Зерна от плевел

Каррах, с ворчанием вылизывавший шею Брока, вскинулся, как зверь, почуявший добычу, а Брок вдруг подумал, что будет, если тот решит Джея убить. Просто возьмет огромными ручищами и… — Где? — спросил Каррах, легко для своего массивного тела поднимаясь, продолжая, впрочем, прижимать Брока к себе, так что тот вскоре повис на нем, как в самый первый раз. — Эй, эй, здоровяк, тебе там… — Детеныш? — спросил Каррах, принюхиваясь. — Детеныш! — рыкнул он и в два прыжка оказался около дома, втиснулся на веранду вместе со старающимся не паниковать Броком и, отодвинув развесистый фикус в горшке, заглянул в колыбель. — Мой, — без вопросительной интонации произнес он и сжал Брока еще крепче. — Моя скво. Моя сильная. Моя прекрасная. Моя Брок. Он тронул замолчавшего Джея, чуть коснулся его животика огромным пальцем... и вдруг уменьшился разом, будто сдулся, превращаясь в Роджерса, тут же отпустившего Брока, хлопком по плечу и бедру подогнавшего штаны с футболкой под свой размер и склонившегося над колыбелью. — Ребенок, — повторил он уже своим голосом и потянулся к Джею. — Брок, откуда? Чей? — Мой, — ответил Брок, судорожно соображая, что делать. Врать было нельзя. Роджерс не простит. Может, они договорятся. Хоть как-то. Роджерс не дурак же совсем. И не мудак, не совсем уж конченный. В голове у Роджерса будто защелкал калькулятор. Тринадцать месяцев, ага. До того, как они стали любовниками. Будь Джей нормальным ребенком, он должен был быть зачат еще до Роджерса. — Можно? — Роджерс потянул Джея из колыбели, осторожно, как драгоценность, взял на руки, почти улыбнуться успел, когда в затылок ему уткнулось дуло одной из новых игрушек Солдата. — Отдай! — рявкнул тот. — Считаю до одного. Р… Роджерс повернул голову, и глаза у него сделались размером сначала со щель, а потом с небольшое кофейное блюдце. — Баки? — с оттенком страдания и неверия произнес он, продолжая держать Джея на руках. — Какой, к черту, Баки? — процедил Солдат, и только Брок заметил оттенок ответной растерянности в его интонации. — Отдай, — повторил он. Брок, пользуясь охуением Роджерса, отобрал у него Джея и отступил на несколько шагов. — Не убивать, — приказал он. — Где Джек? — Я вплавь, — бросил Солдат. — Нарушил его приказ. Задание в приоритете. — Ага, — вздохнул Брок. — Им и займись. Солдат отступил, спрятал оружие и с самой зверской рожей потянулся к Джею, тут же сменив ее выражение на «Джей, это цветочки», и заворковал: — Никому нельзя брать Джея на руки. Только командиру, потому что он его. Только второму номеру, потому что он умеет. И Солдату, потому что Джей — его задание. У Роджерса медленно, но верно открывался рот. Пожалуй, Брок ни разу не видел у него такого выражения лица. Боль, удивление, неверие, шок, страх поверить, опасение за состояние собственной психики — все разом. Похоже, им придется поговорить. Глупо надеяться утаить ребенка от того, кто безо всяких чипов и жучков в состоянии найти их в другом полушарии. — В дом, — приказал Брок, и Солдат послушно проскользнул в дверь, в одних шортах, босой, с мокрыми прилипшими к лицу волосами. За кого его принял Роджерс, пока было неясно, но что они или были знакомы, или Солдата знал только Роджерс и под другим именем, было очевидно. Короткая кличка на слух была знакомой, но Брок не мог от стресса припомнить, откуда именно. Роджерс пошел за ним, уже знакомо хмурясь, приспосабливаясь к изменившимся условиям, подбираясь, как для борьбы. Будто тут кто-то собирался с ним бороться. — Рассказывай, — коротко приказал он, садясь за стол и не сводя взгляда с Солдата, разводящего смесь и одновременно рассказывающего Джею, где он был и что видел. — Это мой дом, — напомнил ему Брок. — Приказы тут тоже отдаю я. А ты или в гостях, тогда и веди себя соответственно, или вали нахрен, Солдат поможет. Солдат коротко взглянул на Роджерса и деактивировал биосеть, являя свою левую хваталку во всей красе. Роджерс скривился, как от боли, глядя на него с такой тоской, будто ему на яйца наступили, и у Брока внутри заклубилось очень неприятное, гадостное чувство. Будто у него уже отобрали не только Джея, но и Солдата. Будто Роджерс забрал их обоих и ушел. — Хорошо, — поколебавшись, решил Роджерс. — Тогда можно мне кофе? — Можно, — решил Брок и щелкнул тумблером кофемашины. Джей, уже изучивший этот звук, произнес «ай» и потянулся к Броку. Брок его забрал, устроил на коленях и погладил по голове. — И Солдат, и Джей попали ко мне из лабораторий Гидры. После того, как