Balance

Дни, казалось, даже целые недели пролетали незаметно для Луи. Теперь его волнение из-за девятого декабря усилилось, ведь Гарри не будет ни в аудитории, ни за кулисами, чтобы забрать его, он будет на суде, отвечать за преступление, которое не совершал. С началом генеральных репетиций, за несколько недель до премьеры «Сильфиды», до Луи дошло, какую глобальную работу проделал Гарри, чтобы вернуть главной сцене театра первоначальный вид. Деревянная поверхность была идеально гладкой и безупречной, покрытой черной лаковой краской без сколов или пятен. На обивке каждого из сотен сидений не было ни единого следа разреза, оставленного карманным ножом в далеком прошлом. Лампы и прожекторы сцены светили еще ярче после чистки, и один из них неожиданно осветил Луи, когда тот бесцельно бродил по сцене, оглядывая темный театр. Он посмотрел в сторону и увидел сияющее лицо Гарри в стропилах и поднятые вверх с очевидным одобрением большие пальцы. Луи не смог не засмеяться, лишь качая головой в ответ на глупую шалость парня. Комната выглядела так же красиво и величественно, как и до вандализма. Как в скором времени осознал Луи, он танцевал на сцене, подчиняясь порыву, даже не думая о людях, сидящих в зале, и, так как он каждый раз стоял за кулисами с неимоверно сильно бьющимся сердцем и горящими от волнения глазами, танцор начал задаваться вопросом, сможет ли он справиться с сотнями людей, наблюдающих за ним. Мариус говорил, что живое выступление — это самый удивительный опыт, который только может испытать танцор, это наплыв эмоций, которые оказывают на него сильнейшее давление. Если все проходило хорошо, то танцор чувствовал себя в абсолютном восторге, словно на седьмом небе от счастья, но если хоть один раз он неправильно поставил ногу или неуверенно прыгнул, весь мир танцора рушился, затапливаемый виной и самокопанием. Луи считал себя устойчивым к стрессам; переполненный зал, увеличивающий его желание раскритиковать себя, не мог быть чем-то, к чему он не был полностью готов. Гарри, Зейн и даже Найл, который быстро был принят в круг его друзей — хотя, возможно, он сам считал себя вне этого круга - все уверяли Луи, что премьера пройдет легко. - Кроме того, - убеждал его Гарри в вечер перед этой датой, - человек, мнения которого ты ждешь больше всего, не будет наблюдать за тобой. Тебе не о чем переживать, - лениво улыбнулся он, положив голову на колени парня. Луи нахмурился, замедляя движения пальцев, расчесывающих кудрявые волосы. - Мариус стопроцентно будет там, он же режиссер, - сказал он Гарри, получив от него усмешку. - Я имею в виду, кто-то, кто не должен быть там, - поправил парень, - кто-то очень важный для тебя и очень заинтересованный в твоей карьере танцора. - Но Зейн тоже там будет, - парировал Луи, мгновенно замечая попытки Гарри перестать улыбаться. Скейтер хотел надуться — это обычно смешило и дразнило Луи, но Стайлс все равно считал это необходимым. - Хм, - вслух начал рассуждать Луи, - и не он. Кто же еще будет скучать по мне в эту важную ночь? Кто-то настолько важный для меня, заботящийся о моем танце... Он широко и невинно раскрыл глаза, как раз в тот момент, когда Гарри наоборот сузил их, в ответ на игру Луи. Найл, как оказалось, именно в тот момент проходил по коридору мимо их комнаты, и его голова показалась в дверном проеме. - Я, Луи! - воскликнул ирландец в преувеличенном отчаянии, что заставило Гарри со стоном встать. Освобожденный от веса другого парня, Луи смог сдвинуться вперед, в руки блондина, наигранно прижав его голову к своей груди. - Как ты можешь не быть на моей премьере, Найл? - расстроено проговорил Луи с тяжелым вздохом. Для Гарри этого, по-видимому, было достаточно, и секунду спустя он уже был на ногах, разделяя парней. - Ладно-ладно, я понял, - произнес кудрявый парень с кривой усмешкой. - Возможно, тебе стоило начать встречаться с Найлером, Балерина? Раз он так важен для тебя? - Луи не надо было говорить дважды, и он перенес все свое внимание на более высокого парня, прижимаясь к его шее. - Хах, конечно, нет, - быстро проговорил он куда-то в щеку Гарри. - Фетиш на кудрявых, помнишь? К Стайлсу вернулась его настоящая улыбка, и он слегка повернул лицо Луи, чтобы соединить их