three is a lucky number

Обычно, в это время город бурлит ночной жизнью — сейчас же непривычно тихо, все вокруг овеяно спокойствием, только слегка монотонный голос омеги омывает слух. Крис и не думал, что на такой банальный вопрос, как — «Нравится ли тебе ночь?», Чанбин начнет свой небольшой рассказ, состоящий из историй детства, вперемешку с мыслями его повзрослевшего. А Крису что? А Крис только рад выслушать все, что ему предложат. Большая редкость, когда всегда слушающий человек — Чанбин — по собственному желанию принимает роль рассказчика. Младший всегда любил ночь (как он сам объяснил), потому что в ночи можно скрыться. От города, от толпы людей, от взглядов, лиц, вечной спешки, от фальшивых улыбок, грубых слов. Там, где он жил, тихих ночей с пеленок не знал никто — вечные крики, маты, отхаркивания, громкая музыка, потасовки, даже стрельба порой случалась. Не район, а где-то на границе между человеческим миром и адом. Ну, или же зоопарком. Крис слушает внимательно, угукает и удивляется, как же, оказывается, мало они знали о прошлом их истинного, и от этих душераздирающих историй из детства хочется пожалеть омегу, но за эти — сколько они уже знакомы? — полгода ему явно дали понять, что жалостью он скорее навредит, чем поддержит. — Вызывание жалости — признак слабости, — в философской манере объясняет младший. — А если щеночек спотыкается и падает? Тебе же его жаль? — кивок, — Ну? — Разные же вещи, — Крис уже показательно раскрывает рот и указательным пальцем указывает вверх, но его перебивают, — Прежде чем ты скажешь — с детьми то же самое. Дети это дети, и в большинстве случаев они беззащитные. Как и котята и щеночки и прочая хрень… А я могу обойтись и без жалости. — Ладно… А представь — Соня спотыкается и ломает ногу- Знаю, что нереалистично, но лишь представь. Жалко его? — Да. — Делает ли его твое чувство жалости слабее или… Хуже? — Нет… — Тц, вот видишь… Получается, под твою теорию попадаешь только ты сам. Разве Криc не прав? Разве за этой броней не скрывается что-то иное, маленькое и ранимое. Разве это не защитный механизм, подавляющий желание быть утешенным, обнятым и банально понятым? — Разве нет, Бин? — озвучивает альфа эти мысли, — Это засело глубоко внутри, знаю, но разве ты не отдаешь себе в этом отче- Блять, кто звонит в двенадцать часов ночи?! Прости, я быстро! — альфа так и убегает, тихо матерясь себе под нос, а Чанбин, вместо того, чтобы остаться стоять, оперевшись на перила, сползает по стенке вниз. Пол холодный, руки обняли коленки, которые сразу же поджались к груди. Крис прав. Больше добавить и нечего. И что теперь? Менять себя? Спрашивается — и как это, блять, сделать? Если ты всю сознательную жизнь жил по принципу «все хотят меня обидеть» и каждый новый встречный был очередной причиной принять оборонительную позицию — удачи в построении отношений; тем более с двумя партнерами сразу. Их трио, конечно, не то, что каждый день на улице увидеть можно, но все-таки ничего чересчур фантастического и необъяснимого. Чанбин хорошо был осведомлен в этой области — как никак две метки приходилось созерцать изо дня в день — и понимал, как эта динамика «альфа-омега-альфа» работает. Должна работать. Альфа — волевой, сильный духом, брутальный, уверенный в себе; может быть жестким и агрессивным, если понадобится… Кладя руку на сердце, под это классическое описание попадает только Крис. Он, поэтому, и занимает доминантную позицию в их с Джисоном отношениях, потому что мелкий, хоть тоже является альфой — в силу своего характера куда более мягкий; и это ни в коем случае не плохо. Джисон