Так похожи

      Паша улыбается широко, и никакой его шрам не портит, и наоборот, красит, как и положено. Артем порой смотрит и забывается, теряет смысл фраз в разговорах, или забывает зачем шел и вообще куда.       У Паши были веселые глаза с задорными искорками, и в них Черный мог всматриваться вечно. Вот уж точно, омуты с чертями... Тонешь, а тебя тянет все сильней вниз, и ты прекращаешь сопротивляться, позволяя рукам цепляться за ноги. И ощущения, когда Артем был рядом с Морозовым, были точно такие же, словно тот тонул. А ведь он знает, с чем сравнивать: плавать не умел, но чуть утопленником не сделался.       Но порою его взгляд становился настолько беспристрастным, суровым и колючим, что невольно создается впечатление, что тот действительно был настоящим военным. Он служил, но не воевал.       Помнится, был мелким, очень любил ездить к дяде Федору, смотреть, как тот рыбачит и пиво пьет. Закусывая чем-то непонятным.. креветками называл, но это были отнюдь не креветки, вот точно.       Шутки и подколы были по части Морозова. В них он действительно разбирался лучше всех. И, почему-то, со своим Д'Артаньяном пристал именно к нему. От первой встречи до сегодняшнего дня.       Встретились они так себе. Переезд, любопытство, ничего более. Артема просто позвали на прогулку с ребятами со двора, и среди них был Павел. Тогда он был тихим, но по виду не скажешь, стеснительный ли он или ему просто было неловко. В общем, Артему в новой компании не понравилось и тот решил тихо свалить, и благополучно, кстати. Спустя несколько дней ему и не писали, прекратив звать. А потом они встретились в каком-то парке, Черный точно не помнит. Помнит счастливое лицо своей мамы, — ох, ради нее он был воистину на многое, — помнит ее восхищенные вздохи, несмотря на то, что красоту природы она видела не раз и помнит предложение съесть по стаканчику мороженного, как в раннем детстве.       Морозов пробегал мимо, увидит, и как крикнет: «О, Артем!», что мама потом не раз интересовалась, когда они успели так славно познакомится. Она мило общалась с ним, и Артем не посмел прервать их речь, а Павел этим нагло пользовался. Только не было понятно, нахрена ему это сдалось.       Артем постоянно молчал, чтобы ни случилось. Наблюдать, как после каждой реплики Морозов ждал ответа, иногда неловко кашляя, бесценно. Жаль, таким придурошным он больше не будет — он говорил и говорил, смотря реакцию по глазам. Научился, гад.       И одновременно Черный чувствовал, что-то с ним не так. Разглядывал, и это становилось ясно, как день, факт или несчастная, невыученная аксиома. Разобрать, что именно, он не мог. Но с каждой встречей, с каждой минутой, находиться рядом с ним становилось привычнее.       У Паши была бритая голова, руки с мозолями, ботинки тяжелые, свободные штаны и самая обыкновенная белая футболка. Обычная стрижка, обычная одежда. Но необычное поведение. Артем мог часами ломать голову от догадок, что же именно имел ввиду его друг, чьи предложения были не то, что двусмысленны — больше. И в самых разных планах, черт его побери. По-любому потом ржет с озадаченного лица Артема.       И тогда ему стали сниться кошмары.       В них были его руки. Они были в крови, с огнестрельным оружием, зажигалкой, ножом, кого-то душили или толкали за плечо одетые скелеты и полусгнившие трупы — самые разные. В них были все: и Корбут, и Павел, теска Морозова, сам тот, и Ульман с Ханом, Мельник, его дочь.. Федор. Сухой. Бурбон. Были все. И были смерти, была война, было Метро.       Он просыпался так, как дышал во сне без фильтра — задыхался. От сковывающего ужаса, он замирал, а после касался лба ладонью, и та становилась мокрой от холодного пота.       А потом он моргал, забывая детали слишком реалистичного сновидения, а следом и всё.       И несмотря на то, что он забывал сны, он не мог больше спокойно, как раньше, относиться к тому, что его окружает и что происходит рядом с ним. Он смотрит на животных, и в его голове мигом всплывают образы мутантов и оружие, каким будет лучше всего убить монстра. Смотрит на людей — и в голове мелькает глушитель, нож и лампы.       Артем с раздражением ударил стол кулаком, посуда вся на нем, то есть чашки да блюдца с чайными ложками, подпрыгнули, издав громкий звон, и Паша невольно дернулся, слишком неожиданно от спокойного Черного.       — Э, ты чего? — спрашивает Морозов, с недоумением пялясь на него.       Трудно все. Трудно и одновременно просто.       В ответ парень лишь сжал чужую кисть, хмурым взглядом сверля стол. Морозов порассмотрел его, порассуждал, и сжал свою тоже, улыбнувшись.