Teenage Summer Days

Следующая неделя была самой счастливой в жизни Миши, и счастливой она стала благодаря другу. Мимолетные взгляды, шепот, легкие касания рук — от этого всего Мишу бросало в трепет и жар, которые ему до этого не были знакомы. Он знал, что эти чувства были неведомы никому в лагере — конечно, многие юноши тоже дружили, но их дружба была какой-то поверхностной. Раньше Миша им завидовал, но сейчас понимал, что завидовать должны ему и Никите. Разве можно было сравнить тумаки и грубоватые шутки, которыми обменивались другие лагерные обитатели, с теми моментами, когда Миша и Никита стояли в полумраке сарая, молчали и обнимались? Им не нужны были слова — эти секунды заряжали обоих силой на долгие часы, и им хотелось проводить вместе все больше времени. Почему-то сложилось так, что ни Миша, ни Никита никому не говорили о своих отношениях и прилюдно держались достаточно холодно, лишь наедине давая волю чувствам; но и наедине они были как-то зажаты: Миша мысленно придумывал речи о пламенной дружбе, но стеснялся их произносить, и ему казалось, что и Никита пока не открывается полностью. Миша чувствовал, что друга переполняют эмоции, но тот только поглядывал из-под длинных ресниц, вздыхал и робко поглаживал Мишины руки. Воскресенье они договорились провести вместе. Еще до рассвета друзья быстро перекусили и отправились на улицу. — Дальше нельзя, — сказал Миша, когда они дошли до забора, отделявшего лагерную территорию от внешнего мира. Но Никита развел в стороны ковер из дикого винограда, оплетавший забор, и продемонстрировал дыру, сквозь которую вполне мог пролезть человек. — Все равно нельзя, — вздохнул Миша. — Браслеты. Если мы покинем территорию лагеря, сработает сигнал. — Можно, — Никита нырнул под куст и достал маленький нож и мешок. — Ты их не разрежешь, там специальная конструкция. Что ты делаешь? Никита полоснул себя ножом по пальцу. — Дай руку. Миша послушно протянул руку, и Никита капнул кровью на браслет, который сразу же скрипнул и развалился на две половинки. Выдавив еще одну каплю крови, он снял браслет и с себя. — Как ты это сделал? — изумился Миша. — Магия. Но ты не повторяй, это срабатывает только у меня. Никита закопал браслеты под забором и пометил место щепочкой. Затем он достал из мешка одежду. — Переоденься. Если там нас кто-нибудь увидит в униформе, будут проблемы. Миша стеснительно удалился за дерево. Никитина одежда была ему как раз, но до чего же непривычной она оказалась. Штаны и футболка облегали тело, как вторая кожа, а ботинки с заклепками придавали образу немного дерзости. — Тебе идет, — сказал Никита, перевязывая волосы красной лентой. Сам он надел свободную рубашку, кюлоты, белые чулки и туфли с пряжками. На шее у него висел серебряный кулон в виде вороньего черепа. — Ну что, пойдем? За забором все было так же, как в лагере, но друзья чувствовали себя свободнее. Никита положил руку Мише на плечо и притянул его к себе. Миша обнял его за талию, упиваясь минутами счастья. — Пойдем через поле, — сказал Никита. — А куда мы идем? — Увидишь. Некоторое время они шли молча, наслаждаясь ароматом утренней свежести и тихим пением птиц. Внезапно Никита спросил: — У тебя есть семья? — Да, — ответил Миша, внутренне напрягаясь. — Они знают, что ты в лагере? — Да. — Мои не знают. Я их давно не видел, можно считать, что семьи у меня вообще нет. Миша промолчал и крепче прижался к Никите. Ему было стыдно из-за того, что он не рассказал про отца, но он не знал, как отреагировал бы Никита. Сейчас они были в равных условиях, но стал