Малышка

Я жалею о своем решении почти сразу как ложусь на кровать и поворачиваюсь всем корпусом к Хане, спрятанной под ворохом одеял. Страх в ее глазах смешивается со смущением и зрелым пониманием — пониманием того, что я пришел к ней не для того, чтобы поболтать, а для того, чтобы поиметь. Словно каждый мужчина в ее короткой маленькой жизни приходил к ней именно за этим. И самое хреновое из всего этого, что я — не исключение, потому что хочу ее. Представляешь, малышка, я просто хочу тебя оттрахать. Поэтому, прекратив играть в гляделки, ложусь на спину и шумно выдыхаю, пытаясь совладать с желанием. Между нами расстояние в пропасть, но мне кажется, что я чувствую тепло ее тела, до которого, учитывая размеры кровати, даже не дотянуться. Стоит взять на заметку, что любовь к большим пространствам не стоит переносить на мебель. — Завтра меня не будет. Весь день. Ты можешь заняться покупками, — вновь смотрю на нее и, замечая непонимание, поясняю: — Дам тебе в распоряжение кого-нибудь из моих людей. Расходы за мой счет, — Хана мотает головой, закусывая нижнюю губу, а я отшучиваюсь: — Не хочешь расставаться со своим платьем? Тогда не спорь. И не думай, что я потребую от тебя расплаты, — может, я и подонок, но не до такой степени. И нет, это не благотворительность, а результат возникшей при самой первой встрече симпатии. Сейчас она стала сильнее, сильнее настолько, что я не против перейти на новый этап, например, стать ближе. Вот только судя по лицу мелкой она этого этапа боится. Не представляю, каков был ее опыт до меня, но могу поспорить, что она не пожалеет о своем решении. Если, конечно, решится. Закидываю руку за голову, предоставляя место к своей груди, и маню ее пальцем. — Иди сюда, вдвоем будет теплее, тем более это, — показываю взглядом на простынь, прикрывающую мое тело, — слишком легкое для зимы. Так нечестно, Хана, — костяшки ее пальцев белеют, когда она сжимает в руках одеяло и растерянно скользит по мне взглядом, будто оценивая как долго я протяну без ее помощи. — Давай, я не обижу тебя, — принимаю серьезный вид и смотрю в ее глаза: большие, красивые, в обрамлении длинных черных ресниц. Она нервно дышит, покрывается румянцем, но все же пододвигается, отдавая мне часть одеяла и устраиваясь почти рядом. Не настолько рядом как я хотел. — Ближе, Хана. Я не кусаюсь, — протягиваю ей свободную руку и, дождавшись наконец, когда она вложит в нее свою ладонь, тяну на себя. — Вот так. Мы просто поспим вместе, ничего больше, — она напрягается, когда я вынуждаю ее положить голову на свое плечо, а потом, когда я обнимаю ее, согнув закинутую руку, все же кладет прохладную ладонь на мою грудь. Твою мать. Мне тридцать шесть, а я балдею от каких-то целомудренных обнимашек. Смотрю в потолок, поглаживая пальцами нежную кожу ее предплечья, и думаю о чем угодно, только не о близости ее тела. Почему-то на ум приходит отец, смерть которого стала моим входным билетом в "семью". Я не знаю, было ли решение принять меня на службу обязательством перед отцом или же босс увидел в юношеском максимализме и моем желании отомстить определенные перспективы, но я был принят на "должность" ликвидатора. В то время я не видел в смерти ничего ужасного, тем более в заслуженной смерти, и воспринимал ее как игру, но спустя годы знакомства с костлявой я могу точно сказать, что прекрасного в ней тоже нет. Порой она принимает совершенно уродливые черты. — Ты вспоминаешь его? — она понимает, о ком я, не может не понять, потому что тут же кивает. — Скучаешь? — пожимает плечами, и я больше не лезу. Наверняка скучает, но не по тому уроду, каким он стал за годы падения, а по тому, кем он был до смерти ее матери. Он был отцом, любящим мужем и, судя по досье, неплохим учителем в начальной школе. Счастливые жизни ломаются больнее, а жизнь Ханы была счастливой. Когда-то. — Мне жаль, что все так вышло, — Хана поднимает голову и я чувствую ее пронзительно грустный взгляд. Перехватываю его, замечая влагу в уголках ее глаз, и, не делая резких движений, склоняюсь к ее лицу. Всего один поцелуй, я не попрошу больше. Напрягается, когда я обхватываю губами ее губы, но на удивление не отстраняется, только руку сжимает в кулак, да дышит рвано. И целуется уже определенно