Зерна от плевел

Дом оказался добротным бунгало, стоявшим на крошечном островке, не более нескольких квадратных миль. Все необходимое тут было: источник пресной воды, выведенной в дом, свое электричество от экологичных солнечных батарей, покрывавших всю крышу, и моторная лодка, на которой можно было мотаться за продуктами и по блядям, если приспичит. Проверив наличие противомоскитных сеток и работу техники, Брок подписал документы, выпроводил местный аналог риелтора и, убедившись, что Джей спит, а звук мотора чужого катера отдаляется, достал телефон. — Лови координаты GPS, без них хуй найдешь, — сказал он, едва ему ответили. — И не надо гидросамолетов, так Солдату и скажи, тут бухта маленькая. С той стороны угукнули и записали. Джей спал, утомленный перелетом, возней с риелторами, тряской в катере и прочей суетой. Брок думал, что тот будет капризничать, лишенный привычных рук няньки, но тот стойко вынес все трудности своей короткой пока жизни и теперь сопел в глубоком гамаке на веранде, надежно закрытый противомоскитной сеткой со всех сторон. Брок включил пустой холодильник, кинул в него упаковку воды, вынул из сумки стерилизатор для бутылок и две банки смеси, резиновое кольцо «для первых зубок», две аптечки — взрослую и детскую, тощую стопку своей одежды и огромный пакет одежды для Джея. В этом сейчас была его жизнь. Вода себе и три фунта всякой детской снеди разных марок. Две пары шорт, три футболки, пять пар трусов и шесть бодиков разных цветов со смешными надписями, огромная упаковка подгузников, шесть бутылок для стерилизатора и еще две — для воды, пять чепчиков, несколько теплых костюмчиков, голубое хлопковое одеяло с зайцем, пять штук самых-самых игрушек, книга сказок, комплект постельного белья, «гнездо» для сна, слинг… и еще какая-то херь, уложенная Солдатом на самое дно большого чемодана. Брок даже смотреть туда не хотел. Ему одному всегда было нужно мало. Он летал в отпуск только с кредиткой и никогда об этом не жалел. Теперь же он чувствовал себя черепахой, волокущей на спине весь дом. Это они еще оставили половину барахла в Японии, просто сгрузив его в ящик специального приемного пункта. Брок бы оставил все, но при мысли о том, что, приехав в пустой чужой дом, ему придется думать, во что одеть Джея, где его искупать и во что потом завернуть, он вздохнул и позволил Солдату запихнуть в чемодан большое квадратное полотенце с уголком-капюшончиком. Когда все успело настолько поменяться? Что было бы, если бы они с Роджерсом так и остались вместе? И — вряд ли, но вдруг? — у них бы все-таки появился ребенок? При мысли о том, как Стив бы улыбался, устраивая Джея на руках, на широких золотистых предплечьях, внутри что-то горячо дернулось и замерло, а потом сердце зачастило, как чокнутое. Стив ничего не должен узнать. Он просто отберет Джея, сочтя, что его сына не должен воспитывать такой, как Брок. Неблагонадежный. Идеологически неверный. Умеющий предавать. Чему он мог научить их сына? Выругавшись, Брок закурил, а потом, глядя сквозь большое окно на мирно покачивающийся гамак, подумал, что воспитает Джея верно. С детства начнет объяснять, что не бывает белого и черного, что идеалы — вещь хорошая, но если их теряешь, то грозишь обрушить мир вокруг себя, что у любой медали всегда две стороны. Что жить нужно просто. По возможности так, чтобы, просыпаясь, без ненависти смотреть в зеркало. Брок вдруг понял, что не считает себя виноватым. Он долго носил это в себе, как бомбу замедленного действия, как источенный ржавчиной снаряд, пролежавший десятки лет в джунглях Индокитая и готовый рвануть в любой момент. А сегодня вдруг обнаружил, что сделал все, что мог, и даже немного больше. Все живы. Никто необратимо не пострадал. Джей жив, и даже Солдат, которого он никогда не рассматривал как лицо ближнего круга, неплохо себя чувствовал. Все было хорошо. У всех. Надо заканчивать вспоминать, как круто было просыпаться крепко прижатым к лучшему на свете человеку, и жить дальше. Люди умеют жить поодиночке. Они не слоны, умирающие без семьи. И — слава яйцам — не лебеди, сдыхающие без пары. Стив справится. И Брок должен. Ему есть, ради кого. Он сгреб ворох