Зерна от плевел

У Брока за неделю недоеба чуть уши в трубочку не скрутились. На ковер к Папе его не вызывали, но тот, проходя мимо, вдруг остановился, будто о чем-то вспомнив, и поманил Брока к себе. — Наслышан о ваших успехах, агент. Один вопрос — почему вы здесь? И, не дожидаясь ответа, пошел дальше, а Брок остался стоять, охуевший, потому что только что ему непрозрачно намекнули, что он должен быть с Роджерсом, чтобы тот не дай бог не передумал и не нашел себе кого-то другого. Брок всю жизнь ложился в постель исключительно для удовольствия. Ну не умел он быть шеей, особенно для такой тяжелой головы, как у Роджерса. Но Папа дал понять, что ему срочно придется освоить этот необходимый для назначенного любовника минимум. Жрица любви, блядь. Джек сжал его плечо и заметил: — Надо просто сказать Роджерсу, что ты этого хочешь. — Он не идиот же, — огрызнулся Брок, пытаясь унять бешенство. Трахаться с красивым нежным Роджерсом — одно, а вот пытаться что-то провернуть через его койку, побывав там всего один раз, — совсем, совсем другое. — Так и ты не пальцем деланный. Брок дернул плечом и подумал, чего от него захотят в следующий раз. Мысли слиться совсем у него даже не возникло — он всегда сучил ногами до последнего, как та лягушка, попавшая в кувшин со сметаной и взбившая из нее масло. Ну, масло когда взбивалось, а когда и нет, но он всегда дрался до конца. И тут не должен отступить, пусть секс-фронт никогда не был его родным направлением. Роджерс вернулся в пятницу, но об этом Брок узнал от МакКинона, мудака, скатавшегося с его, Брока, Капитаном в романтическое путешествие. — … просто бешеный, — с восторгом делился тот со всеми, желающими его слушать. — Буду просить одногл… директора Фьюри закрепить «Бету» за ним. Брок скрипнул зубами и вышел, не дослушав обычную в таких ситуациях похвальбу, — настоящие операции были редкостью, а уж с Кэпом скататься можно было и вовсе раз за всю карьеру. Поймав себя на мысли о том, что Папа таки был прав, свое надо держать как можно ближе к телу, он направился прямиком к Роджерсу. Тот был в кабинете, непривычно хмурый и уставший. Брок в душе не ебал, что с ним надо было делать, чтобы так убить неубиваемое, но вид ему не понравился: темные круги под глазами, проступающие даже сквозь загар, неловкость позы, угрюмость и сжатые в линию губы. — Хэй, — позвал Брок, заглядывая, но не спеша заходить. — Я не вовремя? — Входи, — оторвавшись от бумаг, позволил Роджерс, на глазах превращаясь в Стива: заулыбался, поднялся навстречу, прижал к себе так крепко, так голодно, что накопленное за неделю возбуждение сдетонировало между ними, выжигая из памяти все, что Брок собирался сказать и сделать. Ему надо было узнать, где Роджерс был, придраться к работе «Беты» и навести на мысль, что «Альфа» справилась бы лучше. Но Роджерс, спешно блокируя кабинет, так был рад его видеть, что плести золотые сети интриг оказалось невозможно. Мысль о Пирсе скребла и скребла, но Роджерс с такой страстью мял его под собой, так нежно выеб с голодухи, что Брок забыл обо всем на свете. Чудовище внутри счастливо заткнулось, а по телу разлилась блаженная сытость, как после стаканчика виски на пустой желудок. Прокушенное плечо не болело, а как-то приятно, горячо ныло, Брок повел им на пробу и тут-то и заметил на Стиве то, чего на нем быть не должно было: едва поджившую красную кляксу пулевого. Кровь бросилась Броку в голову так, что оглушительно, зло застучала в висках. Стремительно пронеслись все эти «а что, если бы…», «вдруг в башку» и «больше никогда». Он забыл, что хотел мягко навести Роджерса на мысль об «Альфе», забыл о том, что вынужден быть шеей для этой неповоротливой, тяжелой головы, и просто выпустил наружу весь тот яд, который успел в нем скопиться за долгую неделю и вскипеть от вида уродливой отметины на гладком мраморе идеального плеча. Этого можно было избежать. МакКинон ему за это заплатит, если выживет после внушения Романовой. Он вывалил на Стива все, как есть, не следя за языком, и получил в ответ: — Я и так планирую забрать «Альфу» себе. Если у тебя есть какие-то возражения, лучше сказать мне о них сейчас. От накатившего облегчения из Брока полезло дерьмо, но Роджерс оказался с юмором и расценил правду как шутку. Это и было шуткой ровно до того момента, как Роджерс помянул всуе Джека, единственного, кого Брок не смог бы ему простить ни сам, ни по приказу. Внутри все скрутило от дурного предчувствия: Брок отлично знал, что сделает Пирс, если расценит Роллинза как угрозу его плану, в