смелее, позволяя мне проникнуть в ее рот языком. Блядь, девочка, ты подписываешь себе приговор. Приспускаюсь ниже, чтобы было удобнее, и по неосторожности впечатываюсь в ее тело, миниатюрное и хрупкое на фоне моего накаченного. Наверняка она чувствует его реакцию, потому что я не могу скрыть возбуждение, упираясь членом ровно в ее сомкнутые бедра. Стук сердца отдает в ушах, и я провожу ладонью по плавным изгибам, останавливаясь на ягодицах и с удовольствием сминая упругую задницу. Если она меня не остановит, я остановиться не смогу. И как назло малышка не останавливает, только отчего-то начинает дрожать. — Холодно? — у меня голос хриплый, когда я прекращаю терзать ее губы, и, нависая над ней, заглядываю в зарумянившееся лицо. Распахнутые глаза возбужденно блестят, и я вновь поражаюсь красоте Ханы: у нее идеальная кожа и по-видимому слишком нежная, потому что там, где я касался ее щетиной, уже выскочило раздражение. Обвожу костяшками пальцев овал ее лица и спрашиваю разрешения, не словами — взглядом. Разрешения зайти дальше, намного дальше поцелуев. Она не отвергает, только смотрит огромными глазищами, на дне которых начинает плескаться страх. — Ты можешь остановить меня. В любой момент. Понимаешь? Кивает, и я слегка улыбаюсь, задирая надетую на нее футболку. Трусики белые, тонкими полосками, подрагивающий впалый живот, и идеальная грудь, которую я не успеваю рассмотреть, потому что кто-то закрывает ее ладонями. — Убери руки, Хана, — может, приказной тон здесь не уместен, но он действует безотказно, потому что малышка тут же убирает руки, позволяя мне насладиться зрелищем. Аккуратная грудь с аккуратными сосками, нежно-розовыми и чувствительными. Становится реально тесно, потому что возбуждение накрывает. Я двигаю бедрами, одновременно целуя мелкую и лаская ладонью ее грудь. Крышу сносит напрочь, и я немного грубо подминаю под себя Хану, ощущая ответную реакцию. Она несмело обнимает меня за плечи, иногда сжимая пальцы и оставляя на коже приятную боль от впившихся в кожу ногтей. А у малявки неплохой потенциал, по крайней мере она не ведет себя как зажатая девственница на первом свидании. Изгибается навстречу моим губам, подставляя под ласки грудь, и в то время как я изучаю ее тело, перебирает волосы у меня на затылке. Она не останавливает меня даже тогда, когда я снимаю с нее футболку, но отчего-то испуганно сводит колени, когда я принимаюсь за трусики. — Я не хочу, чтобы ты стеснялась меня, — у меня грудь ходит ходуном от бешеного ритма сердца, и я едва сдерживаюсь, чтобы не порвать белье к чертям. Только растерянный взгляд Ханы усмиряет демонов, и я поднимаю руки, показывая, что не намерен делать это без ее разрешения. — Ты хочешь сделать это сама? — она мотает головой, виновато сжимая губы и обнимая себя за плечи, и неловко отползает в сторону, давая понять, что это конец. Твою мать, малявка, а что мне делать со своим возбуждением, не скажешь? Делаю глубокий вдох и длительный выдох, раздраженно откидываясь на спину и ни в чем ее не обвиняя. Она имела полное право передумать, ведь я сам позволил ей вести ситуацию. Не менее раздражающая вибрация отвлекает от болезненной неудовлетворенности, и я беру телефон, открывая пришедшее сообщение. Последние крупицы возбуждения отступают. Я резко сажусь на край кровати и вглядываюсь в пришедшую фотографию — чертов ублюдок слетел. Нажимаю на кнопку вызова и слышу голос Тони, перемешанный с шумом ветра. — Как давно закончилась встреча? — Она еще не закончилась, Вико. Я сообщил тебе сразу, как Маккинли сел за столик к федералу. — Тогда у нас мало времени, ты знаешь, где я буду тебя ждать, — сбрасываю вызов, смотрю на часы и в спешке начинаю одеваться. Кидаю быстрый взгляд на закутавшуюся в одеяло Хану, повернувшуюся ко мне спиной, и, не говоря ни слова, ухожу — у меня действительно мало времени. Маккинли не должен заговорить. Сейчас он думает, что я спокойно сплю в своей кровати, и даже не подозреваю, что он заключает сделку с федералами. Но я изначально знал о его выборе, знал задолго до встречи на набережной, поэтому-то мои люди и следили за ним. Три минуты двадцать шесть секунд — этого хватает, чтобы спуститься вниз в полной готовности. — Присмотри за ней, Фато, я скоро буду.

