Привет, моя дорогая девочка.
Ты держишь это письмо, потому что я очень виновата перед тобой. Ты — моя большая любовь и самая горькая боль. Ты знаешь, я такая трусиха… На протяжении двадцати лет я не набралась сил и смелости рассказать тебе о тайне твоего рождения… о твоем биологическом отце. И если вдруг мой страшный враг победит меня — ты обязана знать. Твой отец Вильгельм Фридрих Габсбург — герцог Виборг (если тебе интересно, можешь прочесть информацию об этой могущественной династии Европы). Судьба свела меня с ним на прошлом отборе, на который я пошла также, как и ты из-за финансовой составляющей. Не буду забивать тебе голову рассказом о нашей истории, поэтому расскажу главное — ушла я от него, будучи двадцатипятилетней девчонкой, полностью уверенной в себе и своих возможностях. Но когда я узнала о беременности тобой — вся моя уверенность мигом улетучилась. Да, я испугалась, но вернувшись в прошлое — родила бы тебя еще десятки тысяч раз. Я просто была морально не готова воспитывать ребенка в одиночку, но слишком горда, чтобы вернуться к Вильгельму и сообщить ему о беременности. В то время я еще не осознавала, какую беру на себя ответственность за маленького беспомощного человечка… И это будет моим первым советом тебе — не будь горделивой. Взвешивай все «за» и «против», прежде чем принимать масштабные решения в своей жизни. Учись переступать через себя — это очень хорошее качество и, если бы я им воспользовалась — у тебя была бы совершенно другая жизнь. Моя милая, ты достойна лучших школ, университетов, качественной одежды и самого лучшего питания. Достойна самых захватывающих путешествий, лучших дворцов и поместий герцогов Виборгов, а я лишила тебя всего этого, благодаря своей гордости, юношескому максимализму и излишней самоуверенности в себе. Но я старалась. Я так сильно старалась дать тебе все, что в моих силах, напрочь забывая про себя, лишь бы с отложенных денег купить тебе на день рождения тот подарок, который ты захочешь. Я настолько забыла, что такое быть женщиной, что связалась с тем, кто поделил нашу жизнь на «до» и «после». Не буду лгать, первые месяцы знакомства Кристоф был внимателен, осторожен, но в то же время умеренно требователен и настойчив. Я не знаю, о чем я думала, когда приняла решение съехаться с ним. Наверное, где-то глубоко внутри меня сидела та женщина и рвалась наружу, стараясь пересилить заботливую мать. Я была по-прежнему молода и хотела обыкновенного мужского внимания, нуждаясь в банальном крепком мужском плече. И вот тебе второй совет: никогда и ни при каких обстоятельствах не ставь интересы ребенка превыше своих. Как видишь, я проиграла. И должна извиниться перед тобой еще раз за испорченное детство, психику и нервную систему. Я никогда не разговаривала с тобой на эту тему и теперь, оглядываясь назад, я горько сожалею об этом. После его ареста я наблюдала за твоим поведением, и оно пугало меня. Я больше не видела рядом с собой улыбчивого и жизнерадостного ребенка. Напротив, моя дочь превратилась в зашуганный, дерганный и пугливый комок страха. Я до сих пор очень переживаю, что за всю свою жизнь ты не подпустишь к себе ни одного мужчину, боясь повторить мои ошибки. Ты пойми, не стоит сравнивать всех мужчин лишь по одному неудавшемуся экземпляру, как по просроченному хлебу, случайно попавшемуся тебе в магазине. Ты же после этого не перестанешь ходить в магазины? После этого случая ты лишь будешь внимательнее рассматривать сроки годности, верно? Но в то же время, не стоит доверять каждому встречному, обратившему на тебя внимание. Ты — уникальна. Да, у тебя было трудное детство, у тебя много страхов и обид, но ты уникальна. Поэтому не позволяй первому встречному вытирать об тебя ноги, не повторяй моих самых горьких ошибок. Ты знаешь, ведь я думала, что изменю Кристофа, что с моей помощью он станет намного лучше, чем был тогда, но как же я ошиблась… Эта ошибка стоила мне здоровья и твоей психики… Люди не меняются. И это будет еще одним советом для тебя. В правоте этой фразы я убедилась на своем горьком опыте. Люди лишь постепенно снимают свои маски; особо наглые и ушлые – сразу, как только почувствуют, что человек без них