бело-голубых шмоток и пошел выбирать Джею комнату. Окна на юго-восток, кондиционер, выход на веранду. Напротив «хозяйской» спальни. Лагуна, пальмы, белый песок. Не жизнь, а мечта. *** Уже стемнело, когда в оглушающей тишине тропической ночи послышался вдруг гул мотора. Брок, почти задремавший в кресле-качалке, как какой-то кубинский революционер на пенсии, удобнее перехватил только уснувшего Джея и положил руку на родной зауэр. Скорее всего, это были свои, но осторожность лишней не бывает. Катер несколько раз обогнул островок, ища бухту, но телефон молчал, свет Брок не зажигал, так что да, надежда была на острое зрение Солдата. Вспомнилось вдруг, как Стив различал выражения его лица в любой тьме, и поначалу Брока это напрягало, а потом он философски решил, что один хер не симулирует и об Америке в койке с ним не думает, так что какая, нахуй, разница. Рядом со Стивом ничему другому не оставалось места. Самым ужасным было осознать, что он ничего не стал бы менять. Лежа ночью без сна, маясь от безделья, он иногда пиздострадал, думая: где я ошибся? Что сделал не так? Почему не нашел способа вывернуться? Но каждый раз как в фильме «Эффект бабочки» — как он ни крутил ситуацию, выходило все хуже и хуже. И точно так же, как в фильме, лучшим решением было бы никогда не встречаться, но увы. Наконец, катер причалил, послышался всплеск — кто-то спрыгнул на мелководье, а потом Джек крикнул: — Эй, свои. И свистнул. Так свистел только он. Брок отложил зауэр на низкий столик у своего кресла и щелкнул выключателем, зажигая тусклую лампу, неровно осветившую веранду. Искусственный свет неприятно резанул по глазам, показался лишним в этом тропическом безлунном сегодня раю, но идти наобум в такой темноте — удовольствие ниже среднего. Первым на веранду ступил Солдат, но Брок заметил его только потому, что тот был нагружен, как мул. Вообще он умел оставаться незамеченным. Брок знал это, как никто. Никто из ныне живущих. Первым делом Солдат взглянул на Джея, будто желая убедиться, что Брок его не съел. Потом вошел в дом, сгрузил огромное количество поклажи посреди гостиной и, пока Джек забивал холодильник, осмотрел дом сверху донизу. — Чисто, — наконец признал он, склоняясь над Джеем. Рубашка гавайской расцветки, шорты и кислотные кеды изменили его до неузнаваемости. Ну, или дело было в биосети, делавшей его левую руку неотличимой от правой. Без устрашающе прекрасной клешни он казался моложе (хотя Брок даже примерно не мог себе представить, сколько ему лет), смазливее и как-то безопаснее. Особенно когда скроил рожу "Джей, это цветочки" и заворковал в своей манере: — Кто это спит на улице? Это кому вредны репелленты? Конечно, Джею. Давай, пойдем в кроватку. Там уже все готово. Когда Брок первый раз услышал, как Солдат напевает по-русски, укачивая Джея, о каком-то волке, который придет и покусает его, если Джей будет лежать близко к краю кровати, то думал, что ослышался. Или что у легендарного оружия очередной заскок. Но голос у него был приятный, а Джек, понимавший по-русски с пятого на десятое, вдруг сказал за спиной Брока: — Это, мать твою, колыбельная. Прикинь, детка? Откуда он ее знает? Брок представил, как русские, у которых, по слухам, Пирс отжал Солдата, перед крио хором поют ему колыбельную про волчка, и нервно хмыкнул. Похоже, к Солдату возвращалась память. Обнулить его было негде, что ещё из него вылезет, неясно, бежать некуда. Оставалось держать ухо востро, а зауэр под рукой. — Баю-баюшки-баю, Не ложися на краю — С краю свалишься, Переплачешься. Придет серенький волчок, Тебя схватит за бочок, Тебя схватит за бочок И утащит во лесок, И утащит во лесок Под ракитовый кусток, Где волки воют, Детям спать не дают. — Не завидую я этому волку, кто бы он ни был, — хмыкнул рядом Роллинз, и Брок кивнул. Джею, по сути, с такой нянькой некого бояться. Некого, кроме Роджерса. *** Они обживались, хотя лично Броку было непривычно в наполненной странными шорохами тишине почти дикого мира вокруг. Джею исполнилось четыре месяца, Солдат тренировал его, будто действительно собирался вырастить маленького ниндзя: подтягивания, взявшись за пальцы, висение на турнике, какие-то совершенно