча с названным «отцом», ну, и, наверное, какая-нибудь Колыма сразу после. Придётся сделать то, что требует этот паршивец Ивушкин.       — Созывай свой совет, — процедила сквозь зубы, жалея о том, что взглядом нельзя убить.       Пока топала в их зал для развлечений, чувствовала себя гладиатором, отданным львам на растерзание. Пыталась убедить себя, что эта реальность вымышлена, что надо просто отнестись к этому позорищу, как к спектаклю.       Ооо, они что, прям всю часть здесь собрали? Сидят примерные комсомольцы, ждут когда им Коля: «Фас!» скажет. Нет, всё равно не могу я отнестись к этому со здоровой долей юмора. Чувствую, как прямо воздуха не хватает. Никогда не страдала тахикардией, но сейчас сердце, казалось, выпрыгнет из груди. Ивушкин хорошо поставленным прокурорским тоном начал вещать:       — Садитесь товарищи, мы начинаем. Сегодня, на повестке дня, рассмотреть неподобающее поведение девушки, которая только готовится вступить в ряды комсомола. Саша, встань. Перед нами девушка, которой не довелось быть воспитанной в Советском Союзе, но ей выпал шанс стать полноправным членом нашего общества. Казалось бы, радоваться надо, правда товарищи? Но, нет — она опозорила светлый праздник труда недостойными поступками, плюнула на идеалы комсомола. Легко переступив через совесть, вовлекла в аморальное поведение своих товарищей. А теперь, давайте подумаем, что означает её небрежное отношение к правилам и устоям? Сегодня она распивает спиртные напитки, ведёт задушевные разговоры с врагами коммунизма, а завтра окажется способной на подлое предательство своей Родины.       Я с каким-то страхом бросила взгляд в зал — большинство адептов света комсомола сидели с таким видом, будто здесь судили кровожадного маньяка. Ну всё, сейчас точно начнут скандировать: «Гори в аду, ведьма!». А Коля, как главный инквизитор, будет прижигать меня кочергой с призывом: «Покайся, грешница!». Маша, которая, оказывается, была местной шишкой в их комсомольской банде, с готовностью завела шарманку:       — Такие не достойны идти рядом с нами дорогой коммунизма. Мы оставляем свои идеалы потомкам, а что оставит после себя она?       Да кто бы спорил, бросьте меня, уйду и не оглянусь!       Поднялся гул, как в потревоженном улье. Так, давайте уже заканчивать этот цирк, ей-богу. Но нет, ещё же требуется сольник от меня.       — Я считаю, нужно помочь ей исправиться, оступиться может каждый, — неожиданно вступился за меня Мэлс. Смотри, друг мой, как бы Ивушкин и тебя сейчас козлить не начал. Насладившись моей моральной травлей, Коля подвёл итог:       — Дать второй шанс-то можно. Но это будет бессмысленно, если человек не чувствует раскаяния за свои поступки. Что ты нам скажешь, Саша?       О, что бы я вам сейчас сказала! Милый, ты, наверное, и слов таких за свою жизнь не слышал! Но, увы, в этот раз у меня бесславная роль овцы. Так, подключаем язык к мозгу и поехали. Я, не глядя ни на кого, медленно выдала текст, которым меня снабдил Демьян:       — Я глубоко раскаиваюсь в своем поведении. Торжественно обещаю оставить в прошлом позорящие меня поступки и принять идеалы светлого будущего великой страны. Я буду стремиться жить, как завещал товарищ Ленин. Прошу вас помочь мне исправиться и стать достойным человеком.       Кто бы знал, как тяжело мне далась эта речь. Пафос вперемешку с идиотизмом — сейчас это было даже не смешно. Я чувствовала, что меня в прямом смысле слова мутит от этого сборища зомбированных придурков. Словно через вату услышала вердикт Коли:       — …О вступлении в комсомол можешь забыть на ближайший год. А на данный момент лучшим наказанием станет трудотерапия. Все свободны, товарищи.        