бы Никита дружить с сыном начальника лагеря, а не с таким же преступником, как он сам? Миша решил не искушать судьбу. — Я всегда хотел, чтобы у меня был брат, — сказал Никита. — У тебя есть я, — обиделся Миша. — Да. Но... Иногда становится так грустно, что меня никто не любит просто за то, что я есть. — Я тебя люблю, — сказал Миша, трепеща от испуга, что Никита засмеет его. — Потому что ты — это ты. — Ах, Миша, Миша, ты не знаешь, о чем говоришь, — грустно ответил Никита. Он зашел вперед, развернулся лицом к Мише и взял его за плечи. — Или знаешь? — Наверное, не знаю. Но хотел бы знать. Я не понимаю, что происходит, почему ты стал главным в моей жизни, почему ты стал всей моей жизнью... Никита зажал ему рот ладонью. — Не говори ничего, о чем можешь пожалеть потом. Но я чувствую то же самое, хотя немного по-другому. Я мог бы давно сбежать из лагеря, но не хочу. И мы почти пришли. — Что это? — спросил Миша, увидев чуть поодаль странные сооружения. — Бывший парк развлечений. Пойдем. У ворот парка стояла ярко раскрашенная, но уже облупившаяся от времени статуя, изображавшая нарядную темноволосую девушку с красным бантом. — Это Белоснежка! — обрадовался Миша. — Я знаю эту сказку. Она съела яблоко и спала в хрустальном гробу, пока ее не разбудил принц. — Как разбудил? — с улыбкой спросил Никита. — Не помню, — соврал Миша. — Наверное, сказал: «Вставай, Белоснежка». — Наверное. Если бы мы бы жили в сказке, кем бы ты хотел быть, Белоснежкой или принцем? — Белоснежкой, — сказал Миша и слегка покраснел. — И я. Что же делать? — Это наша сказка, поэтому пусть там вместо принца будет вторая Белоснежка, — решил Миша. — Хотя она должна быть красивой, значит, это только ты. Никита вздохнул. — Опять ты что-то напридумывал. Подожди. Они вошли в комнату с зеркалами; почти все было разбито, нетронутым оставалось только зеркало королевы. Друзья заглянули в него вдвоем. — Зеркало, зеркало на стене, кто всех прекраснее на земле? — спросил Никита. — Ты, — сказал Миша. — Я спрашиваю у зеркала, а не у тебя. И знаешь, что оно говорит? — Нет. — Да сними же очки и посмотри внимательно! Мы так похожи! И если ты считаешь меня красивым, значит, и ты такой же. Миша всматривался долго, но все же увидел — Никита был прав. Да, у них были разные прически и разный цвет глаз, но только сейчас Миша увидел, что у него такие же точеные черты лица. И если раньше Никита казался агрессивным, а Миша — чрезмерно застенчивым, то сейчас они оба выглядели одинаково умиротворенно. За эти дни Миша стал смелее, а Никита — чувствительнее, и это произошло благодаря их дружбе. — Это судьба, мы сливаемся в одно целое, — прошептал Никита. — Мне немного страшно, пойдем отсюда. Это зеркало действительно волшебное, и если мы не уйдем, что-то обязательно произойдет. Они побродили среди сломанных качелей и каруселей, заглянули в палатки, где все еще пахло мороженым и попкорном, и наткнулись на настоящую яблоню. Возможно, ее посадили, когда парк еще работал, возможно, она выросла уже во время запустения, но яблоки на ней были красивыми и румяными. Никита сорвал одно, протянул его Мише, но тут же отобрал, коварно хихикая. Миша мог и сам сорвать себе яблоко, но почему-то ему хотелось получить именно это. Однако он сделал вид, будто ему все равно, отошел и сел на землю. Тогда Никита подбежал к нему и сунул яблоко в руку. — Не хочу, — сказал Миша. — Хочешь. Попробуй, тебе понравится. И он откусил сам, а потом дал откусить Мише. Яблоко действительно оказалось очень вкусным — возможно, оно казалось таким только из-за