губы, в то время как тонкие пальцы танцора начали играть с одним торчащим завитком. - Да, превосходно, просто забудьте, что я здесь, - пожаловался Найл. - Как будто это не я, а кто-то другой рискует своей жизнью, чтобы оставаться в курсе происходящего, отправляясь на задания банды. У Найла было задание. После некоторых обманных манипуляций ему удалось убедить Эйдена, что у него с Гарри нет иных связей, кроме его желания убедиться, что Стайлс по-прежнему «хороший мальчик» и необходим для банды. Для этого потребовалась еще более аккуратная беседа с вышеуказанным человеком, ведь интересы Найла, как лучшего друга Гарри, могли подвергнуться опасности из-за преданности Стайлса. Им не надо было знать, что это уже случилось. - Тоже хочешь поцелуй, Найл? - спросил Луи, невинно улыбаясь. Хоран скорчил гримасу и отрицательно покачал головой, замечая направленный на себя убийственный взгляд Гарри. - Лучше полюбуюсь издалека, - ответил блондин. Он наклонился и растрепал волосы Томлинсона и Стайлса, прежде чем выйти из комнаты. - Знаешь, - начал Луи серьезным тоном, - из-за того, как ты успокаивал меня своим присутствием на репетициях и настраивал меня на то, какой я прекрасный, я хотел бы, чтобы ты в этот вечер был со мной, а не там, где ты собираешься быть. Сардоническая* улыбка Гарри уменьшилась, и он сократил расстояние между ними, положив подбородок на голову Луи. - Я знаю, малыш, но ты будешь таким потрясающим, что танцевальный мир даже не знает, что его ждет, - нежно сказал скейтер. Танцор перенес вес на его плечи и закрыл глаза. - На самом деле, я ведь не о себе волнуюсь, Хаз... - Луи позволил своему голосу стихнуть, и руки Гарри сжали его талию. - Ладно тебе, Лу, это всего лишь очередное испытание с Найлом. День, когда нужно будет действительно переживать, наступит завтра. - Предполагалось, что эти слова успокоят Луи, но они, напротив, сделали его еще более напряженным. - О Господи, - прошептал он, - ты прав. Это действительно пока не настоящее волнение. Гарри, что я буду делать? Луи повернул голову, но вместо ответа на свой безумный вопрос встретил лицо парня, ожидающего поцелуй. Гарри помог Луи успокоиться лучшим возможным способом, выпустив напряженность в теле танцора через его рот. Поцелуи с Гарри стали почти терапевтическими для Луи, и к тому времени, как он вернулся домой и залез на кровать Зейна ради заслуженных крепких объятий, его страхи о дне Гарри рассеялись. Естественно, они не исчезли, просто заменились на беспокойство, как профессиональный мир балета примет Луи Томлинсона в его первой главной роли, которая, к сожалению, не была столь прекрасной.

***

Расставание с Гарри следующим днем было просто ужасным. Луи с удовольствием признался бы себе в излишней драматичности, если бы это дало ему дополнительное время с парнем, который стал до глупости важным в его жизни. Как бы то ни было, Гарри должен был оторвать руки Луи от своей талии, чтобы отправиться на путь к своему испытанию вместе со своим соседом по комнате с солнечными волосами. Оба парня пожелали Луи удачи и попытались уверить беспокойного танцора, что все будет хорошо — они говорили все, чтобы хмурый взгляд и выражение обиды на весь мир на его губах исчезли. Гарри писал ему всю дорогу до зала суда, и слов поддержки было более чем достаточно. Зейн пропустил свои занятия, чтобы быть со своим лучшим другом, постоянно обнимая Луи, массируя напряженное тело и постоянно извиняясь за то, что в массаже он не так хорош, как Гарри. Сразу после ланча Луи вернулся в студию, смягчая грубые движения в композиции или повторяя все последовательности, которые только приходили в голову взволнованного танцора. Он стоял в стороне, в основном один, все время, пока Чарли не подошел к нему, уже при полном параде. Он ослепительно улыбнулся и хлопнул Луи по спине. - Ни пуха ни пера, - искренне произнес парень, позволив своей ладони скользнуть по руке Луи. - Да, тебе тоже, - Луи вернулся на землю, чувствуя себя немного увереннее, просто желая всем удачи и повторяя короткие наборы движений, которые обычно использовались для практики. Он знал, что не был абсолютно один, позади него была компания не менее нервничающих танцоров, и это знание творило чудеса. Это, вместе