Teenage Summer Days

Теперь Мише сложно было представить, что можно жить как-то иначе. Все, что он ценил раньше, начало казаться малозначительным — смысл имел только один человек. Дни проходили в сладостном бреду, и Миша думал лишь о том, как уединиться с Никитой. Впервые он начал отлынивать от работы и не думать о лагере. Когда отец давал ему поручения, Миша втайне злился и не мог сосредоточиться на делах. Его не беспокоило даже то, что Никита не смог надеть браслеты обратно, и их пришлось опять закопать. Миша старался не закатывать рукава, но мало волновался из-за возможного наказания — его связь с лагерем как будто оборвалась. Конечно, изменения в его характере не остались незамеченными, и вскоре Дима вызвал его в кабинет. — Миша, мне кажется, ты трудишься не так упорно, как прежде. — Прости, отец, я исправлюсь, — солгал Миша, ковыряя носком ботинка пушистый ковер. — Нет, я понял, что ошибся. У каждого человека есть сильные стороны, и физический труд не принадлежит к числу твоих. Поэтому я освобождаю тебя от привычной работы и назначаю своим секретарем. Мишино сердце ушло в пятки. — Но... Я не могу, я не справлюсь. Отец, обещаю работать усерднее! — уже искренне сказал он. — Это не наказание, а поощрение, хоть и преждевременное. Надеюсь, ты его заслужишь. А теперь принеси мне воды. Следующий день казался Мише сущим кошмаром. Он сидел в запертом кабинете, согнувшись над амбарной книгой, и с усилием выводил буквы. Спина болела, перо не слушалось, и Миша завидовал отцу, который в это время плел корзины на свежем воздухе. И тут с улицы послышалось приятное пение: «Вам открыть секрет мой? Только никому! Здесь течет волшебная вода». Миша старался не слушать, но мелодия проникала в его сознание, все больше отвлекая от работы. Вовремя проснувшаяся муха забилась об окно, и Миша с удовольствием поспешил ее выпустить. — Кыш, кыш! — восклицал он, демонстративно размахивая руками, хотя муха уже давно улетела. Наконец Миша позволил себе скосить глаза и посмотреть на Никиту. Тот пропалывал цветочную клумбу, стоя на коленях, и продолжал напевать, не глядя на Мишу, но Миша знал, что он чувствует на себе его взгляд. К сожалению, рядом копался Антон. — Тише, пожалуйста, я работаю, — строго сказал Миша. — Извините, товарищ секретарь, — нарочито вежливо ответил Никита и замолчал. Миша уловил в его интонации искорки смеха, но не обидного, а игривого. Он вернулся за стол, но рабочее настроение не появлялось. Когда с улицы донесся скрип, Миша подкрался к окну. Антон удалялся, нагрузив тележку сорняками, а Никита продолжал полоть. Миша вылез из окна и подскочил к нему. Никита поднял глаза. — Я же молчу! — удивился он. Миша потянул его за руку. — Пойдем. Он затащил Никиту в теплицу с огурцами и закрыл дверь. — Это не мой фронт работ, — сказал Никита. Его красивый лоб был покрыт мелкими капельками пота, и Миша судорожно ослабил узел галстука. — А где твой? — хрипло спросил он. — Здесь, — Никита засунул испачканную травой руку ему под пиджак, на левую сторону груди. — Если так дальше будет продолжаться, я сойду с ума, — сказал Миша. Хрупкая голубая бабочка, неизвестно как залетевшая в теплицу, беззвучно хлопала крыльями, пытаясь выбраться. Выходя на улицу, Миша выпустил и ее. — Осторожнее, — сказал Антон. Он уже вернулся и ходил вокруг клумбы с лейкой. — О чем ты? — рассеянно спросил Миша, поправляя растрепанные волосы и смотря на Никиту, собиравшего жуков с розового куста. — Сам все понимаешь. Я тебя терпеть не могу, но предупредить обязан, потому что вы заигрались и не видите, чем все может закончиться. — Не лезь не в свое дело, и это все неправда, — сказал Миша, уязвленный словами Антона — он был убежден, что все в лагере его любят. Он залез в окно, и вовремя — в кабинет вошел Дима. — Миша, я вынужден уехать в город на три дня. Временно передаю управление лагерем тебе. — Спасибо, отец. Я справлюсь! — возликовал Миша. Можно было бы предположить, что с отъездом Димы в лагере воцарилась анархия, но нет — Миша следил, чтобы все были заняты делом, и сам трудился, не покладая рук. Ближе к вечеру он позвал Никиту в домик садовника. — Как красиво! — всплеснул руками Никита. Возможно, до истинной красоты было далеко, но Миша потрудился на славу — пол и окна были вымыты до блеска, на кровати лежало чистое белье, на столике, накрытом на двоих, стояли свечи в стаканчиках и ваза с букетом полевых цветов. Никита расплакался. — Ты не представляешь, что это для меня значит. Никто никогда не делал ничего для меня. Спасибо, Миша, я это никогда не забуду. Миша смутился и завел граммофон. Под звуки "The Sky Is Crying" они закружились в медленном танце. Миша взял Никиту за талию, а тот положил голову ему на плечо. Их танец был немного неловким и неуклюжим, но искренним. Они путались в ногах, но не в своих чувствах. — Давай убежим, — сказал Никита. — Давай, — неожиданно легко согласился Миша. — Но как? Нас поймают. — Доверься мне. Все будет хорошо, но об этом — завтра. Сегодня не хочу думать ни о чем. — Я счастлив, — ночью сказал Миша, глядя на догорающий огонек свечи. Ему было важно произнести это вслух, чтобы действительно осознать. Что такое счастье, он понял лишь недавно, и хотел запомнить каждый такой момент. Сейчас счастьем были звуки цикад за окном, запах расплавленного воска и щека Никиты, прижавшаяся к Мишиной груди. Он не снял венок, который сплел за ужином, и увядшие ромашки щекотали Мишину шею. — Я люблю тебя, — сказал Миша, целуя макушку, от которой пахло цветами и летом. — И я тебя, — сонно пробормотал Никита, и Миша тоже провалился в сон. Разбудил его гневный вопль: — Что вы тут делаете? Дима, багровый и злой, стоял в дверях и размахивал руками, подпрыгивая на месте. — Я думал, ты в городе, — сказал Миша.