дикие виды массажа и гимнастики. Брок, погуглив, дал на это все разрешение, пообещав себе, что понаблюдает за ребенком, и если тому будет некомфортно, прекратит этот беспредел. Теперь Джей щеголял в одних трусах, без памперса — было слишком жарко, — восседал на сгибе локтя Солдата, как король, ловко греб на мелководье вместо бассейна, хорошо ел и спал, как по часам. Стоило Броку облазить остров сверху донизу и почувствовать легкий намек на скуку, как послышался знакомый шум вышедшего из режима стелс джета. Выматерившись, он затолкал колыбель со спящим ребенком в самый дальний угол веранды, надеясь, что тот не проснется раньше времени, и пожалел, что не уступил Солдату, буквально умолявшему отпустить Джея с ними за покупками в ближайший большой город. Потому что ребенку удобнее спать в колыбели, а не в слинге. Потому что слишком шумно и жарко. Потому что на катере нет подветренных мест, а Джей хоть и суперсолдат, но все равно может простудиться, а с медициной дела тут обстояли не особо хорошо. А вот рядом с чудовищем, ебущим его папашку, ему будет охуенно, ага. — Как ты, сука, нас нашел? — зло процедил Брок, стараясь не поддаваться панике. Роджерс для ребенка был плохим раскладом в любой ипостаси. — Как? Нюх у тебя, что ли? Он вышел на открытое место, едва заслышал знакомый рев. Каррах выпрыгнул из зависшего на автопилоте джета, и земля буквально содрогнулась от его мощи. Кажется, острова, если посмотреть из воды, напоминали эдакие грибы на тонких ножках с шапочкой растительности сверху. Вот от такого этой «ножке» подломиться было за нефиг баловаться. — Каррах найти, — слишком громко произнесло чудовище, пока умный джет самостоятельно снижался, планируя пристроиться у самых кустов. — Тот, другой, оставить, снова, — в голосе чудища Броку послышалось осуждение, — а Каррах найти. Найти, — почти шепотом повторил он и погладил Брока по плечу кончиками огромных пальцев. — Каррах тосковать. Каррах искать и найти. Любить, — с жарким отчаянием признался он, приложив огромную лапищу к широкой груди, и вдруг опустился на колени, делаясь в кои-то веки одного роста с Броком. — Жить — нет. Мир — нет. Только скво — да. Брок смотрел на его непропорциональную рожу, на которой застыло очень роджерсовское выражение напряженного ожидания. Очень хотелось его послать. Прогнать от себя. Брок чувствовал — тот уйдет. Сейчас да. Проблема была в том, что он тоже любил Роджерса. Жизнь за последние четыре месяца — не очень. И мир с огромной натяжкой, а вот Роджерса — да. — Меня зовут Брок, — после недолгих раздумий произнес он. — Не скво, не Муграх, не ебаная хуйня, а Брок. Повтори. — А Блядь? — немного растерянно спросило чудовище. — Это междометие, Роджерс. Повтори. — Бр-рок, — гортанно раскатив «р», мурлыкнул Каррах, прижал ладонь Брока к своей щеке, к теплой, живой щеке, и закрыл глаза. Роджерс тоже делал так. У него это означало разом и «извини», и «я тебя люблю», и наверное, что-то еще. — Скво назвать свое истинное имя. Скво Каррах любить. Любить, да? — Да, — просто произнес Брок, ожидая, что тот бросится на него, но Каррах продолжал смотреть в глаза, внимательно, испытующе, а потом медленно, бережно привлек его к себе и тихо, пораженно выдохнул. — Моя. Тот, другой, он… — Не нужно. Тут его нет. Ты помнишь, что он делает, когда не ты? — Да. — А… а он? — Да. Тот другой — тоже я. Тоже я, — повторил Каррах, прижимая его все крепче. — Моя, моя… Прекрасная. Сильная. Верная. Брок против воли фыркнул, но взлохматил оставшиеся мягкими волосы. — О да. После тебя как раз искать кого-то. — Пахнуть. От тебя пахнуть… как от скво. Молоко. Дом. Брок примерно мог себе представить остроту нюха Роджерса и предпочел бы не развивать опасную тему. — Иди сюда, — позвал он и коснулся губами уголка огромного гротескного рта. Каррах с рычанием выдохнул, прикрывая глаза, Брок потянул с него огромную футболку со смешным изображением знакомого щита на груди, готовый отвлекать гиганта чем угодно — ему не впервой, да и в последний раз было совсем неплохо, лишь бы не… Джей, конечно, выбрал именно этот момент, чтобы заплакать, проснувшись в одиночестве. Ведь он почти никогда не был в одиночестве.