с находящимся в зале Зейном — его «парой» на сегодняшний вечер — по крайней мере, не давало рукам парня дрожать, когда он подправлял последние штрихи в своем образе, глядя в освещенное зеркало. Он все еще чувствовал себя, как во время болезни, но это было началом. Часы тикали, деятельность в театре нарастала. Зрители прибывали, костюмы были готовы, и каждый занимал свое место. Луи встал на предназначенную ему точку за кулисами, переместив вес с одной обутой в балетную чешку ноги на другую. За десять минут до ожидаемого выхода на сцену кто-то вновь хлопнул Луи по спине с тихим пожеланием удачи. Слова «ни пуха ни пера» летали между многими членами группы, и это заставляло Луи мягко улыбаться. В любом случае, энергия от непрекращающейся тревоги, с того момента, как Луи сделал первый шаг на сцену, вкупе с желанием произвести большое впечатление на мир балета, вела его. Как и думал Луи на прослушивании, его мозг смог настроиться, точно направив его тело на верный путь, так, что Луи выполнил танец с непривычной для него самого страстью, и парень словно разочаровывался каждый раз, когда ему приходилось выходить из центра внимания. Любой, кто стоял возле ведущего танцора на сцене, чувствовал исходящие от него волны уверенности; они основывались на силе его воли, которую парень и выплескивал в каждом движении, не позволяя никому мешать его танцу. В конце концов, они не хотели, чтобы Луи затмил всех. Однако, независимо от их попыток, уровень Томлинсона им был просто недосягаем. Его повороты вызывали зависть, его прыжки стремились к совершенству, вместе с мягкими приземлениями; каждое положение рук поражало точностью, как и порядок всех выполненных им последовательностей. Каждый раз, когда он был на сцене, он словно притягивал взгляды зрителей своим стройным телом, своими движениями, в которых отражались его сердце и душа. Первый акт закончился без единой заминки, и прежде чем Луи разрешили уйти, он уже был в своей раздевалке, сидя перед зеркалом. Несмотря на то что весь макияж давно стерся, его щеки пылали ярко-красным. Это подходило к взволнованному блеску его глаз и затаенному дыханию. До сих пор все шло просто удивительно, и с каждой секундой Луи все больше убеждался, что это действительно так. Именно этим он и хотел заниматься всю оставшуюся жизнь. Луи был создан для сцены, и, независимо от итогов «Сильфиды», он будет усердно работать, чтобы оставить себе место под солнцем, чтобы оставаться в центре внимания, а не быть просто членом команды или второстепенным танцором. Если бы Луи надо было сказать что-нибудь о происходящем, то именно это он бы и произнес, и эта мысль почти заставила парня засмеяться. Луи направил свой восторг на подготовку ко второму действию, он еще раз нанес макияж, сменил костюм, заодно повторив несколько движений из особо сложной комбинации. Другие танцоры уже появлялись в раздевалке, осторожно касаясь его руки, они хвалили его за проделанную работу. Он пытался не отвлекаться на похвалы и с легкостью отвечал поздравлениями тем, кто делил с ним сцену или на кого он смотрел со стороны. Улыбки освещали раздевалку, и другие танцоры тоже начали обсуждать такое удачное начало. Такие слова, как «любимец удачи» или «изменение, в котором нуждалась группа», неизменно сопровождались именем Луи, и щеки польщенного парня вновь и вновь краснели. Все это время он думал, что другие танцоры были недовольны им и его успехами. Общая энергетика комнаты словно изменила их, и Луи шутил и смеялся вместе со своими коллегами, готовясь ко второму акту. Единственное, что решил сделать Луи за минуту перед озвучиванием новых мест, - проверить телефон на наличие новостей от Гарри. Луи кусал нижнюю губу, внезапно понимая, как телефон может все изменить; ведь если дела у Гарри будут плохи, то надежда закончить шоу хорошо дрогнет. Это разъело бы его изнутри, ведь он не мог сделать совершенно ничего, чтобы ускорить время. И все же, Луи хотел знать. Его беспокойство все росло и росло, подпитываемое мыслью, что, не узнав о его делах, он как будто предает его. Танцор держал пальцы прямо над телефоном, так как экран никак не включался. Наконец он ярко вспыхнул, ожидая, пока Луи введет пароль. Первым, что увидел Томлинсон, было