***
Возвращаюсь домой на следующие сутки, абсолютно вымотанный, раздраженный и, конечно, забывший про Хану, которая встречает меня сидя на нижней ступеньке лестницы. Все в том же платье, в полумраке лунной ночи, с Фато, лежащим у ее ног. Бледная и красивая, чем-то похожая на ведьму со своими длинными распущенными волосами, раскинутыми на белом полотне оголенных плеч. Я слабо улыбаюсь и, скидывая пиджак, подхожу к столику с напитками, чтобы налить целый стакан виски. Вот так, Вико, сейчас можно расслабиться. Несколько больших глотков и легкий туман в голове, почти эйфория, смешавшаяся с сонливой усталостью. — Почему ты не спишь? — сажусь на диван, соскальзывая вниз и принимая полу-лежачую позу. Хана пожимает плечиками, а Фато, наконец, меняет место дислокации, перемещаясь теперь уже к моим ногам. Слава Святому Франциску, он еще помнит, кто его хозяин. Треплю его по голове и хлопаю ладонью по дивану рядом с собой. — Иди сюда, малявка. Я не трону тебя, — она это и так знает, ведь я ни разу не нарушил своих слов, поэтому без заминки встает и, осторожно ступая босыми ступнями, подходит ближе. Скользкие тени скрывают ее лицо, но кое-что я все-таки успеваю рассмотреть: блестящие распахнутые глаза, в темноте превратившиеся в бездонные озера. Маленькая strega, черт бы ее побрал. — Я задержался, — садится рядом и все же недостаточно близко, чтобы я мог коснуться ее плечом, и я поворачиваю голову, разглядывая ее профиль. Нервничает, как всегда, перебирая пальцами подол платья. — Знаешь, Хана, тебе крупно повезло: на ее месте могла быть ты, — вспоминаю убитую девчонку и следом за ней Марцио. А на его месте — я. Она непонимающе хмурится, и я продолжаю: — Блондинка, которая была с Марцио, ее убили, вместе с ним. Вернее, под ним. Грудная клетка девчонки замирает на выдохе, а потом, в этой черной тишине, я отчетливо слышу участившийся стук ее сердца. Она сжимает губы в тонкую линию и медленно, с рваными всхлипами, выдыхает. Наверное, не стоило ей говорить. — Тшш, малышка, такое бывает, бояться смерти не надо, — я не боюсь, слишком тесно она переплелась со мной, пропитав отвратительным безразличием. Касаюсь щеки Ханы большим пальцем и успокаивающе поглаживаю, размазывая слезы по нежной коже. Не отстраняется, только губы кусает, и я запускаю ладонь в ее волосы, притягивая к себе ближе. Целую, не встречая сопротивления, просто лаская соленые губы своими и не требуя большего. Я слишком устал, чтобы даже двигаться. Так что, мелкая, я не представляю для тебя никакой опасности. Под задницей становится мокро, и я чертыхаюсь, вспоминая про стакан в руке. Черт, это было отменное виски на фоне отменного поцелуя. Еще немного учебы и Хана сможет удовлетворить все мои капризы. Твою мать, Вико, у тебя куча баб, а ты привязался к малявке. Не привязался бы, но она будто назло врывается в мою жизнь неожиданными сюрпризами. — Спокойной ночи, Хана, — встаю, пошатываясь, и, насвистывая под нос старинную итальянскую мелодию, поднимаюсь наверх. Лишь перед тем как скрыться на втором этаже, останавливаюсь и обращаюсь к Хане: — Не составишь компанию в душе? — в доме темно и тихо, но я живо представляю как округляются от ужаса ее глаза. Это так на нее похоже, маленькая трусиха. — Шучу, конечно же.***
Утро хмурое, неуютное, и зимняя серость, просачиваясь через окна, раздражает однообразием. В голове тяжесть и я нехотя встаю с постели, делаю несколько взмахов руками, и после, разогрев мышцы, принимаюсь отжиматься от пола. Сначала на обеих руках, потом на одной, поочередно. Тело напрягается, приходит в тонус, и я спокойно иду в душ, чтобы как можно скорее заняться делами. Их много, до хрена, так что иногда я все-таки задумываюсь о покое. На самом деле мне хватило бы парочки дней тишины: совершенной абсолютной тишины, в которой не будет проблем и вопросов. А это возможно? По дороге до кухни просушиваю волосы полотенцем и, заметив сидящую за столом малышку, прислоняюсь к косяку плечом. Обалдеть, на часах шесть, а она будто бы не уходила, только влажные волосы указывают на то, что она недавно из душа. Замечает меня и, пряча руки между сжатых колен, смотрит огромными глазищами. А я не могу оторваться от ее груди, которую почти не прикрывает платье, то самое, до пошлого развратное. Утренний стояк вновь дает о себе знать, и я вдыхаю, глубоко, до предела, перекидывая полотенце через руку и выводя ее вперед. Хане не обязательно знать, о чем я сейчас думаю и чего хочу. — Ты вообще, когда-нибудь спишь? —улыбается, как-то по доверчивому мягко, будто мы знакомы сто лет и совместное утро для нас в порядке вещей. — Кофе будешь? — кивает, и я тороплюсь скрыться в занятости, чтобы хоть немного успокоиться, отвлечься от ее обнаженных бедер. Блядь, если бы я ее не знал, то подумал, что она намеренно меня провоцирует, но Хана слишком чиста, чтобы играть в такие грязные игры. Или... не может быть, но вдруг она просто не в теме отношений между мужчиной и женщиной? Достаю из холодильника контейнера с готовой фризеллой, наливаю кофе и ставлю это все на стол перед малявкой. Сажусь напротив и, наблюдая за тем, как Хана опасливо берет кружку, выпаливаю: — Слушай, я могу задать тебе вопрос? Мне просто интересно. Кивает, отчего-то краснея. — Твой отец. Он насиловал тебя? — Мотает головой, без заминки, с ошарашенно удивленным взглядом. Жестикулирует, быстро перебирая пальцами, и из всего этого я понимаю только то, что он ее не трогал, не в этом смысле. Бил — точно, но не опускался ниже. — А парень у тебя был? — Утвердительный кивок задевает, лезвием проходится по ребрам, но ощущения в мгновение пропадают. — Тогда какого хрена ты не умеешь целоваться? Он был плохим учителем? — Малявка склоняет голову, низко-низко, пытаясь скрыть смущение, и я, улыбаясь, пью кофе. Пиздец, он не просто был плохим учителем, он походу, вообще не знал, что нужно делать с красивыми девчонками. — Ладно, Хана, у меня больше нет вопросов. Есть, конечно, но бедная девочка даже вдохнуть не может. — Но есть одна просьба: выкинь это платье. Попрошу Лексу купить тебе что-нибудь более приличное. Перекидывает волосы на грудь, понимая, что я имею в виду, и бесполезно пытается одернуть платье. В оглушительной тишине раздается дребезжащая трель дверного звонка, глухое рычание Фато и цокот его когтей по полу. Прости, мелкая, но наша милая идиллия подошла к концу. Сжимаю челюсти от недовольства и, слишком громко поставив чашку на стол, иду открывать дверь. Твою мать, сюрприз за сюрпризом, и этот — не из приятных. — Я имею право на звонок адвокату, не так ли?