никуда, а хитрые и продуманные — постепенно, шаг за шагом. Также было и с Кристофом. Свою маску он снимал постепенно и в первые месяцы совместной жизни моя интуиция уже тогда подсказывала — беги. Но первые звоночки для меня были лишь звоночками. Боюсь, даже если бы вместо них гремел массивный колокол — я бы не обратила внимания даже на него. Настолько я была одержима им. И не описать словами тех чувств, которые я испытала, освободившись от него… Я будто очнулась после сеанса гипноза, словно все эти года на меня наложили заклятие, и я проснулась совершенно другим человеком. Свободным, без ошейника на шее и кандалах на ногах. Ты знаешь, кого я должна бесконечно благодарить за свое освобождение. И не только за освобождение, милая, именно Чарли оплатил весь курс моего лечения, вплоть до операции. Я столько раз хотела тебе об этом рассказать, когда ловила считанные минуты твоих звонков с отбора, но каждый раз мне словно что-то мешало поделиться с тобой этим. Видимо, узнать тебе об этом суждено из моего письма, а не из моих уст. Но вернемся к нашему прошлому, слава богу, уже далекому. И хоть Чарли тогда было от силы всего семнадцать — вместе со своей матерью он принял непосредственное участие в аресте Кристофа. Уже тогда я стала подозревать о том, что его семья имеет какие-то определенные связи с высшими чинами, потому как они докладывали мне обо всем, что связано с Кристофом, включая его приговор. Не уверена, рассказал ли он тебе, но та самая женщина, которую ты знала все эти годы как его маму – на самом деле и есть его мать, но лишь перед Господом. Ребекка является родной сестрой королевы Матильды и, по совместительству, приходится Крису родной тетей и Крестной. И, соответственно, его «отец» — вечно занятой бизнесмен — супруг Ребекки. Обо всем этом мне поведала его бабушка, вдовствующая королева Луиза, мы с ней знакомы еще с прошлого отбора. Знаешь, как я была счастлива, когда узнала о вашей дружбе? Ведь всю начальную школу ты ни разу не приводила домой друзей и подруг, ни разу не отпрашивалась погулять с ними или остаться у них ночевать. И тут появился мальчик, с которым ты начала проводить все свое время, затем вы начали взрослеть, ваши интересы и хобби стали меняться, но неизменно было одно — вы были по-прежнему не разлей вода. Я видела, что Чарли из хорошей, не бедной семьи, воспитан и умен и что при определенных обстоятельствах стал бы тебе подходящей партией в качестве жениха. И как бы я не намекала тебе на это, в твоих глазах я видела к нему лишь теплые, искренние и дружеские чувства, не более того. И даже сейчас несмотря на то, что он является наследником страны — посоветовала бы тебе присмотреться к нему. Милая, разве ты не видишь ту теплоту и нежность, с которой он смотрит на тебя? Но я тебя ни в коем случае не заставляю выходить за него! Это большая нагрузка и огромная ответственность — выходить замуж за принца! Прислушайся к своему сердцу, что оно тебе подсказывает? Быть может, оно уже занято другим? Быть может, поэтому ты не можешь ответить взаимностью Кристиану? И это мой последний совет тебе — всегда слушай свое сердце. Только оно знает, что на самом деле ты чувствуешь и желаешь. И не стесняйся своих чувств, ведь жизнь у тебя одна, и никто не знает, в какой именно момент она оборвется. Поверь мне, я прочувствовала это на себе, и моя жизнь уже висит на волоске, я чувствую это… Котенок, хоть я и была не идеальной мамой, я всей душой молюсь о том, чтобы кроме меня в твоей жизни было много матерей и отцов, которые смогут до любить тебя так, как не смогла за все эти годы я. Девочка моя, позволь миру до целовать и до обнимать тебя, пусть даже через руки того мужчины, который сможет полюбить тебя так, как полюбила тебя я в день твоего рождения. Ведь именно ты раскрыла мое сердце для настоящей любви, привязанности и самозабвению. Ты изменила мир вокруг, ты превратила меня в меня и именно ты, моя девочка, сделала меня мамой. Ты та, из-за которой я забывала себя из-за беспокойных ночей, режущихся зубов и истерик на пустом месте. Ты была первым человеком, кому я говорила «люблю тебя» тысячу раз за день с первых секунд твоего рождения и кажется, что каждый раз я