тот, другой ты все там развалил. — Ребенок — эксперимент? — спросил Роджерс севшим голосом. — Ты знаешь, кто его мать? — У него нет матери. Роджерс пристально на него взглянул, пробирая синевой до нутра, и с расстановкой произнес: — То есть он… клон? Твой? Хотелось спросить, почему тот так уверен, что Брок не спас бы любого другого ребенка, но вдруг понял, что да. Ради чужого он не стал бы совать голову в петлю. И Джека бы не заставлял. Роджерс, похоже, знал его очень хорошо. Слишком хорошо. — В нем два набора генов, — ответил Брок. — Мой. И твой. По красивому лицу Роджерса разлился сначала шок, потом неверие, а потом такая жадная нежность, что он стал очень похож на Карраха, увидевшего Джея. — Что? — почти беззвучно произнес он, поднимаясь. Солдат преградил ему дорогу, но Брок лишь покачал головой, продолжая сидеть с Джеем на руках. — Повтори. Повтори, Брок. — Он твой и мой почти в равной степени. Ну, и один процент ДНК какой-то женщины, донора оболочки яйцеклетки, из которой его вырастили. Роджерс присел на корточки, всматриваясь в лицо Джея. — Вот почему, — он растер грудь, будто его отвратительно здоровое сердце могло прихватить. — Почему ты мне не… — Когда бы? — резонно спросил Брок. — Во время нашего первого, так сказать, рандеву ты чуть насмерть меня не заебал, а потом выгнал, запретив забирать джет. Я даже не знал, удалось ли кому-нибудь спастись. А второй раз почти повторил первый с той разницей, что не «почти насмерть» и утром ты сам гордо улетел, заплатив за погром, толком не объяснившись. От Карраха я за эти два с половиной раза услышал больше, чем от тебя за полгода, Роджерс. Словами через рот, хотя видит бог или кто там за него, твоему внутреннему чудовищу гораздо сложнее их подбирать, чем тебе. — Это мой ребенок, — растеряно произнес Роджерс, явно пропустив упреки мимо ушей. — Господи, мне же сказали, это невозможно. — С женщинами да, — ухмыльнулся Брок. — А вот с мужиками, да по большой любви… Роджерс взглянул на него снизу вверх. Жадно и упрямо одновременно, Брок обхватил его подбородок, впился в него пальцами, желая оставить синяки, и сказал: — Я тебе его не отдам. Тебя самого чуть в лаборатории не заперли. Один раз не уследишь, и… В лабораториях плохо, Роджерс, у Солдата спроси. Таким маленьким нечего там делать, никому не пожелаю оказаться на холодном столе из нержавейки просто потому, что какому-то мудаку интересно, как у тебя внутри все устроено. Я сдохну, но мой сын там больше не окажется. Хватит того, что он вообще там был. Я лучше его сам убью. — Брок, — позвал Роджерс, даже не думая вырываться. — Я не… не стану отнимать его. — Еще бы, — процедил Брок, тем не менее чувствуя громадное облегчение. — Твоя заслуга в его появлении минимальна. Взгляд Роджерса потяжелел, он давил и давил, но Брок не чувствовал за собой вины. Больше нет. Джей жив, все живы, а победителей не судят. — Джею пора есть, — произнес Солдат где-то в другом мире. — Остынет. Роджерс дернулся от звука его голоса, поднялся тяжело, будто был ранен, и сел на стул, низко опустив голову. Ненадолго повисло молчание, только Джей с удовольствием чмокал, так, что в бутылке булькало, и Солдат покачивал его из стороны в сторону, а под ним в такт поскрипывала рассохшаяся половая доска. — Это Баки, — наконец придя в себя достаточно, произнес Роджерс. — Баки Барнс, мой друг. Погибший… я считал, что он погиб в сорок пятом. Сорвался с поезда. Пришла очередь Брока открывать рот. Все учили историю. Баки Барнс был, кроме Роджерса, единственным погибшим из Ревущих. Солдат на мгновение перестал покачиваться и уставился на Роджерса, не мигая, будто желал убедиться в его нормальности. — Я Зимний Солдат, — как о чем-то давно известном заявил он. — Имущество Гидры. Могу серийный номер назвать. Брок, хмыкнув, подумал вдруг, что тот совсем очеловечился на воле. И что Джей из кого хочешь человека сделает. Из самого Брока получилось вот. И из Солдата получится. Баки Барнс, надо же. Легенда на легенде. И все вокруг него, убогого, крутятся. — Господи, — произнес вдруг Роджерс. — В тридцатых я бы уже слег от такого количества новостей разом, — он смотрел и смотрел на Солдата, укачивающего Джея — его сына, — и глаза у него светились, как в лучшие их времена вместе. У Брока внутри разлилось тепло, и это было до того неожиданно, что вызывало беспокойство. Такие эмоциональные качели он не любил. Только-только убедил себя, что успокоился, смирился, и снова как идиот смотрит, смотрит, смотрит. На те же