сообщение, которое Гарри прислал несколько часов назад, с гарантией, что он, как Джеймс, просто поразит публику, «и если дела пойдут ужасно», читал Луи, «я буду думать о прекрасном способе исправить все косяки, чтобы на следующем шоу надрать всем задницу». Еще были подмигивающие лица и маленькие сердечки, которые позволили Луи засмеяться, несмотря на предыдущее сообщение. Он застенчиво печатал в ответ: «Один из твоих знаменитых массажей, а?», когда ему с мягким звуком пришло новое сообщение. «Все хорошо, больше деталей позже, сейчас я на крючке. Удачи, малыш хх» Улыбка Луи росла, и он на секунду прижал телефон к своей груди. Его сердце сильно забилось, потому что с Гарри все было в порядке. Полиция все сделает хорошо, и он сможет забрать себе Гарри полностью; за ними больше не будут наблюдать, когда они вместе на улице, Гарри забудет о комендантском часе, удерживающем Луи дома после наступления темноты. Все было прекрасно. Танцор отправил сообщение, что свяжется с ним позже, и места танцоров назвали. Парень убедился, что звук на телефоне выключен — зная, что сигнал мог повредить систему звука театра и сломать его желание закончить выступление — перед тем, как выйти из раздевалки. Он занял свое место за кулисами, излучая волны положительной энергии, полностью противоположно в сравнении с первым актом. Его голова была наполнена взволнованными мыслями — Гарри был в порядке, первое действие прошло на ура, его группа была готова, и он мог сделать это. Впервые с момента получения роли, Луи сиял уверенностью, и хотя он знал, что следует отдать должное адреналину и обстоятельствам, было что-то еще, что нельзя было каким-либо образом охватить. Он направил свои эмоции наружу и позволил танцу вновь поглотить себя. Если это вообще было возможным, второй акт прошел лучше, чем первый. Луи даже успел заметить Зейна среди толпы, и это, пожалуй, добавило ему чуточку нервозности, хотя так же и подстегнуло его энергию, которая сквозила в каждом его шаге, когда он выходил на последний поклон. Зрители стояли в тот момент, когда Луи вышел на сцену, и их аплодисменты, практически заглушенные довольно непрофессиональными криками приветствия и благодарности, отозвались эхом в ушах Томлинсона. Казалось, улыбка на его лице могла просто поделить его на две части. Его вызывали для поклона пять раз, просто невиданное количество для их команды. Несмотря на это, Луи не мог отказать им, их громким длительным аплодисментам, даже не обращая внимания на подгоняющего его Мариуса. Когда его поддерживала вся команда, и из зала на него смотрели лица с явным одобрением, Луи осознал, какой удивительной стала его жизнь. Конечно же, он об этом мечтал, и это было его страстью, а теперь, зная, что он может танцевать профессионально и идти к успеху, он вспоминал истории из своего детства. Его мать спокойно приняла его увлечение, но они никогда не говорили о будущем. Балет был для стройных девочек с пучками на головах — не для маленьких голубоглазых мальчиков, которые не могли вести себя тихо тогда, когда это было необходимо. В то время, когда все другие мальчики играли в футбол — Луи, запуганный и привыкший к презрению из-за выбранного им рода деятельности, часто приходил домой к маме и младшим сестрам в слезах. Теперь же по его щекам текли слезы радости и гордости, ведь он был на сцене, в плотном кругу рук обнимающих и поздравляющих его танцоров. Он не понимал, что плакал, пока кто-то не спросил, в порядке ли он и нужен ли ему платок. Парень робко взял кусок ткани и прижал к красным щекам, позволяя ему впитать влагу. Мариус невероятно сильно обнял Луи, и из-за ощущения, что все его кости сейчас будут сломаны, изо рта парня вылетел похожий на писк звук. К счастью, все его слезы уже высохли, и он смог всем своим чувствам спокойно обосноваться в его голове. - Я так горжусь тобой, Луи, - прошептал наставник в ухо Томлинсону, и ему показалось, что вполне может упасть в обморок от внезапно нахлынувшего счастья. В жизни Луи все было идеально, ему больше нечего просить. _________________________________ * - сардонический, чаще всего смех, - смех жертвы, утраты, отречения. Этот смех у греков стал поговоркой в отношении людей, смеющихся в момент своей гибели.