податливый и его внутренний альфа не стремится к лидерству 24/7, тем самым — он чуть ли не идеальный альфа для Криса. Чанбин начитался многих историй, где истинные альфы, до встречи со своим омегой, буквально вцеплялись друг другу в глотки, борясь за блядское лидерство. Оттого он очень благодарен сошедшимся в космосе звездам, что его истинные сумели сохранить человечность и уважение к друг другу. В чем же проблема? А проблема в том, что Джисон, каким бы уступчивым он не был, все же является альфой, и инстинкты у него соответствующее, и желание доминировать есть, и гон, и все прочие прелести этой натуры. Чанбин был бы идиотом, если бы не заметил, как тот порой переключается с тихого толстощекого мелкого на… На «настоящего» альфу, по-другому это не описать. На альфу с ярым взглядом и властвующим голосом, от которого омеге Чанбина да и самому Чанбину просто хочется лечь и все — бери, я весь твой. Мало того, такие мысли посещали его еще до того, как стала известна их истинность — а что же будет, когда этот неловкий период работы над ошибками пройдет и начнутся реальные отношения? Как поменяется Джисон? Поменяется ли вовсе? Станет ли более грубым, жестким, и, если рассмотреть совсем пессимистичный исход событий — начнут ли они с Крисом эту нелепую войну за доминирование? От этих мыслей не по себе, ведь Чанбин банально не уверен, справится ли он со своей ролью, сможет ли утихомирить их, если придется. Восстановит ли баланс в отношениях, или что еще обычно делает омега в подобных трио. В силу своего характера — что, если он не промолчит там, где стоило бы, тем самым сделав все только хуже? Как, блять, научиться быть омегой? Как сделать так, чтобы из-за его неумения быть тем, кем он, по сути, и является, впредь не страдали Крис и Джисон? От этих мыслей разболелась голова и спать захотелось еще сильнее. — Ты че на полу сидишь? — звонкий голос Криса оказался чрезвычайно громким для этой тишины, и от этого брюнет вздрогнул. Альфа вновь пропал, а уже через секунду стоял напротив, тряся в руках плед, — Подложи, так теплее. — Спасибо. Кто звонил? — Друг. Минхо зовут. Хвастался прогрессом в личной жизни, — альфа показушно закатывает глаза, присаживаясь рядом, — По моему, он был бухой, но в этом ничего нового. Вообще, не разберешь, когда Минхо бухой, а когда — трезвый. — А ты? — Бин, я уже тысячу раз сказал, что от пива я не- — Я про личную жизнь, — брюнет сам не знает, что его побудило задать такой смелый вопрос, который, между прочим, можно посчитать флиртом, если очень захотеть. Просто уставший Чанбин — это Чанбин, который много не думает, а тупо говорит. — Ась? А!.. Ну, я не мог не… — на губах играет смущенная улыбка и альфа пытается сохранить крутость, отпивая из банки пива, только что прихваченной из гостиной. Комментария от Чанбина не следует, так что следующие несколько минут они сидят в тишине, но их молчание не было напрягающим, скорее наоборот. Просто сидеть и молчать, зная, что от тебя ничего не ждут. — Знаешь, мне нравится так сидеть и смотреть на звезды. Расслабляет, — боковым зрением омега замечает, как Крис перевел на него взгляд, — Тем более, они очень красивые… Мы с мелким часто просто зависаем тут и говорим ни о чем. Очень лампово… Даже больше — в такие моменты понимаешь, что… — предложение резко обрывается. Чанбин вопросительно приподнимает бровь и кивает, безмолвно прося продолжения, — Ну, понимаешь, что… Любишь… — румянец на щеках обоих скрывается в темной ночи; младший задумывается над чем-то своим, отвечая лишь через несколько секунд. — Могу представить… — вновь начинается немая пауза. — Хочешь