Я присела, даже не глядя, как они расходятся. Всё, отмучилась. С трудом удерживала себя от безобразной истерики, было дикое желание схватить рюкзак и напролом переть через ворота. Волчок мрачно возник за моим плечом:       — Пойдем, покажу где будешь работать.       Ну точно, на местную каторгу сослали! Демьян привёл меня в комнату, забитую старой мебелью — книжные шкафы, письменные столы, которые остались здесь, наверное, со времен войны.       — Разберёшь здесь хлам, перед тем, как вынесут это старье, — кивнул мне на фронт работ. Я желала одного — чтобы он убрался подальше. Не хочу никого сейчас видеть!       Я уселась на ближайший стол, чувствуя, как жгучие слёзы, словно прорвавшая плотина, хлынули по щекам. Так гадко я давно себя не чувствовала. Ощущение было, словно надо мной надругались морально. Причём в особо извращенной форме. Этот показательный суд комсомола, что устроил мне Ивушкин, был, пожалуй, самым омерзительным, с чем я сталкивалась за последнее время. Нацисты били, это да, но сейчас из меня словно вытащили душу, потоптались и забыли засунуть обратно. Да, эта реальность точно займет топовое место в десятке самых омерзительных эпох!       Услышав приближающиеся шаги, я торопливо утерла слёзы. В комнату в сопровождении Демьяна входили немцы и по его распоряжению начали выносить старую мебель. Я отвернулась, очищая от старых бумаг ящик ближайшего стола.       — Почему ты плакать? — услышала над ухом голос Ягера.       — Да кто плачет, пыль, вон, столбом идёт, вот глаза и красные, — не поворачивая головы, ответила я. Неуклюже выронила стопку бумаг, тут же присев их собирать.       — Тебе быть плохо? — ну чего он прицепился? Я сейчас не в настроении ни с кем общаться. — Я знаю ты выпивать вчера, это называться, как вы говорить? Похмелье?       — Это называться: «дайте мне тихо сдохнуть тут в уголке». Давай будем работать, — я собрала бумаги в кучку и открыла следующий ящик.       — Ивушкин быть на тебя злой? Наказать за вчера? — Ягер стал рядом, выгребая хлам из ближайшего шкафа.       — Нет, блин, грамотами почетными осыпал, — понятно, что мы теперь друзья по зоне, но можно меня сейчас не трогать?       — Эта работа быть не самый плохой. Он мочь ведь заставить чистить клозет, — н-да, Клаус, утешать ты умеешь!       — Да лучше бы сортир мыть отправил, чем-то, что он сделал! — взорвалась я.       Клаус вопросительно смотрел на меня.       — Принародно смешал с дерьмом и прошёлся по гордости и достоинству!       — Ты уговаривать меня два дня назад, что это не есть плохо, — выжидательно прищурился он. — Ты теперь понимать меня?       Не, конечно, молодец, нашёл, что сравнить. Хотя, по-человечески я его понимала. Какое-то время мы молча работали, сгребая всякий хлам в кучу. Тилике и ещё парочка, несломленных коммунизмом, немчиков выносили потихоньку эту рухлядь. Я покосилась на маячившего с распоряжениями Демьяна и тихо просила:       — А вы, когда собирались вчера бежать, имели хотя бы приблизительное понятие куда?       — Какая теперь разница? — невесело усмехнулся Ягер. — Ты вмешаться, а Ивущькин нас запирать.       Не переживай, родной, ещё раз вмешаюсь! Я была настолько зла на Коляна, что решила взять на себя операцию по выпроваживанию немцев на свободу. Ну, и, естественно, сбегу сама. Пусть побесится.       — Жрать идите, — вежливо объявил Демьян обеденный перерыв. Немецким товарищам махнул в сторону какого-то барака, а мне добавил: — Чего смотришь? Топай давай в столовую.       А вот хер вам. Снова смотреть на знакомые рожи я сейчас не в состоянии. И вообще, раз в оппозиции, так уж по полной. Я увязалась следом за Ягером, хоть посмотрю чем кормят местных зэков. Бывший лагерный барак теперь был отдан под хозяйственные нужды. Заключенных было немного, так что здесь уместились и кухня, и трапезная. За деревянным столом уже сидели мужички, уплетая борщ.       