Teenage Summer Days

Перед обедом все, как обычно, собрались в большом зале. Миша встал на Димино место и пропел мотивирующую песню. Остальные юноши послушно шевелили губами, и только Никита выразительно гримасничал, указывал пальцем на живот и притворялся умирающим. Это было настолько уморительно, что Миша еле сдерживал улыбку. За столом Никита занял место рядом с Мишей. Когда дежурные внесли кастрюлю с разогретой утренней кашей и обрезками колбасы, Никитино лицо разочарованно вытянулось, но он быстро схватил ложку и принялся есть. Миша вспомнил, что забыл позавтракать, но сейчас почему-то кусок в горло не лез. — Какая гадость, — громко сказал Никита, выскребая из миски остатки. — Ты не будешь есть? Я возьму? Сидевший напротив рыжеволосый юноша осуждающе посмотрел на него. Миша приложил палец к губам, кивнул в сторону плаката «Когда я ем, я глух и нем» и придвинул тарелку к Никите, случайно коснувшись его ладони. Мишу будто током ударило, но Никита ничего не заметил. — Что теперь? — спросил Никита, когда они вышли во двор. — Теперь — работа. Тебя еще не включили в общее расписание, поэтому можешь выбрать любую: чистить свинарник, полоть грядки, мыть пол... — А ты что будешь делать? — Косить. — Я с тобой. Они шли к лагерному лугу молча. Никита снял ботинки и с удовольствием шлепал босыми ногами по мягкой пыли. Миша засмотрелся на его узкие стопы, оставлявшие удивительно гармоничные следы, и чуть не уронил узелок с провиантом. Никита оказался хорошим, но не слишком рьяным работником. Быстро выкосив выделенный ему участок, он не продолжил трудиться, а сел под дубом, вытянув ноги. Миша и дальше махал косой, жмурясь от жестокого солнца и стекающего со лба пота. Рубаха прилипла к телу, но раздеваться было нельзя. — Да отдохни ты уже! — крикнул Никита, но Миша упрямо продолжал работать. Он выполнил двойную норму и сел рядом с Никитой, тяжело дыша. — Зачем тебе это? — спросил Никита. — Делай то, что должен, но не больше, не позволяй начальнику наживаться. Он хорошо устроился, паразит... — Не говори так! — вскинулся Миша. — Ты не знаешь этого человека. — А ты знаешь? Впрочем, советую тебе никогда не пытаться узнать человека по-настоящему, если не хочешь разочароваться. — Как ты живешь, если никому не доверяешь? — спросил Миша, внутренне трясясь от обиды за отца. — Прекрасно. — У тебя, наверное, нет друзей. — Нет. — согласился Никита. — Но и у тебя тоже. — Неправда, я со всеми дружу. — Но не со мной. — Я и не хочу, — зло сказал Миша. — Я и не предлагаю, — без обиды ответил Никита, полез на дерево, достал из дупла небольшой сверток и ловко спустился обратно. В свертке оказались сигареты и спички. — Откуда это? — спросил Миша, вытаращив глаза. Курение на территории лагеря было запрещено, хотя самые отчаянные контрабандой доставали сигареты и дымили в туалете. — С дерева. Будешь? — Никита протянул сверток, но Миша испуганно замахал руками. — Я курю только после секса, — важно произнес он вычитанную в какой-то плохо зацензуренной книге фразу. Никита закашлялся и с удивлением посмотрел на него. Миша понял, что ляпнул что-то не то. — Ты хоть знаешь, что это? — Нет, — признался Миша, которому не хотелось опозориться еще больше. И тогда Никита в довольно грубых и честных выражениях просветил его. — Поэтому никогда больше так не говори, — подытожил он. Миша сидел с пылающими ушами. — Какой кошмар! Кому в здравом смысле может прийти в голову заниматься такими мерзкими вещами? — возмущенно воскликнул он. — Не знаю, — сухо сказал Никита, резко вдавил окурок в землю, как будто хотел сделать кому-то больно, взял сверток и опять полез на дерево. Он спрятал сигареты и уселся на ветке. Его изящные грязные ноги были прямо перед Мишиными глазами, и Миша не выдержал — сорвал травинку и начал щекотать Никите пятки. — Ай! Перестань! Ненавижу щекотку! — закричал Никита, поджимая ноги и хихикая, но Миша не унимался. — Погоди же! И он стал спускаться, отмахиваясь от неугомонного мучителя. Когда Никита слез, Миша отбежал на безопасное расстояние, но был быстро пойман. Никита принялся тыкать пальцами ему в живот, и это не было неприятно, но Миша все равно пытался отбиться. Тогда Никита повалил его, уселся сверху и прижал Мишины руки к земле. — Ты проиграл, — со смехом сказал он, и Миша чувствовал, что речь не только об этой маленькой битве. И что Никита прав. Внезапно Никита прекратил смеяться. Он смотрел на Мишу серьезными глазами, и было очевидно, что сейчас что-то произойдет. Весь мир сжался до куска лужайки, где были только они вдвоем; их как будто накрыло куполом, и все ощущения под этим куполом усилились до предела. Мишино сердце колотилось, как у кролика, и он слышал его громкий стук и стрекотание кузнечиков, чувствовал аромат медового клевера, фиалок и Никитиного тела, пахнущего жарким янтарем, видел яркое голубое небо и легкие веснушки на Никитином носу. Мише хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. Никита медленно приблизил к нему свое лицо. Миша видел каждую искорку в его глазах — холодный серый цвет стал теплым, и Миша чувствовал, как это тепло поглощает его. — Нет, — тихо и твердо сказал Никита, поднялся и побежал к лагерю, далеко выбрасывая длинные ноги и руки. Миша встал, пошатываясь. Он был пьян от переполнявших эмоций — Никита был прав, раньше у него не было друзей, но Миша знал, что сегодня у него появился друг.