крутое сравнение? — Чанбин кивает, — Мы ведь все, по сути, как эта банка пива, — начинает он серьезно, а брюнет уже ладонью рот прикрывает, потому что знает — смеяться, когда у кого-то порыв глубоких мыслей неприлично. Даже если сравнение кажется очень нелепым, — Живем себе, а внутри можем держать все, что угодно. Замени пиво на что-то другое — и вуаля! — пальцы пару раз постучали по банке, а внезапно тяжелый взгляд устремился на омегу, — Все это мы храним, не давая себе забыть прошлое. Держим в себе весь негатив и боль. — Я погляжу, сегодня твои намеки тоньше льда? — Может быть, но ты ведь понимаешь о чем я? — Ага, — ответ честный, потому альфа продолжает смотреть выжидающе, ждать чего-то еще. Вместо объяснений из уст омеги вылетает тихий смешок, а после тот и вовсе начинает заливисто смеяться, прикрывая рот ладонью, — Знаешь, п-почему я н-не могу отпустить прошлое? — спрашивает он, преодолевая смех, — П-по той же причине, почему из банок пива у т-тебя в холодильнике не вытекает п-пиво. — Ась? — несмотря на всю сконфуженность, Крис даже не замечает, как тоже начинает смеяться, а потом еще сильнее, когда омега объясняет: — Ну, они еще- Н-не открытые. Как и я. Ха-ха. Сравнить собственную нецелованную задницу с банкой пива — именно таким образом стоит использовать возможность наконец поговорить по душам. У Чанбина задница не пробитая, зато в голове, похоже, несколько дыр, позволяющие мозгу обильно вытекать, раз Чанбин такой, мать его, дебил. — Сука, как же это тупо… И то ли с осознанием собственного убыточного IQ, то ли эмоции, наконец, взяли вверх — плиточный пол перед глазами начинает плыть. Чанбин подумал бы, что умирает, но нет — дыхание учащается, ладони подрагивают, и на них начинает что-то капать. Тогда то он и понимает, что невольно плачет, и лучше ли это, чем умереть на месте — не уверен. — Бин? — момент, когда альфа прекратил смеяться и начал наблюдать за трясущимся младшим никто засечь не смог, — Это от смеха? — спрашивает он мягко и, скорее, риторически, ведь ответ ему уже ясен. Омега, ожидаемо, не отвечает; пожимает плечами и тыльной стороной ладошки стирает пару слезинок, а те все не прекращают течь по щекам. Из-за этого Чанбин психует, трет лицо чересчур грубо, со злобой на самого себя, — Бин, иди сюда, — альфа не спрашивает — убирает ладонь с покрасневших щек и держит ее в своей большой, мягко поглаживая костяшки большим пальцем. Омега успокаивается совсем немного; по крайней мере — перестает порывисто дышать, а после прикрывает глаза, глубоко вздыхая и, наконец таки, позволяет альфе придвинуть себя ближе, чтобы их плечи соприкасались и рука покоилась на плече омеги, поглаживая; другой же Крис все еще держит младшего за ладошку, — Про что ты сейчас думаешь? Это важно. — Что я н-ничего не понимаю, — честно признается он, позволяя потяжелевшей голове упасть на плечо рядом, — Я-я должен радоваться… Но п-почему-то все это кажется… Ч-чем-то неправильным? Да, я знаю, ч-что это все п-полная хуйня, но… Не знаю… — неосознанно ладони сжимаются в кулаки, а от бессилия голос подрагивает сильнее, — Бесит, сука. — Понимаю, Бин, понимаю, в этом нет ничего… Постыдного. У тебя происходит что-то вроде перестроения в голове, понимаешь? Потому что все это для тебя новое. Если тебя гложут мысли — ты всегда можешь прийти к нам и выговориться, знаешь?.. Есть ли что-то определенное, что тебя особо тревожит? — Если честно… Много- Больше всего… Я п-просто не знаю как быть… Омегой? Это т-тупо, знаю, потому что я омега и должен, по идее, знать, как быть омегой, но… Я-я не знаю и- Обычно же, омега должен