Есть не хотелось совершенно, да и местная кухня энтузиазма не вызвала. Кормили тут явно похуже, чем в столовке. Я присела на свободное место, взяла кусок хлеба, запивая слабенько заваренным чайком.       — Зачем ты дразнить полковника? — наклонился ко мне Клаус.       — А кто дразнит? — усмехнулась я.       Ягер только посмотрел выразительно, мол, откуда ты взялась с такими тараканами в голове?       Мы возвращались в корпус, когда я нарвалась на, ожидаемо злого, Ивушкина. Он загородил мне путь:       — Ты опять за своё?       — Что вы, товарищ полковник! Моё раскаяние настолько глубокое, что не позволяет мне сидеть рядом с людьми такой высокой нравственности и морали, — не стала разочаровывать его ответом я.       — Каждое утро буду проводить экзаменацию, как ты усваиваешь основы коммунизма, — отреагировал Коленька. — Мне всё равно, хоть ночами учи. Но ты перескажешь мне учебник. Может, дури в голове поубавится.       Всё, что оставалось — это встретить новости похер-фэйсом.

***

      Я не заметила, как прошло время до вечера. Казалось, сортировка хлама никогда не закончится — да и немцы только успевали таскать тяжеленную мебель.       — Я хотеть знать твоё имя, — снова подкрался ко мне Клаус.       Твою же! Я так заикой останусь! Тяжёлая стопка книг полетела из моих рук на пол.       — Александра, — пробормотала я, опускаясь снова собирать рассыпанное. — Нашёл время знакомиться.       Ягер тоже присел, помогая мне складывать старые книги. Он задумчиво поднял одну из них, аккуратно смахивая пыль. Я присмотрелась — да ладно. В его руках была книга, менее всего подходящая по своему содержанию бывшему военному стратегу Ягеру. Эрих Ремарк «На Западном фронте без перемен».       — Это что, твоя? — недоверчиво спросила я.       — Да, — Клаус отложил её в сторону.       Я же заметила, как из страниц скользнул на пол сложенный альбомный лист. Мы оба протянули руки, но я оказалась более проворной — схватила бумагу и, развернув, обалдела ещё больше. Это был мой рисунок, тот самый грозный немецкий танковый командир с властно-презрительным выражением лица.       — Откуда он здесь? — вырвалось у меня.       — Я уже не помнить, как на моем стол появляться эта бумага, — ответил Клаус. — Но мне понравиться, как я нарисован. Отдай, зачем тебе портрет какой-то немецкий злодей?       — Не отдам, — я завела руку с рисунком за спину и бессовестно припугнула, — если будешь отбирать, подниму крик, что ты на меня напал.       Не то чтобы я такая уж стервозина, просто мозги уже набекрень, почему меня бесконечно мотает во времени. И если есть вероятность, что на эти перемещения влияют оставленные мной вещи, я должна исключить любую возможность.       Ягер обиженку включил, отошёл, начав с грохотом отодвигать старые стулья. Ну не свезло тебе сегодня, голубоглазый. Настроение у меня такое, хм… эмоционально-нестабильное.       Не веря, что пережила этот день, я топала в душ. С удовольствием сейчас оставлю эти безликие тряпки, переоденусь в родную одежду и, дождавшись ночи, приступлю к исполнению своего плана.       — Саша, вот ты где, — в душевую проскользнула Аня. — как ты?       — Лучше не спрашивай, — вздохнула я. — Сама же видишь, я в полной заднице.       — Прости, Николай разозлился на тебя еще больше из-за меня, — Аня виновато посмотрела мне в глаза.       — Да ладно, не парься, — отмахнулась я. — У нас и без тебя хватало разногласий.       — Как бы там ни было, я очень тебе благодарна, — Анечка полезла меня обнимать. Я растерянно приобняла её в ответ:       — Интересно, за что? Наша пьянка как-то помогла вам наладить брак?       — Серьёзно, благодаря тебе я набралась смелости и высказала ему всё. Стыдно, конечно, я вела себя как истеричка. Зато теперь Гертруда будет переведена в другую часть, — смущенно улыбнулась Аня.       — Вот видишь, подруга, иногда полезно постоять за себя, — я правда была за неё рада. — Так что теперь буду страдать не зря.       — Коля успокоится, — стала утешать меня она. — Ты больше не провоцируй его, и он снимет с тебя наказание.       Ага, так и сделаю.       Я вернулась в комнату, особо не обращая ни на кого внимания, стала одеваться. Тщательно проверила рюкзак, не оставляя ни одной мелочи. Села на кровать, шнуруя берцы.       — И куда это ты собралась? — подала голос Маша. — Опять по кустам таскаться, да? Смотри, наш полковник больше не будет так снисходителен. В следующий раз так легко не отделаешься.       — В комсомол тебе путь будет закрыт, а там и до врага народа недалеко, — вторила ей Гертруда. Я даже не стала ничего отвечать, не мешая девулям предаваться примитивным радостям злорадства.       Это ещё блонди не знает, что ей предстоит с позором покинуть это место. Так что пусть пока радуется.       Я подхватила рюкзак, накинула ветровку и отправилась в столовку, якобы штудировать основы коммунизма. Умудрилась опять нарваться в коридоре на Ивушкина.       — Я, кажется, тебе уже говорил про правила отбоя, — сразу же придрался он.       — Ты также говорил ночами грызть гранит науки, — отрезала я, красноречиво выставив стопку книг перед собой. — Остальным девушкам нужно выспаться перед работой, в темноте я читать не умею.       — Ладно, иди учи в столовой, — сдался Коля, — Но учти — сделаешь хоть шаг из здания — я даже разбираться не стану для чего, запру в карцере для буйных.       Я не стала отвечать, прошла мимо него в столовку. Разложила для вида книги и задумалась. Хреново пока всё. Где сидит запертый Ягер я не знала. Как его выпустить — тоже. В принципе, я помнила где проём в заборе. Можно найти лестницу, верёвку и провернуть побег самой. Можно, да. Но как-то мне не хотелось оставлять Клауса на попечении Ивушкина. Каждый раз я всё-таки боялась, что портал не сработает. Это ж тогда ему всю жизнь здесь мучиться.       Короче, нужно что-то придумать. Не готова я спустить все свои наполеоновские планы в канализацию. Я подошла к широкому окну, глядя как из дальнего сарая выходит Мэлс. А не там ли заперты мои красавцы бородатые? Тот тщательно запер двери и прошел куда-то. Значит, дежурный по территории сегодня он? Это очень хорошо. С ним можно хоть как-то поладить. Я выждала время и, увидев, что он идёт к нашему корпусу, быстро прошла на крыльцо.       — Привет, — неуверенно окликнула я парня.       — Привет, — кивнул он. — Прости, но я должен напомнить тебе про отбой.       — Да, я помню, — невинно захлопала я глазками. — полковник разрешил мне сидеть в столовой, учить устав. Сказал, чтобы до утра управилась.       — Сочувствую, — слабо улыбнулся Мэлс. — Но выпустить тебя дальше этого крыльца я не имею права.       — Так я и не рвусь никуда, — стала уверять я его. — Просто так устала за сегодня, что в голову ничего не лезет. А ты в прошлый раз так хорошо помог мне. Может быть, посидишь со мной хотя бы полчаса, погоняешь по материалу, а?       — Я должен оставаться патрулировать территорию, — поколебавшись, ответил он. Я уже приметила хорошее местечко недалеко от крыльца и предложила:       — Так и оставайся. Вон, можем посидеть на бревнышке. Я буду всё время на виду, потом вернусь в здание. Пожалуйста, Мэлс, ты единственный, кто по-человечески здесь ко мне отнесся. Будь другом, помоги немного.       — Ладно, неси учебник, — вздохнул он. — Надеюсь, ты не подставишь меня.       — Нет, конечно, — лучезарно улыбнулась.       