V
29 апреля 2019 г. в 00:23
Царица сидела обок, в уже привычном темном облачение, каменья которых переливались под ярким солнечным светом. И хранила нерушимое молчание. Ее уста даже не приложились к кубку, а руки смиренно лежали на коленях. Сама Мария вид покорный не сохраняла, брезгливое выражение лица смуглого отражало выражение иного — мужа своего.
— А, Алексей, — невольно вырвалось из уст Ивана Васильевича, когда он отправил в рот ложку солений, — чай ждал-ждал.
— Великий государь, — на издохе произнес батюшка, встав на одно колено и преклоняя голову, только очи взметнулись вверх, — государыня.
— Верно, заждался царь наш. Уж уймите тоску его, прошу, гости дорогие, — с чудаческим выговором, начала царица, так и не отведя очей от Иоанна.
Я было настиг кресла государевого, как Грязной, железно уцепившись за меня, усадил подле себя. Иван Васильевич прервал речи взмахом длани, в рассеянии приняв целование и мазнув перстами по ознобленным щекам отца:
— Не в силах… не в силах унять он нечистивый народ! — батюшка по указанью сел супротив Ивана Васильевича, поряд с нами. — Ибо безумному самодержцу вольно делать бесовские дела! Грамоту люду московскому приказываю отправить; так ли они повинны в богомольской измене, в покраже казны царской? Потребно же, к гостям, купцам и ко всему московскому народу воззвать! Да не выникло у него б сомненья, да во мне не искали оные чревоточины! Нет гнева на них, темных, ни опалы! Велегласно же объявим, дума мя земская, — подперев чело кулаком, натужно вымолвил царь.
Дьяк воззрился на него, очин пера замер над чернильницей, а серебрящийся кончик бороды почти коснулся свитка.
— Быть на том, Иван Михайлович.
Отпив вина, Вяземский плотно сжал уста, и хлопнул по столу, призывая бояр к тишине. Оправив коротко обрезанные кудри, он прочистил горло:
— Дозволь, государь, слово молвить, — нарушая молчание палат, начал Афанасий Иванович. — Страшно ведь им, собакам, бежит не лише жидовство крещенное в прорубях, прости Господи, а и духовенство наше к литовцам! Направить их должно, приручить бояр к твоей милости царской! Кости обглоданной им не хватает, чтоб разодрали они один одного, да увидели, яко слово твое крепко. Передай-ка ты им разные указы, да поглядим, что выйдет с оного.
Под смарагдовым кафтанцем показался терлик под стать царском, ни меньше, на бархатных башмаках не виднелось ни единого пятна; вот тебе и царский любимец, оглянись лише на Грязного — не чернь ведь, а за столом одним сидят.
— Право, князь, дерзок ты на язык, раз не дожидаешься слова государевого, — негромко вещала Мария, благочестиво складывая руки на коленях. — Раззадоренный пес больнее кусает, и верным не обернется.
— Ну полноте, — хмельно улыбается Иван Васильевич, не и поведя бровью. — Афоня, внемлю тебе. Не жаждут они безумца, так ничто и получат! Бегут пущай черви, быть может изведётся предательство на Руси, а народ честной послужит мне, ой, послужит еще. Нет державы без властителя, так-с сами же пусть узрят границы опалы и потворствования. Пусть оберут царя власного.
Взыграла душа Иоанна, и он повернулся к трапезе, пронзив взглядом тяжелым, так что на щеках вспыхнула краска.
— Объединить надобно, не разобщать, царь мой, — полушепотом отметила Темрюковна, посмурнев пуще прежнего. Она важно поднялась, и рубины в ее ушах глухо звякнули; серьги были такие долгие, что свисали до самых плечей. Причудилось мне, что каменья все кровью алою обернулись, но морок рассеялся, и взор светлых очей государевых вновь упал на наш стол. Мы провели царицу, неспешно прошествовавшую по палатам, только и слышали, что шорох одежд.
— Видно тебя, Алексеюшка, мы и ожидали. И сынок твой… — вскинув руку, уласкивал царь-батюшка словом и теплою улыбкой.
Я сорвался с насиженного места и склонился коленопреклоненным перед Иваном Васильевичем.
— Федор, — прозвучал голос отца позади.
Гладкие изумруды перстней коснулись моих уст, и я скользнул по коже выше.
— Верно, Федор… Ну-ну, вставай уж. Погости впору здесь, с батюшкой своим.
Милость на лице его оборачивала время вспять и совсем молодым Иоанн казался. А едва тронутые усмешкою уста дорого стоили, и на какое-то мгновение давали позабыть о том, кто пред тобою.