настраивать баланс между альфами, а я- Я не знаю, как это делать, как успокаивать, радовать глаз, как, блин, быть ранимым и податливым, я просто боюсь, что не справлюсь- А потом? Когда придет время… Близости? Секса? Я не- Я- Как вообще- — Тише, Бин, тише, тебя опять трясет, — младший попытался выровнять сбитое дыхание, пока альфа терпеливо поглаживал его по плечу, нашептывая что-то успокаивающее, прося постараться расслабиться и вынырнуть из потока мыслей, — Я… Если честно, я даже не подозревал, что тебя так сильно это беспокоит. — По мне не видно, что я ни черта не умею? — В плане? Быть омегой? — Да. — Разве тут есть правильно и неправильно? — Да, есть. По идее. — Я всегда думал, что все зависит от ситуации… Разве омеге всегда необходимо быть мостом между двумя альфами? А если в этом нет нужды — если альфы не хотят разорвать друг другу глотки, чтобы выяснить, у кого яйца круче? Думаешь… Я и Соня будем так себя вести? — Я боюсь этого… Никто не знает, как сильно инстинкты будут на вас влиять и вообще… Мелкий может быть очень пугающим. — Тут ты прав, и я не раз сталкивался с этим. — Вот как вы справлялись? — младший посмотрел на него большими, умоляющими глазами, словно потерявшийся ребенок, спрашивающий, не видал ли ты его маму. Крис невольно тянется к покрасневшей щеке, по которой все еще стекают слезинки, и, возможно, этот жест слишком интимный, но факт остается в том, что Чанбин не показывает никакой негативной реакции, даже наоборот — когда ладонь ложится на щеку глаза прикрывает и выдыхает шумно, тем самым одновременно удивляя и жутко радуя альфу. Однако, на момент Крису показалось, что глаза младшего замерцали небесно-голубым, и его сердце пропустило болезненный удар. Ему не раз приходилось находиться в ситуациях, когда Минхо (который тоже является омегой), пережив особо стрессовый момент, впадал в некий «срыв», так это состояние назвал сам омега (на самом деле есть официальное обозначение, но оно слишком замудренное). Одним из первых симптомов срыва и является небесно-голубое мерцание в глазах, поэтому Крис несказанно рад, что ему, вероятнее всего, показалось и Чанбин в порядке. А боится он так потому, что сказать, что в такие моменты ему действительно становится страшно за жизнь Минхо — ничего не сказать. Возьми паническую атаку, умножь ее на десять, и получишь срыв. Сердце кровью обливается, стоит лишь вспомнить, как Минхо рыдал, как всхлипывал, дышал так порывисто, часто, и весь дрожал, судорожно вцепившись за волосы, вырывая чуть ли пучки, при этом забившись в угол, не давая никому приблизиться. А тот неописуемый ужас в его глазах, когда Крис оказался близко — альфа заполучил несколько пощечин и куча царапин с синяками, но знал, что при срывах любой омеге жизненно необходим физический контакт и запах близкого человека (есть куча историй, когда оставшаяся в одиночесве омега при срыве, находясь в животном ужасе, кончала жизнь самоубийством); а отбивался Минхо только потому, что был в дикой панике. «Я думал, что ты тоже хочешь сделать мне больно.» — как он позже объяснил, сидя в объятиях друга. Крису немало часов понадобилось, чтобы тот вновь смог более менее рационально думать и даже после того, как паника прошла — глаза горели голубым, а сам омега просил, чтобы его не бросали, не делали больно, плотно прижимался к Крису, рыдая в плечо. Полная противоположность первой стадии срыва — панике и ужасу — можно сказать. Каждая омега по своему реагирует на стресс и, кто его знает, в какой момент и Чанбина может застать срыв. Застанет ли вообще… — Крис, может хватит на меня так смотреть? — от