Сволочь я, признаю, но иначе сейчас нельзя. Быстро сгоняв за уставом, мы мило расположились на брёвнышке. Мэлс терпеливо объяснял мне малопонятную хрень, которую я пыталась повторять. Сама же присматривалась, где у него могут находиться ключи. Либо в кармане кителя, либо в связке на поясе. В любом случае, кража ключа предполагала какой-то физический контакт. До коварного соблазнения мне, конечно, не дорасти, но воспользоваться его явной симпатией я могу.       — Ох, как еще все-таки холодно вечерами, — я демонстративно поежилась и слегка прижалась к его боку.       Мэлс покосился на меня, но не остановил, даже когда я подозрительно просунула между нами ладонь, заодно, кстати, прощупывая его карман. Там, похоже, ничего нет. Чёрт, а если ключи в другом кармане? Тогда мне тотально не повезло. Мэлс чуть вздохнул:       — Саша, ты можешь повторить, что я только что объяснял?       — А, да, конечно, — я напрягла всю память, выуживая подходящие слова, одновременно переместив пальчики чуть ниже. Встретив его удивленно-смущенный взгляд, невинно повторила: — Ну, замерзла я, а ты тёплый такой. Не мешай, я вспомнить пытаюсь.       Пыталась я не только вспомнить о моральных ценностях комсомола. Я нащупала связку ключей в кармане его брюк и теперь судорожно прикидывала, как их вытащить. Чтобы он меня не спалил, бессвязно повторяла какую-то чушь, но тут уже Мэлс не выдержал:       — Саша, ты или очень устала, или вообще меня не слушала. Ты не можешь запомнить элементарных вещей.       Пытаясь избежать окончательного провала миссии, я решилась. Заглянула в его глаза и смущенно проблеяла:       — Ты прав, мне трудно сосредоточиться. Я знаю тебя недолго, но ничего не могу с собой поделать. Как только вижу, не могу даже мыслить связно.       Глядя в обалдевшее лицо паренька, сто процентов ещё девственника, я смело подалась вперед и накрыла его губы своими. Поцеловала его в общем-то довольно целомудренно, без особых изысков в виде переплетенных языков и засасывания в десны, но ему хватило и этого. Мэлс смущенно дёрнула, шокированный моей смелостью, и, пока он приходил в себя, я, как можно незаметнее, вытянула из кармана связку ключей.       — Ты мне, конечно, нравишься, Саша, но дело прежде всего, — в нем всё-таки перевесил комсомолец. — Давай ты выучишь всё, и потом с чистой совестью можно будет думать и о… другом.       — Ладно, ты прав, — я легко согласилась, решив, что, пожалуй, хватит играть роковую женщину. Ну не моя эта роль совершенно. К тому же, всё-таки грызла совесть. Мэлс был неплохим, но ведь люлей от Ивушкина получит, как пить дать. Зато будет урок — на службе думать только головой и ничем более.       Я поднялась с бревна и направилась к крыльцу:       — В любом случае, спасибо за помощь. И, Мэлс, удачного патрулирования.       Я сидела как на иголках, ведь обнаружить пропажу он мог в любой момент. Ну, допустим, сразу на меня не подумает, решит, что выронил где-то. Но рано или поздно свяжет же пропажу с моей внезапно проснувшейся страстью.       Я подхватила рюкзак и вышла через чёрный ход. Потихоньку прокралась к сараю и стала методично подбирать подходящий ключ.       Я толкнула открывшуюся дверь и сразу же оказалась втянута чьей-то сильной рукой. И, да, снова приложенной фейсом об стенку. Долбаный Тилике.       — Опять ты? — услышала я удивленный голос Ягера.       — Если не передумали бежать, то не тупите. Нужна лестница и веревка, и учтите, что время как бы поджимает, — подняла я восстание.       Тилике что-то заговорил, Ягер, судя по тону, явно спорил с ним. И я так подозревала, это касалось моего участия в их планах. Пока они не додумались ушатать меня от избытка бдительности, я решила вмешаться в разговор:       — Меньше думайте о том, можно ли мне доверять. Поможете перелезть через забор, и дальше разбежимся кому куда удобнее. Мне нет никакого смысла сейчас рисковать, выпуская вас на свободу, и тут же сдавать обратно. Сама здесь не пришей к звезде рукав.       — Зачем ты шить рукав на звезда? — завис Ягер. Я чуть не взвыла — ну да, самое время объяснять нюансы богатой русской речи. Нас вообще-то кросс по местности ждет.       Но, к счастью, у Тилике логика пока ещё работала, потому что он отпустил меня. Так что мы слаженной командой подбежали к знакомому заборчику. Тилике отошёл за спрятанной лестницей, заодно и верёвку притащил. Ягер первый залез на стену и с помощью той спустился с другой стороны. Я нерешительно застыла, всё-таки не в передаче «Последний герой» снимаюсь. В походах мне, конечно, случалось забираться и в горы, но, чтоб лезть на забор с колючей проволокой и по верёвочке сползать вниз — такого ещё не было. Пока я решалась, Тилике смачно шлепнул меня пониже спины и прошипел:       — Ты собираться стоять до утра?       Я не стала дожидаться повторного пинка, шустро полезла по лесенке. Вдруг за спиной услышала удивленное:       — Саша? Что ты делае…       Быстро обернулась и увидела, что Тилике, словно дикий кот добычу, держит в захвате слабо трепыхающего Мэлса. Я, стараясь не орать, попыталась остановить кровопролитие:       — Нет! Не убивай его. Можно же просто оглушить…       Тилике скривился и, передавив парню сонную артерию, вырубил, опуская на землю. Я остановилась, колеблясь — возможно, Мэлсу нужна помощь.       — Если не хотеть лечь рядом с ним, быстро лезешь дальше, — хищно оскалил зубы Тилике. — Я его не убить пока, но если ты медлить, и он очнуться, я его добить.       Я не рискнула проверять, сделает ли он обещанное, быстро долезла и схватилась за верёвку, всё ещё боясь спуска. Ягер ободряюще кивнул:       — Быстрее, я тебя ловить. Тут не так высоко, как ты бояться.       Ну ладно, лови. Я, зажмурившись, соскользнула, намертво вцепившись в верёвку и едва сдерживаясь от визга. Почувствовала, как крепкие руки подхватили меня за талию и аккуратно помогли приземлиться. Тилике быстро догнал нас, и мы торопливо пошли вперёд. Он со злостью обернулся, выговаривая:       — Ты чуть не выдать нас. Нет сочувствия, если решаться твоя жизнь.       Ягер посмотрел на меня:       — Тебе нравиться тот парень? — да при чём здесь это? Зачем продолжать убивать, если все так стремились покончить с войной? - Хотя, кому я это говорю? Они прошли войну и привыкли убивать… по необходимости, и без неё.       Я стала осматриваться в какой сторонке моя родная крепость. Ягер же тянул меня, похоже, совсем в другую сторону:       — Быстрее шевелиться! Сейчас быть тревога и нас начинать искать.       — Да, кстати, об этом, — я упрямо остановилась. — Я не иду с вами. Не знаю, куда вы собирались, но у меня свой путь.       — Ты глупый девчонка, — Ягер дернул меня, продолжая тянуть за собой. — Сейчас ближайший время будет облава. Скрываться на дороге негде. Будут прочесывать каждый куст.       — А тогда где собираетесь прятаться вы? — логично спросила я.       — Скоро увидеть, — не оборачиваясь ответил Клаус, — ты уметь бегать?       — Да отпусти же, — что за проклятие надо мной висит? Все против моего спокойного возвращения в родное время. Они явно бегут не туда, куда мне надо. Я чуть не плакала. — Мне надо в другую сторону, вы не понимаете я домой хочу вернуться!       — Сейчас ты мочь вернуться только обратно в часть, к полковнику в руки прямиком. Этого хотеть, да? — Клаус намертво вцепился в моё запястье, увлекая вперёд.       Я поняла, что спорить бесполезно. Да и по-своему он прав. Мэлс быстро придёт в себя и сразу передаст точные данные в каком составе мы сбежали.       