***

В комнате с приглушенным светом пахнет сладким детским питанием и ароматической отдушкой. Ночной светильник, пускающий по потолку десятки разноцветных звезд, частично освещает маленького ребенка, лежащего в кроватке и спящего спокойным безмятежным сном. Он мило сопит, выпятив губки, и иногда дергает пальчиками, даже не подозревая, какая драма разыгрывается в его невинной жизни и что буквально через минуту он потеряет родного человека. Скажи спасибо дедушке, малыш, потому что он выбрал не ту сторону. — Господи, что вы делаете? Кто вы такие? — его обеспокоенная мамочка влетает в комнату, и ловушка срабатывает — Тони за ее спиной осторожно закрывает дверь, стараясь не разбудить ребенка щелчком затвора. И пока она уворачивается от его хватки я предупреждающе подношу палец к губам и демонстративно достаю пистолет с глушителем, направляя его на младенца. — Тшш, Коди, не стоит беспокоить его сон, — на ее лице читается крайняя степень отчаяния и она захлебывается в тихих рыданиях, заламывая руки и мотая головой. — Я прошу вас, прошу, не трогайте его, — морщусь, потому что терпеть не могу слез и истерик, и Тони, чувствуя мое настроение, обхватывает ее сзади и заглушает умоляющий шепот прижатой к губам ладонью: — Закрой рот. — Сядь на кровать, у нас мало времени, — показываю ей на кровать, и она послушно кивает, при этом не спуская глаз с ребенка и наверняка ожидая спасения. Ей просто не повезло, что мы оказались первыми. Мы — не ее отец. — Я не собираюсь распинаться в объяснениях, и тебе не обязательно знать, кто мы. Ты просто должна выпить это. Всего лишь, — достаю из кармана пальто баночку снотворного и обращаюсь к Тони: — Принеси миссис Нельсен стакан воды, — Тони скрывается в ванной и я пресекаю дальнейшие мольбы Коди, по-видимому понявшей, в чем или в ком дело. Умная девочка. — Ни слова больше. Чем быстрее ты это сделаешь, тем больше у твоего сына шансов. Тебе все понятно? — Кивает, сглатывая слезы, и трясущимися руками ловит кинутую ей упаковку. — Не убивайте его-не убивайте его-не убивайте, — перед встречей со смертью у каждого свои приоритеты. У нее — жизнь ребенка, и это логично. — Не стоит тянуть, — недовольно сжимаю челюсти и кидаю взгляд на часы. Закончить бы с этим поскорее. — Ну же... — для пущего эффекта взвожу курок, и Коди тут же высыпает таблетки на раскрытую ладонь. Несколько из них падает на пол, и она рефлекторно тянется за ними, словно выполнение приказа до идеала добавит ей лишних баллов. — Оставь их, — она медлит, секунды, боясь следующего шага, но, кинув любящий взгляд на сына, запрокидывает голову и всыпает в себя таблетки. Тони, как истинный джентльмен, протягивает ей воду, и в комнате повисает тишина. Тяжелая и удушливая. Остается дождаться прихода костлявой — через семь минут таблетки начнут действовать, а через пятнадцать сердце настоящей матери остановится. Нет смысла держать ребенка на мушке, поэтому я подхожу к Коди и сверху вниз смотрю в ее бледное заплаканное лицо. На вид чуть больше тридцати. Это немного, и не будь ее папаша продажным копом, она могла бы прожить намного дольше. — Обещайте, что не тронете его, — она перестает плакать и не отводит от меня умоляющего взгляда, а я заботливо поправляю подушку и, надавливая на ее плечо, вынуждаю ее прилечь. — Обещайте, — послушно закидывает ноги и сжимается в калачик, пока я накрываю ее тонким одеялом и опускаюсь перед ней на корточки. Блядь, ее альтруистичному смирению можно позавидовать. — Все будет хорошо, ты просто заснешь, — у нее глаза то и дело закрываются, тени от ресниц ложатся на скулы, но она борется со сном, шепча это проклятое "обещайте", и я, сняв перчатку, нежно глажу рукой мокрую от слез щеку. А потом склоняюсь к ее уху и успокаиваю: — Тшш, моя хорошая, спи спокойно: я не убиваю детей. Засыпает, а я продолжаю вглядываться в красивое лицо, удивляясь ее стойкости. На самом деле она вела себя более чем достойно, ни на секунду не замешкавшись над решением. — Нам пора, Вико, — Тони походит к окну, прощупывая улицу взглядом, и я смотрю на часы, отсчитывая пульс на ее шее. — Рано. Я должен быть уверен, — собираю упавшие таблетки и целую девушку в лоб. Она — мое послание Маккинли. Предупреждение о том, что ему нужно держать язык за зубами, иначе следующим станет он. Теперь к нему сложнее подобраться, но нет ничего невозможного, когда на кону стоит безопасность "семьи". Выпрямляюсь, ощутив последний стук ее сердца, и, подойдя к кроватке, рассматриваю кукольное лицо ребенка. Мне жаль, что он оказался замешан в играх взрослых. Слишком много сожалений, Вико, ты явно стареешь. Ухмыляюсь и подаю знак Тони — Коди передана в надежные руки, а нам действительно пора. — Уходим...