пристального взгляда альфы, который, в свою очередь, был потерян в мыслях, Чанбину стало уж больно неловко, из-за чего он уткнулся старшему в плечо, прячась. — А? Прости, я задумался, о чем мы- Ах, да — я и Соня… Может, ты не поверишь, но по «невероятным стечениям обстоятельств» — в моменты, когда мелкий хочет доминировать, я готов сделать все, что он мне скажет. Скажет — на колени, так я- — Ладно, ладно, я- Я понял, понял… — выдыхает он, смущенно прикусывая нижнюю губу, а потом уточняет, — То есть, ты по волшебству становишься податливым и мягким? — Это не волшебство, Бин, это… Это природа наша, что ли. Все идеально распланировано, все происходит именно так, потому что так и должно произойти. В конце концов — мы же истинные, а истинность хоть и очень редка — работает она безупречно. Да даже те альфы, которые борются за доминирование, любят друг друга и все дела, просто иногда инстинкты берут верх… Понимаешь, к чему я клоню? — Все не может не сработать?.. — Да. Все обязательно должно сработать, и нас это тоже касается, как ты уже, надеюсь, понял… — Я… Я знаю это, но… Я все еще сомневаюсь, блять… — омега отстраняется и, наконец, поднимает взгляд — просящий, слегка сконфуженный, но Крис разобрал в нем капельку решительности, — Просто скажи, если я буду делать что-то не так, ладно? — Ох, Бин- — Просто пообещай мне. Я понимаю — истинность, бла, бла, счастливый конец уже предрешен, но мне этого мало… Пойми, я всю сознательную жизнь сам себя же и огораживал от этого… Альфа, омега, гормоны, запахи и так далее. Понимаю, со временем я, надеюсь… Привыкну, что ли, но, а пока будет лучше, если вы мне пообещаете… — Посмотри на меня, — омега, до этого смотрящий в пол, исполняет просьбу. Заглянуть в крисовы глаза — как в зеркало — увидеть отражение своей же боли. Чанбин давно уже понял, что они похожи; в одно время альфа чувствовал ту же потерянность, как и омега сейчас. И когда теплая крисова ладонь начала мягко поглаживать щеку, ни прошло и пару секунд, как собственные глаза вновь заблестели от слез, — Обещаю. И ты нам тоже пообещай — если все будет развиваться… Эм, слишком быстро?.. — Понимаю, и да — обещаю, — после этого следует пауза, в которой Чанбин носом утыкается Крису в грудь, а тот мягко поглаживает омегу по волосам, — Ладно… Уже поздно. — Почти два ночи, действительно. Неплохо так мы засиделись… — Мне пора домой. — В такое время автобусы уже не ходят, — омега кивает, — Эм-м, ты же не собираешься идти пешком? — Ну-у, пешком отсюда не долго, и нет — в подворотне ко мне никто приставать не будет- — Чанбин, серьезно, ты же понимаешь, что я тебя не отпущу? — Я подозревал… — Заставлять тебя ночевать тут я тоже, как бы, не имею права, но, блин, ну Чанбин… — В любой другой ситуации я бы настоял на своем, но из-за твоего пива меня слегка разнесло и- Я слишком хочу спать, чтобы о чем-то дискутировать. Не спеши радоваться — я сплю на диване. — Пф-ф, будто кто-то собирался предлагать тебе спать на кровати… На мягкой, удобной- — Даже не пытайся. Боюсь представить, чем вы на ней занимались. — Чем, чем… Сексом. — Э-э-х… — Подожди пять минут, я принесу тебе подушку и одеяло. — Если я засну — разбуди меня. — Понял — перенести тебя на диван! — кричит альфа в ответ, скрываясь в коридоре. Чанбин глаза закатывает, но улыбку не скрывает. Он и не знал, что от таких разговоров — серьезных и о проблемах — на душе может полегчать, а осадок останется не тяжелый, а теплый, что ли. Слыша возвращающегося из коридора Криса, омега поднимается и перед тем, как зайти внутрь, смотрит наверх. Вместо привычно черного неба мерцают звезды.