делала это еще искреннее и нежнее. Позволь мне сказать это в тысячу первый раз — я безумно тебя люблю. Я была неидеальной мамой. Прости меня за все мои грехи и, если чем-то обидела тебя когда-то. Ты самое лучшее, что преподнесла мне жизнь, ты мое сердце и душа. Я могла бы дать тебе еще столько всего полезного и интересного, но, увы, мои силы на исходе. Значит, так и должно быть, ведь я знаю, что ты у меня сильная, ты справишься со всем, что тебе преподнесет судьба и без моей помощи. Душа моя, я всегда буду рядом. Моя любовь к тебе не умрет вместе с моим телом, ее не закопают в землю и не заколотят в гроб. Моя любовь — вокруг тебя. Я в каждом твоем вздохе и выдохе, в каждой неудаче и в каждом твоем долгожданном успехе. Я буду в каждом человеке, который тебе поможет, в каждом милом котенке и жизнерадостной собаке, привязавшейся к тебе на улице. Даже если ты когда-нибудь забудешь меня, увлеченная интересной работой, детьми, мужем или же своим хобби — моя любовь к тебе будет оставаться где-то поблизости, напоминая о себе случайным лучиком солнца в пасмурный день или цитатами из моих любимых сериалов, когда ты решишь переключить нудные новости. Любовь моя, я уже вижу, как ты плачешь, читая эти строки, как твои руки дрожат, непроизвольно комкая клочок бумаги, и я разрешаю тебе плакать, пока не закончится письмо, но дальше… не смей. Не нужно оплакивать мой уход, ты же понимаешь, что это бесполезно. Горькие слезы родных и близких никого еще не возвращали с того света, к сожалению. Просто знай, каждый раз, когда ты плачешь из-за меня — мне плохо, мокро и холодно. Я так люблю тебя, мой котенок, что еще сотни, нет, тысячи раз умирала бы, чтобы снова родиться и прожить эти горькие, но такие счастливые года с тобой… Прощай и ни в чем себя не вини, ты сделала все, что было в твоих силах. Помни только, что я всегда с тобой, я рядом.Твоя мама.
Я дочитываю последние строки, напрочь задыхаясь слезами. Направляя взгляд на лобовое стекло, преподношу дрожащую руку к губам, другой невольно сжимаю бумагу в кулак и осознаю, что мы въезжаем в окрестности кладбища Сёндермарк. — Нет… — я ошарашенно машу головой, отказываясь принимать жестокую реальность происходящего. — Нет, нет, нет… Мой разум абстрагируется от происходящего вокруг, в ушах раздается неприятный звон, а вся энергия, еще с утра раздающаяся по всему организму, словно покидает тело, отказываясь верить в происходящее. Нет, это происходит не со мной. Кто-то несколько раз произносит мое имя, но я не в силах откликнуться и сделать лишнее телодвижение. Разум будто парализует тело, и я продолжаю отстраненно смотреть на ухоженный газон кладбища через лобовое стекло. — Эли, — наконец, доносится до меня спокойный голос Адриана откуда-то издалека. Его горячая ладонь накрывает мою, слегка сжимая. — Мы можем поехать обратно. Я глотаю слезы и машу головой, дрожащей рукой нащупывая ручку двери. В лицо ударяет холодный, пронизывающий осенний ветер и оглушающая кладбищенская тишина, угнетающая меня с каждым шагом все больше и сильнее. С помощью брелока сигнализации, Адриан блокирует двери автомобиля и берет меня под руку, уводя вглубь кладбища. Мое сердце колотится как никогда раньше, я ощущаю бешеную пульсацию в шее и еще сильнее сжимаю его теплую ладонь, когда впереди улавливаю свежую могилу с толстым католическим крестом из камня. — Господи… — невольно срывается с моих губ, пока глаза пробегаются по выграненному имени и датам на холодной серой плите, и убеждаются в самом страшном кошмаре. — Она не очнулась после операции, — спокойный голосом сообщает Адриан, когда мы вплотную подходим к могиле. — Доктор сказал, что ее организм слишком ослаб из-за химиотерапии и болезни в целом, — он делает паузу, не решаясь взглянуть мне в глаза. — На похоронах был Кристиан и даже герцог Виборг. Хоронили неделю назад, в это время ты еще болела, так бы я… — он запинается, нервно сглатывая слова, которые хочет произнести. Я прижимаю руку к лицу, пытаясь остановить новый поток слез. Не в силах сдержать боль, мое лицо искажается в мучительной гримасе, а грудь сотрясается от непрерывных рыданий. Со временем, рыдания перерастают в истерику, и я не в силах