Малышка

Не представляю, что заставило Луиджи поднять меня в пять утра и попросить приехать к нему в офис, но, зная его от и до, могу предположить, что случилось что-то действительно серьезное, раз он отказался говорить со мной по телефону. Я иду по коридору, ведущему в его кабинет, и слышу шаги охранников, благоразумно держащихся от меня подальше. Не люблю, когда дышат в затылок, поэтому вскидываю ладонь, тем самым приказывая им остаться на месте, и, удостоверившись, что в помещении кроме нас никого нет, захожу в кабинет без стука. Луиджи удивляет меня несобранным видом: отсутствие галстука, местами не заправленная рубашка и твидовый старенький пиджак, наброшенный скорее всего наспех. Его волосы всклокочены, и при моем появлении он старается пригладить их рукой, скрывая растерянность и беспокойство за бесполезными движениями. — Утро доброе, Луи. — Привет, Вико, садись, у меня для тебя кое-что есть, — ну хоть что-то в нем осталось от привычного Луиджи. — Когда в последний раз ты выходил на связь с боссом? Хмурюсь, наблюдая за тем, как он нервно постукивает пальцами по столешнице, и, усаживаясь на стул, подаюсь корпусом вперед, так, чтобы в мутном свете настольной лампы получше рассмотреть его обеспокоенное лицо. — Буквально вчера утром. — Вот и я. Ты ведь знаешь, Вико, сколько у нас врагов? Сколько врагов в частности у сеньора Тотти? Сначала они добились его депортации в Италию, добились запрета на выезд, приковав его к итальянской земле, а сейчас... они нашли его даже в "Раю". Вико, я удивлен, что ты еще не в курсе. — Что происходит, Луи? — не могу сдержать раздражения и предчувствую, что впереди нас ждут кардинальные изменения, и именно поэтому я здесь — нельзя терять время. Пока предстоящая новость не разлетелась по свету, я должен поймать момент. — Его нашли в "Раю", предварительная причина смерти — сердечный приступ. Ты понимаешь, о чем я? — Киваю, отлично зная, что босс никогда не имел проблем со здоровьем. Он не был молодым, но в свои шестьдесят девять выглядел лучше, чем некоторые в пятьдесят. Я опускаю взгляд на напряженные пальцы Луи и ощущаю ползущую по венам боль от потери, постепенно смешивающуюся со злостью и решимостью — я не позволю кому-либо ослабить нашу власть. — Ты должен собрать "семью", Вико, чтобы сообщить им эту новость и выбрать нового босса. Как можно скорее, иначе найдутся те, кто захочет воспользоваться ситуацией. Пока о его смерти знаем я, ты, а также человек, прикрывающий его гибель до определенного момента. Ты ведь понимаешь, что этот момент невозможно оттягивать до бесконечности, скоро все газеты запестрят заголовками о смерти "крестного отца". Вико, ты должен быть осторожен, все знают, что ты встанешь на его место, но не все согласны с этим. Они боятся тебя, но иногда страх играет роль катализатора — они могут пойти на крайние меры, — жаркий, почти лихорадочный шепот Луиджи, не вяжущийся с его хладнокровной натурой, вынуждает меня отвлечься от собственных мыслей и посмотреть на него более строго. Он замолкает на полуслове, уловив мое настроение, и, будто опомнившись, выпрямляется. Глубокий вдох, парочка секунд и Луиджи наконец берет себя в руки. — Прости, эта новость выбила меня из колеи. Слишком неподходящий момент для смерти. К сожалению, смерть не подстраивается под обстоятельства. — Как Аника? — Что?! Ах, хорошо, с ней все хорошо, ждет меня, наверное, — он слегка хмурится, не понимая резкой смены темы, а я по-доброму улыбаюсь, правда внутри холодея — его ждет невеста, а меня — нелегкие времена. — Что же ты тут сидишь? Иди к ней, я все улажу, — встаю, пожимая ему руку и застегивая пуговицы пиджака. В голове уже созревает план действий, и по дороге до машины я звоню Тони, чтобы он обзвонил всех капо и сообщил о незапланированной встрече сегодня вечером, а также заказал два билета до Палермо — я не могу не прилететь на похороны, потому что босс заменил мне отца с того самого момента, как не стало моего настоящего. С той самой секунды, как пуля предателя, трахавшего чужую женщину, вошла в сердце Алессандро Сантини, раздробив его на осколки. Он умер от руки охранника, выбравшего "любовь", а не преданность. Бывает. Сплошь и рядом, поэтому присутствие в моем доме охраны, и даже Данте, откровенно напрягает. Кто знает, кто из них может всадить мне пулю в затылок? С неприятно горькими мыслями я возвращаюсь домой, натыкаюсь на жующего бутерброд Данте и несколько секунд стою напротив него, задумчиво рассматривая мерцающие блики светильников на полу. Он молчит, боясь нарушить тишину и читая на моем лице отрешенность, а я думаю о том, что на какое-то время Хане придется покинуть мой дом. Представления не имею, что начнется после новости о смерти "крестного отца", но точно знаю, что находиться со мной рядом будет опасно. Потребуется время, чтобы все утрясти: поставить на место противоборствующие кланы, склонить на свою сторону некоторые семейства и добиться полного их подчинения, для