чем бы тот ни состоял. Ничто не должно тревожить Роджерса. Встревоженный Роджерс очень неудобен в эксплуатации — это было известно всем без исключения. — Ты ревнуешь, что ли? — вырвалось у Брока. Надо же было что-то сказать? Как кто-то вроде Роджерса, перед которым на спину ложились раньше, чем тот удосуживался спросить имя, может ревновать, Брок в душе не ебал. Потому что мистер Охуенность же. Это за ним бегали, поскальзываясь на собственной слюне и прочих жидкостях организма. Роджерс открыл свой сладкий рот и тут же закрыл его, потупился и сложил руки на самых охуенных сиськах, какие Броку доводилось видеть. Как, имея такие сиськи, можно ревновать? Как вообще можно предполагать, что тот, до кого ты снизошел, посмотрит на кого-то еще? Особенно с учетом твоей суперспособности заебывать насмерть? — Да, ревную, — почти с вызовом ответил двухметровый идиот, точно не видевший себя со стороны. — И ничего не могу с этим поделать. Брок лихорадочно соображал, что тут такого умного можно сказать, но при этом не завраться — лжецов честный Роджерс на дух не выносил, и потерять его доверие было проще простого. — Пока я с тобой, я не буду больше ни с кем. Обещаю, — осторожно произнес Брок, стараясь выглядеть максимально убедительно. Что ж, если Роджерс не будет пропадать неделями, это обещание можно и сдержать. Легко. — Иначе я просто сдохну от такой нагрузки, — тем не менее честно признался он, потому что ну правда, ебал Роджерс как сваи забивал — глубоко, мощно и наверняка. — Все-таки я уже такая Мата Хари, знаешь ли, повидавшая в жизни. Всякого. Этого, наверное, говорить не следовало, но Роджерс вдруг рассмеялся. Брок никогда не видел, как тот смеется, и замер, позволяя себя обнять. На мгновение он показался до боли за грудиной близким. Брок, прикрыв глаза, безжалостно подавил желание вывалить ему все, как есть, и обнял в ответ. *** Брок стал следить за тем, что и как делает — Роджерс оказался тем еще Отелло, хоть и по цвету не подходил, но то, как он зверел, стоило около Брока оказаться кому-то, кто не Джек и отчего-то не Андерсон (наверное, по аналогии с Романовой), говорило само за себя. Роджерс горел. Спроси кто Брока еще два месяца назад, какой тот в койке, до того, как они в ней оказались, он бы пожал плечами и ответил: бревно наверное. Как и во всем, что не касалось драки, где не нужно было переть напролом, давить и подвигать. Сейчас он бы просто дал в морду спросившему. Об их страстном романе знали все, но желающих лезть в койку к Броку не находилось. МакКинон что-то там попытался вякнуть по поводу умения работать ртом, насасывая себе земные блага, но Брок, ничтоже сумняшеся, выбил ему и без того травмированное колено. Стив был невероятным. И чем дольше Брок находился рядом с ним, тем больше осознавал всю глубину пропасти между такими, как он, и такими, как Стив. Если подобные Стиву вообще были. Они набрасывались друг на друга, будто не виделись месяц, при первой же возможности. Броку было все равно где: диван в кабинете стал почти родным, в тренерской пришлось менять стол, а в подсобке — затирать записи с камер наблюдения (спасибо Романовой). Стив сходил с ума, и с каждым днем, с каждой чашкой кофе, принесенной им в разворошенную после ночной страсти постель, Брок все лучше осознавал, насколько это заразно. Джек молчал, и Брок был ему за это благодарен. Он вообще будто немного отдалился, серьезно, похоже, запав на эту свою Карин, официантку из «У Майлза», куда Брок заглядывал через раз, нарушая традиции пятничных посиделок, — Стиву там не нравилось, и по пятницам они все чаще ехали сразу домой (когда Брок стал называть дом Стива своим?) и жадно любились несколько раз подряд, будто настраиваясь друг на друга после долгой недели, отметая все лишнее, все, что стояло между ними, все, что мешало. Брок все сильнее уходил в эти отношения. В ложное чувство хрупкого, живого счастья, достигнутого баланса. Стив его не раздражал. Брок был неуживчивым, по сути, долго его мог выносить только Джек, в силу сложившейся привычки и природной терпеливости. Правда, касалось это отчего-то только Брока, обе жены при разводе орали в его каменную рожу, что он тиран, деспот, равнодушный ублюдок, живущий то на службе, то в пабе, то у «долбанутого дружка, с которым ты наверняка ебешься». Броку, обычно забиравшему Джека из порушенного семейного гнездышка, иногда хотелось ответить очередной идиотке, что она просто пользоваться не умеет, но он благоразумно молчал, принимал переноску с котом и вез невозмутимого Джека сначала