произнести ни слова. Тело обессиленно падает на голую и относительно свежую землю, на которой вскоре прорастет газон напротив могильной плиты. Ладони вместе с коленями мгновенно сталкиваются с безжалостным кладбищенским холодом, и одной рукой я невольно собираю клочок земли, ощущая, как грязь намертво впивается под ногти. — Не может быть… — обессиленно шепчу я, задыхаясь слезами. Прозрачная пелена перед глазами еще некоторое время мешает мне сконцентрироваться на цифрах, в которых ограничилась мамина жизнь. Этот временной промежуток похож на срок годности. У каждого из нас есть та самая «дата изготовления», но никто никогда не знает сроки ее окончания… Ладони по-прежнему продолжают комкать грязь, а я изнемогаю от желания в прямом смысле слова провалиться сквозь землю, уйти вслед за ней, лишь бы быть рядом. Я не верю, нет, я отказываюсь верить. Хочу прямо сейчас взять лопату, раскопать могилу и собственноручно убедиться, что там лежит не она, что доктора ошиблись, и что моя мама прямо сейчас лежит в своей комфортабельной палате и читает очередную увлекательную книгу, в ожидании операции… Нет, это не я, это кто-то другой страдает. Это кому-то другому сейчас больно. Это у кого-то другого внутри образовывается огромная дыра, размером с Юпитер. Только что разделили на части не меня, заколотили в гроб и закопали в землю не мою частичку. Нет, все это происходит не со мной. — Нет… — шепот невольно срывается с моих губ, подтверждая собственные мысли. Руки Адриана бережно поднимают меня с земли, и я уже не сопротивляюсь, утыкаясь лицом в его черную футболку. Его руки обволакивают мою спину, слегка поглаживая в ответ истеричные и неконтролируемые рыдания, а от противного чувства безысходности я продолжаю крепко комкать края его футболки, совершенно не осознавая, что же делать дальше. Не знаю, сколько проходит секунд, минут или даже часов. Кажется, будто время на кладбище останавливается, ни единая травинка не смеет шелохнуться, а пролетающие мимо птицы словно соблюдают минуту молчания в память об усопших. Адриан все это время продолжает терпеливо обнимать меня, успокаивающе поглаживая по волосам, рукам и спине, аккуратно выделяя каждый позвонок. Если честно, я даже немного обескуражена его поведением. Еще месяц назад при подобной ситуации он, скорее всего, просто бросил бы меня одну на кладбище, не удосуживаясь объяснить, что же произошло. — Зачем тебе все это? — всхлипываю я, не глядя ему в лицо. Пару секунд он хмурится, будто тщательно подбирая слова. Его взгляд некоторое время скользит по просторам кладбища, но спустя мгновение возвращается ко мне. — Я делаю это, потому что… просто, потому что хочу. Еще пару недель назад стоять с тобой в обнимку два часа подряд — не входило в мои планы, — раздается его глухой голос. — Но я еще не до такой степени моральный урод, каким ты меня считаешь. Я и сам оказался в подобной ситуации, когда после смерти матери отец сразу же отказался от меня. И хоть мне тогда было пару дней от роду — уверен, что я очень сильно страдал. Я пытаюсь подавить глухой смешок, но неокрепшие легкие выдают что-то вроде сиплого кашля. Отрываясь от его груди, я ощущаю, как осенний ветер обдувает влажное от слез лицо, наблюдая на его устах слабую улыбку. — Я понимаю тебя, как никто другой, — твердо заявляет он. Некоторое время две свинцовые тучи с сожалением разглядывают мое опухшее и покрасневшее лицо, и я тут же ловлю себя на мысли о том, что мы ищем друг в друге поддержку и находим ее. Удивительно, но меня поддерживает тот, кто лишил свободы. Необъяснимо, но факт. — Это неправильно — терять маму в таком юном возрасте. Но ее смерть ты должна принять как факт, потому как иначе ее уже не вернешь, как бы тебе не хотелось. Я смотрю в его глаза, полных сожаления и стальной твердой решимости, и крепко сжимаю челюсть то ли от злости, то ли от обиды на весь мир, то ли от понимания того, что он чертовски прав. Меня распирает изнутри от непреодолимого желания закопать себя заживо, чтобы больше никогда не расставаться с мамой, но разум тут же дает мне ментальную пощечину, грубо возвращая к реальности. И я не знаю какое количество времени будет продолжаться эта битва.