грабли. Снова. Он снова убивается об Роджерса, хотя безопаснее и проще было бы отделить его от них ото всех. Определить вне этого вечного «мы». Они никогда не были «мы» по-настоящему. Для Роджерса это, может, и было так, но со стороны Брока всегда стояло огромное НО. То, о чем он малодушно старался не думать в самые сладкие, в самые личные моменты, потому что иначе съехал бы с катушек за полгода. Отодрав от себя Роджерса, он бы просто сдох, как разрезанный пополам. Истек бы кровью, не выбравшись, угробив всех. Поэтому он не спешил сливаться с ним в экстазе, объединяя все на свете вплоть до души. Но все равно не вышло. И только он наживо прижег развороченный бок, только перестал крениться на одну сторону, все ожидая, что его подхватят, как опять начинается то же самое. Сияющий Роджерс. Его ослепительная красота, не внешняя даже, а глубинная, настоящая, нутро, которое он так доверчиво когда-то вывернул перед ним. Его мягкая едва заметная улыбка, руки, которые Брок помнил, его тепло. Господи, да он смотрел на него и помнил в подробностях, как тот выглядит без одежды. Как сонно зевает во весь рот и наваливается сверху горячей тяжестью. Он всегда был личным, как бы ни хотелось иногда считать наоборот. Как Джек. Как Джей. Как остальные. Просто он оказался чуть менее ценным личным, не тянущим, при всей своей желанности, жизненной необходимости, неотвратимости, нужности, все равно не тянущим на все, что было кроме. На жизни ребят, Джея, Джека — всех тех, кто не был Роджерсом, но тоже являлся частью Брока. Вот если бы жизнь откусила от него с другой стороны, Брок бы точно сдох. А так вот нет — жив, здоров, орел. Ну, дышит через раз, стоит Роджерсу чуть повернуть голову в его сторону. Ну все равно помнит, как это — принадлежать кому-то настолько идеально подходящему. Кому-то настолько лучше тебя самого, что от этого болит внутри. — Можно мне? — Роджерс поднялся, глядя на Брока почти с мольбой, это не было требованием или приказом, и Брок кивнул. Солдат очень неохотно отдал Джея, будто его клещами выдирали, смотрел исподлобья, недоверчиво, почти зло. — Я аккуратно, Бак. Я обещаю, — успокаивающе произнес Роджерс и вдруг на мгновение обнял Солдата, всего на секунду скользнул ладонью по плечу, но тот замер, а потом отдернулся, как от чумного. — Обещаю. Роджерс смотрел на Джея, как на какое-то чудо, да Джей и был чудом, если разобраться. Если учесть, как вели себя сперматозоиды Роджерса с «дамами». Не лучше, чем сам Роджерс. — Джей — это Джеймс? — спросил вдруг Роджерс. — Джим? — На данный момент Джейк. — На данный момент? — А ты думаешь, у меня на лабораторный эксперимент документы из мэрии, что ли? Он был и Джимом, и Джеймсом. Теперь он Джейк. Думаю, пока так и останется. Если пиздец, в который ты обычно все вокруг превращаешь, будет обходить нас хотя бы месяцев пять-шесть. Слушай, Роджерс, — Брок страшно не любил просить, но тут ради Джея он не переломится. — Ему вредно так часто менять климат. Вредно, понимаешь? — Я не… — Ты не. Ты всего лишь приперся сюда на джете, напичканном электроникой, которую легко отследить. Как ты нас нашел, кстати? У Роджерса сделалось сложное лицо, будто Каррах был его постыдной тайной, о которой с ним вдруг заговорили на имиджевом интервью. Спросили что-то вроде: «А правда, что вы гей и отсасываете своему любовнику после каждой миссии?» А он сидит как дурак и даже нахуй послать не может — интервью-то имиджевое. А он — Капитан-не-выражайся. — Я не… я не знаю, Брок. Я плохо помню то, что происходит, когда я… в таком состоянии. Когда я не совсем я, — он покосился на пристально за ним наблюдающего Солдата, готового отнять у него ребенка в любой момент, и попытался улыбнуться. — Чувствую… как-то. Тот я, он… он все видит иначе. Если он чего-то хочет, для него нет преград. Ему не важно, хотят его или нет, есть какие-то обстоятельства или нет, ждут его или нет. Он просто идет, потому что не может иначе. Я пытаюсь. А он нет. Брок наблюдал за тем, как Роджерс укачивает на руках их сына, и чувствовал, как снова проваливается в бездонную кроличью нору. — Ты выяснил, что вызывает того, другого парня? — спросил Брок, отгоняя воспоминания о том, как Роджерс стонал под ним самый первый раз, отчаянно розовея скулами, жадно подаваясь навстречу, сжимая в себе до темноты перед глазами. Роджерс поколебался, поцеловал Джея в лоб, отдал его тут же расслабившемуся Солдату, который моментально исчез с добычей из поля зрения, и, не глядя на Брока, ответил: — Выяснил. Ты.