того, что Миша вкусил его из Никитиных рук. Наконец от фрукта остался только огрызок, Никита выбросил его и спросил: — Ну что, понравилось? — Да. — А это? Он внезапно приблизился к Мишиному лицу и поцеловал его в губы — легко, чуть касаясь. Миша не успел понять, что произошло, а Никита уже отшатнулся. — Прости, пожалуйста. Не знаю, что на меня нашло. Он закрыл глаза руками и уткнулся лицом в колени. — Да, — сказал Миша. — Что? — глухо отозвался Никита. — Ты задал вопрос... До этого... Кончики Никитиных ушей покраснели. Он встал и сказал, не глядя на Мишу: — Хорошо, что ты не сердишься. Честное слово, это больше не повторится. Я не хочу портить нашу дружбу неуместными поступками. Никита впервые назвал их отношения дружбой, но сейчас это почему-то не обрадовало Мишу. Раздумывая, как выбраться из сложившейся ситуации, он тоже поднялся и спросил: — Погуляем еще или пойдем обратно? — Еще весь день впереди, можно погулять. О, колесо обозрения! Покатаемся? Они залезли в кабинку, но колесо, конечно, не работало. — Поищем что-нибудь поинтереснее, — сказал Никита, но внезапно что-то громко скрипнуло, и колесо начало крутиться, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Мише стало страшно, но от шока он молчал, а Никита вцепился в него и завопил: — Помогите! Спасите! Колесо послушно остановилось — на этот раз, наверное, навсегда. К счастью, их кабинка оказалась невысоко от земли, поэтому выбраться было легко. Очутившись на свободе, Никита упал лицом в траву и громко заплакал, подвывая и трясясь. Видимо, у него началась истерика. Миша не знал, что делать, но оторвал его от земли и заключил в объятия. — Все хорошо. Успокойся. Я рядом. — Мы чуть не умерли. Ты это понимаешь? Я не хочу умирать и не хочу, чтобы ты умер! Миша погладил его по спине. — Мы живы. Не плачь. Но Никита не унимался — наверное, ему было проще выплакать свой страх. У Миши же адреналин копился внутри, и он боялся его выплеснуть, но его тело начало действовать самостоятельно. Пока Миша шептал ласковые слова, его пальцы принялись расстегивать Никитину рубашку. Тот ничего не замечал, пока не почувствовал Мишину ладонь на своей коже. — Что ты делаешь? Не надо... Никита перестал плакать. Теперь он был спокоен, а Миша как будто обезумел. — Нам надо остановиться, иначе потом пожалеем. Миша... — Я жалею только о том, что не понял ничего раньше. Тогда Никита опять поцеловал его, но уже не так бережно, а жадно, как будто хотел съесть. Миша развязал его ленту и перебирал пальцами косички. Наконец Никита оторвался от его истерзанных губ и сказал: — Еще есть шанс остановиться. — Но мы им не воспользуемся. — Хрустальный гроб разбился. Мы живы, — сказал Никита, когда они уже лежали, выбившись из сил, и смотрели на облака. — Я никогда не чувствовал себя настолько живым. Миша взял его за руку и медленно перецеловал все пальцы. — Хочу остаться здесь навсегда. Никита опять заплакал — это были другие слезы, светлые и спокойные, но Миша встревожился. — Ты все-таки жалеешь об этом? — Нет. Я плачу, потому что больше никогда не будет, как раньше. Ты же понимаешь меня? Сейчас мы новые и другие, но я буду тосковать по нам прежним. — Понимаю. Но я счастлив, что все произошло именно так. — Мне кажется, будет дождь, — сказал Никита, глядя на посеревшее небо. — Пора идти обратно. Они принялись одеваться; Никита не мог найти свою ленту — она была у Миши в кармане. Как только они покинули парк, началась гроза; гном, украшавший ворота, сурово указывал киркой, будто изгоняя тех, кто нарушил покой этого заброшенного места.