Бежали мы по времени прилично, пока не достигли какого-то посёлка. Ягер нашёл дом, стоящий на отшибе, и тихо постучал в окно. Тилике стоял, по-прежнему настороженный и приглядывался ко мне. Я наблюдала, как Ягер разговаривает с каким-то мужиком и, наконец, вернулся к нам:       — Идём.       Всё ещё сомневаюсь насколько для меня безопасно, то что я устроила. Ягер, глядя, словно на упрямого ребенка, мягко подтолкнул.       — Мы пересидеть в надежный убежище. Тебе нет необходимость бояться меня. Я не сделать тебе плохо. Как только поиски утихнуть, мы выходить отсюда, и ты мочь идти куда хотела.       Все вы так говорите сначала. Ну, ладно, поверю. Угроза быть пойманной ретивыми коммунистами резко подтолкнула меня к вынужденному доверию к бывшим нацистам. Жизнь такая непредсказуемая, что есть, то есть. Мы прошли к небольшой постройке и спустились в широкий каменный погреб. Это и всё укрытие? Да нас сразу же найдут, если действительно начнут шмонать каждый дом. Однако, оказалось, я погорячилась — Ягер нажал какой-то хитро спрятанный рычаг, и в стене с глухим звуком отъехала дверь, замаскированная под полки с инструментами. Я увидела лестницу, ведущую вниз, куда-то в подвал. Блин, как-то стрёмно туда спускаться, однако, Ягер вновь заманчиво внушал:       — Сколько можно повторять: не бояться. Здесь быть безопаснее всего.       Я позволила увести себя вниз — было темно, ни хрена не разобрать куда я попала. Так и до клаустрофобии недалеко. Тилике шел последним, и, к счастью, хозяин этого чудного места снабдил его свечкой. Я смогла, наконец, рассмотреть небольшой подвал, где, кроме ящиков да грубо сколоченных широких лавок, и не было особо ничего.       Панель с таким же звуком проехала обратно, и волна паники снова накрыла меня. А если дядьку инсульт хватит в то время, как мы тут сидим? И мы окажемся замурованными в бункере? Вот, кто бы ещё в здравом уме согласился быть запертой в подвале с двумя мужиками? — охирел с меня внутренний цензор.       — Дверь открывается только с той стороны? — упавшим голосом спросила я.       — Конечно, нет, — усмехнулся Ягер. — Глупо рисковать и оставлять на воля случая своя судьба, не так ли? Так что есть друг друга нам не приходиться.       — Мне прям полегчало, — я присела на какой-то ящик. — И долго нам сидеть тут?       — Смотреть по ситуации, — ответил Клаус. — День, два, неделя. Мой человек говорить, когда быть безопасно.       Он подвинул мне ещё один ящик, чтобы я смогла устроиться удобнее. Я смотрела на неровное пламя свечи, переваривая ситуацию. Не знаю, куда они будут рыпаться, но мне нужно улучить момент и бежать к крепости.       Тилике задул свечу, и я сразу напряглась. Где-то над ухом услышала терпеливо успокаивающий голос Клауса:       — Нет необходимость сейчас жечь свеча. Нужно хорошо отдыхать. Попробуй спать. Уже завтра мы мочь узнать ситуация и решать, как делать дальше.       Я вздохнула. Уснёшь тут. Не знаю даже, что больше мешает: или дискомфорт от замкнутого пространства, или желание ржать с его акцента. Надо будет как-нибудь спросить, может, он знает английский. Всё же на нём он говорил явно получше.       Я не собиралась спать, не позволяя себе до конца расслабиться. Но постепенно темнота в сочетании с тишиной стали делать своё дело, и я прилегла, пристроив рюкзак вместо подушки. Уже сквозь хрупкий сон ощутила, как на меня набрасывают куртку, что было очень кстати. Ведь в подвалах всегда сыро и холодно.       Я по-прежнему до конца не доверяла Ягеру, но сейчас почему-то больше не боялась его. Бояться нужно не людей, есть вещи пострашнее. Например, моё затянувшееся путешествие во времени. И я очень надеюсь, что в этот раз всё сделаю правильно и вырвусь в родное измерение.