чего придется использовать не только угрозы, ведь как сказал Луиджи страх может толкнуть их на отчаянные действия. — Что-то случилось, босс? — Данте вырывает меня из мыслей и, проглатывая последний кусок бутерброда, вытирает рот тыльной стороной ладони. Теперь я знаю, чем он занимается ночами — опустошает холодильник. — Случилось. Возьми с собой все самое необходимое и подготовь машину. Через двадцать минут она должна стоять у крыльца. Давай, Данте, время играет против нас, — обхожу его и медленно поднимаюсь по лестнице, отсчитывая шаги до комнаты Ханы. Их сорок три, бесшумных, крадущихся, тихий стук в дверь и осторожное давление на ручку. Цитрусовая свежесть сбивает с кожи запах улицы, и я вдыхаю, до боли в легких, такой же бесшумной поступью подходя к кровати. Хана спит, ее дыхание ровное, и по-детски миловидное лицо лишено напряженности. Я прячу руки в карманы брюк и несколько секунд просто рассматриваю ее, поражаясь ощущениям внутри себя: я не могу и не собираюсь от нее отказываться, и вместо того, чтобы дать ей свободу, а значит, и право на жизнь, я хочу спрятать ее в тиши Гудзона. Наверное, это до безумия эгоистично держать ее рядом, но сейчас я не могу иначе. — Вставай, малышка, — провожу по ее скуле костяшками пальцев и касаюсь нижней губы подушечкой большого пальца, оттягивая ее чуть вниз. Хана недовольно хмурится, но глаза открывает — ресницы трепещут, сменяясь сонно вопросительным взглядом, и она приподнимается на локте, вглядываясь в мое лицо. — Сейчас шесть, — смотрю на часы и продолжаю: — Я даю тебе пятнадцать минут. Ты должна будешь собрать вещи и спуститься вниз. Поняла? Поджимает губы, глупая, и скрывает обиду опустив глаза. Я вижу, как сильно она сжимает одеяло на груди, и, опустившись перед ней на корточки, перехватываю ее лицо за подбородок, когда она пытается от меня отвернуться. — Не делай поспешных выводов, Хана. Ты должна делать то, что я тебе скажу. Сейчас ты спустишься вниз, сядешь в машину с Данте и покинешь Нью-Йорк. Вот увидишь, тебе понравится мой дом на берегу Гудзона. Там тихо, а главное, безопасно. Давай, мелкая, у нас мало времени, — выпрямляюсь, наконец, отпуская ее, и Хана с удивительной скоростью встает на колени и перехватывает мою руку, вынуждая меня застыть на месте. Вцепилась мертвой хваткой и заглядывает большущими глазами прямо в душу. — Так надо. Пока все не уляжется. Собирайся, — я несколько грубо скидываю ее руку, не желая объяснять подробности, и, покинув комнату, захватываю деньги и новый телефон для Данте в своей. Делаю несколько звонков и, спустившись вниз, ожидаю появления Ханы. Она укладывается в одиннадцать минут. Преодолевает ступеньку за ступенькой, низко склонив голову и нарочно не смотря на меня. Небольшая сумка в руках и излюбленная толстовка с полу-накинутым на голову капюшоном. Данте появляется тоже и, кинув свою сумку себе под ноги, встает рядом. — Возьми деньги и телефон. Ни в коем случае не звони мне, я буду звонить сам. Ни с кем не разговаривай и не общайся, ты понял меня? Если я узнаю, что ты позвонил кому-нибудь... — Я все понял, мистер Сантини. — Здесь забиты координаты дома в Гаррисоне. — Хорошо. Что случилось? — Это все, что ты должен знать. И еще, за нее ты отвечаешь головой, — указываю на Хану и машу рукой в сторону двери, отпуская его. Малявка мнется невдалеке, и я делаю несколько шагов навстречу, прожигая взглядом склоненную макушку. — Посмотри на меня, Хана, — нехотя вскидывает подбородок, но глаза отводит, пока я не встаю совсем близко и не заключаю ее в свои объятия. Наши взгляды пересекаются и мой решительный сталкивается с ее непонимающим. Все потом, для начала мне нужно удержать власть. Прижимаю ее к себе и зарываюсь носом в ее волосы, раньше они были длинными, и я помню, как черные пряди оплетали мои пальцы, а еще я помню, как Маккинли накрутил их на свой кулак. Этого больше не должно повториться, понимаешь? И именно поэтому ты уезжаешь. — Слушайся Данте и доверяй только ему. Никому больше, — целую ее в лоб, обхватывая лицо ладонями, а потом не удерживаюсь и ловлю ментоловое дыхание своим. У нее еще губы горькие от зубной пасты, но это не мешает мне толкнуться глубже, скользнуть между зубов языком и разбудить ее окончательно. Она выпускает сумку из рук и обнимает меня за шею, вставая на носочки и облегчая мою задачу. Отпускать жалко. — Иди. Тебя ждет Данте, а меня дела, — отстраняюсь, напоследок поймав ее грустный взгляд, и сделав шаг в сторону, даю ей пройти. Она медлит перед самой дверью и, как назло, оборачивается, замечает то, как я съедаю каждое ее движение, прислушиваюсь к каждому ее звуку, вылавливаю каждую ее эмоцию. Одним словом — проявляю слабость, которой могут воспользоваться мои враги. Сжимаю челюсти и отворачиваюсь, поднимаясь наверх. За спиной хлопает дверь, доносится звук заведенного мотора, и я выкидываю Хану из головы, оставляя лишь трезвость мыслей и холодный расчетливый разум. Игра начинается.