к себе с вещами, а потом в бар. Джек всегда переживал все внутри, и Брок просто был рядом, каждый раз прикидывая — сколько в очередном разводе друга его личной вины. И каждый раз приходил к выводу, что в любом случае это выбор Джека, и не спешил каяться. И вот теперь Джек страховал его, как мог, просто находился в зоне видимости, но в душу не лез. Они знали друг друга сто лет, и для того, чтобы понять, что Броку не выбраться живым из очередного кувшина, даже если ему в этот раз каким-то чудом удастся сбить сливки в масло, не обязательны были долгие расспросы и разговоры по душам. Пирс вызвал к себе неожиданно. Оценивающе окинул взглядом тусклых рыбьих глаз, дернул капризным морщинистым ртом и произнес: — Я надеялся, что внятно донес пожелание видеть вас как можно ближе к Объекту. Если мои распоряжения доходят с таким трудом, агент, я возьму на себя труд уточнить: совместное проживание. Контроль двадцать четыре часа в сутки. Доклад по запросу. — Есть, сэр! — что Брок мог еще ответить? — Разрешите идти? — Идите. И в бухгалтерию не забудьте заглянуть, — Пирс отвернулся к огромному окну, давая понять, что он действительно думает и о Броке, и о том, чем ему приходится заниматься. — За стимулом. *** Содержимое третьего стакана уютно легло на уже имевшееся в организме количество алкоголя, и горло, наконец, перестало сжимать клешнями паники. Стало казаться, что все решаемо, так или иначе, а если и нет, то все люди смертны. А что до того, что они внезапно и иногда болезненно смертны — так всему приходит конец. Так или иначе. Рано или поздно. Ричард смотрел на Брока с осуждением со своего красного плюшевого насеста, щурил желтые глаза, и Брок прямо слышал, как тот думает: “Ну и мудак же ты, Брок Рамлоу. Дожился, хрен тебе за пазуху. Торгуешь собой, как бывшая отличница, переехавшая в плохой район. Разве за этим ты в армию шел? Что бы ма сказала, узнай вдруг?” Кот, конечно, ничего такого думать не мог, но Броку, изрядно принявшему на грудь, было так проще. Под опустевшей наполовину бутылкой красовался чек «За особые боевые заслуги и удачное завершение сложной операции». Так значилось в приказе на премию. Еще бы спасение жизней туда приписали, суки. Брок не был святым и идти юродствовать, раздав все бедным, не хотел. Но и сожрать и переварить это как-то не получалось. Роллинз умел двигаться бесшумно, как его кот, когда действительно этого хотел, а потому Брок просто в один прекрасный момент обнаружил его в кресле напротив. Пьяно хмыкнув и стараясь сохранить приятную покачивающуюся пустоту в голове, Брок подтолкнул к нему бутылку и отсалютовал четвертым стаканом. — Выпьем, Джекки. Жизнь — дерьмо, и иногда масло из него не взбить, сколько ни барахтайся. И они выпили. Наверное, Брок о чем-то Джеку говорил, тот, наверное, слушал как всегда — молча, а потом оттащил в спальню, укрыл и позволил ничего не чувствовать хотя бы до утра. *** Роджерса услали торговать лицом куда-то в Лос-Анджелес, и все три дня до пятницы, что его не было, Брок пытался слепить себя в кучу и жить дальше. В душе он даже надеялся, что любовник его пошлет. Задвинет что-то о том, что не готов жить вместе, что ему нужно время, все очень быстро и вообще они и так нарушили с десяток неписаных правил хорошего тона и служебной этики. Но Роджерс вернулся, сияющий, соскучившийся, и Брок понял — хочет. Действительно хочет быть с ним, жить под одной крышей. Пройти сквозь все эти семейные дрязги и ругань из-за неубранной посуды, споров, что купить на ужин и кому стоять у плиты, чего Брок, по сути, терпеть не мог, а потому жил один или с Джеком. Джек все его заскоки выносил стоически, а под Роджерса придется подстраиваться, и Брок, поразмыслив, с удивлением понял, что готов. Что сам предложил бы Стиву жить вместе, искал бы компромисс и положительные стороны. Просто ради того, чтобы просыпаться от поцелуя в плечо и несколько долгих, прекрасных секунд, пока мозг не заработает на полную, не помнить о Пирсе и задании. Просто быть идиотом, нашедшим своего человека. — Мне очень повезло с тобой, — сказал Стив ему на ухо, одновременно прижимаясь членом к заднице. — Ты лучшее, что со мной случилось в этом веке. «Я тебя люблю», — так и не прозвучало, но Брок почувствовал это всем собой. Утро стало идеально-отвратительным, хотя Стив был прекраснее тысяч рассветов в пустыне. Зато Брок был дерьмом. Ему платили за то, что он сейчас собирался сделать — подставиться, получая незаслуженные поцелуи, неся свой дар человечеству. Чем богаты, как говорится. Чем богаты.