Солнце в бокале

      Дебора, одетая уже не в короткое черное, а в красное платье, с высокими разрезами по бокам, облегающее фигуру, как вторая кожа, держа в руках серебряный поднос, тихо поднялась по лестнице, прошла в гостиную и остановилась на самом пороге. Моран лежал на диване затылком к ней, и, целиком уйдя в собственные грезы, не заметил появления горничной.       — Прошу прощения, сэр… Вы позволите мне войти и поставить поднос? Это приказ господина.       Мелодичный голос Куколки (вместо ожидаемого и желанного мурлыканья Кошачьего царя) вернул Тигра из мира возбуждающих фантазий в реальность, заставив сперва обернуться, а после резко сесть и прикрыть ладонью стоящий член. Это праздничное угощение предназначалось не рабыне, как бы хороша она ни была, а ее господину, да и нечего дразнить бедняжку, сидящую на жесткой сексуальной диете…       — Кто я такой, чтобы обсуждать приказы нашего господина? Заходи, конечно. Что у тебя там? — любопытство изнывающего от неизвестности уже с четверть часа Себастьяна побудило его задать вопрос. Тем паче, что предметы, лежащие на подносе, мало напоминали еду и напитки, уж скорее это было нечто из разряда неожиданных эротических сюрпризов в духе Кошачьего царя…       — Инструменты, — заговорщическим шепотом сообщила Дебора и оглянулась на дверь, боясь, что Мориарти застанет ее врасплох и накажет за допущенную нескромность. — Инструменты… и… ограничители…       — Что еще за инструменты? Для чего? — тут Моран уже оставил попытки прикрыть мужскую красоту от взгляда Деборы, и встал, желая самолично рассмотреть содержимое подноса и угадать, что на сей раз придумал сотворить с ним и его покорным телом изобретательный злой гений…       Прежде всего ему бросились в глаза вполне узнаваемые вещицы из арсенала для фиксации сабмиссива — пара настоящих стальных наручников с достаточно длинной цепочкой и кляп в форме шарика с дырками, на широком ремне. По спине Себастьяна пробежали холодные мурашки, и градус эротического возбуждения стал медленно, но верно снижаться. Набор красноречиво намекал, что кое-кому во время сессии будут причинять боль… и возможно, сильную… а Моран вовсе не был фанатом боли, хотя мог ее терпеть на протяжении длительного времени.       Вывод напрашивался очевидный, но не самый приятный: видимо, Джим решил опытным путем измерить болевой порог Тигра.       Подтверждением тому служили также присутствующие на подносе иголки — похожие на скорняжные, но тоньше — щипцы и зажимы явно из набора практикующего хирурга, какая-то склянка с жидкостью, похожей на разбавленные красные чернила, и пара тонких латексных перчаток… Плюс флакон спрея для нанесения поверхностной заморозки и шприц с неизвестным содержимым…       «Вот сука, блядь… Джимми, творческая натура… и не отвертеться теперь, когда я все ему уже подписал… Неужели и он тату мне сделать хочет?» — мелькнула в мозгу Тигра первая и наиболее очевидная догадка.       Ему не по-хорошему припомнилось первое знакомство с иглами татуировщика: прикованный к кушетке, он с трудом выносил многочасовое мучение под отвратительный звук, больше всего напоминающий бормашину стоматолога, когда Айсбергу пришла в голову чудная мысль украсить шкуру своего «тигрёнка» парочкой рунических символов и надписью «частная собственность» с монограммой владельца. Смысл набивания рун так и остался Себастьяну непонятен, а вот клеймо Магнуссена было наказанием за первую попытку сбежать… Руны «тюр» и «соулу» на предплечье он оставил, когда узнал их значение, но надпись, набитую на правую ягодицу, свел при первой возможности, еще в тюремном госпитале. О ней теперь напоминал длинный, но почти незаметный шрам.       Впрочем, самой машинки для татуажа на подносе не было. Это внушало надежду, с одной стороны, а с другой — пугало еще сильнее… А ну как Джим возьмется набивать татуировку по старинке, вот этими самыми иголками?.. Или решит зашить ему рот, если Тигр нарушит запрет на тишину?.. Он видел однажды саба, который понес подобное наказание от своего верхнего: пару дней бедняга ходил за своим топом с распухшими кровоточащими губами, реально заштопанными суровой нитью, и пил только воду и коктейли через соломинку…       «Бррр… ну нет, мой Джимми все-таки не настолько садист…» — Моран усилием воли отогнал неприятное воспоминание, но кто-то из армии внутренних скептиков ехидно ему возразил:       «Да? Откуда бы тебе знать об этом наверняка? Пока ты «своего Джимми» еще толком не видел в деле, пара разогревающих сессий не в счет… Да и душил он тебя ох как профессионально…»       Дебора тем временем поставила поднос на двухъярусный столик-тележку, подкатила его к дивану и, предоставив Морану на свободе изучать загадочный набор, взялась за дальнейшее выполнение приказов босса.       — Чучу, ставни, жалюзи, шторы. Чучу, верхний свет убрать. — тотчас же совершилась магия, уже знакомая Себастьяну: захлопнулись ставни, опустились жалюзи, сдвинулись шторы. Погасла лампа на потолке, комната погрузилась во мрак — это чертовски возбуждало… — но темнота продлилась недолго.       — Чучу, второй свет. Чучу, настольная лампа.       Мягко засветились встроенные панели на полу и на потолке, вспыхнула очень красивая конусовидная лампа, стоявшая на журнальном столике. Погрузившись в причудливую игру теней и света, гостиная из обыкновенной современной комнаты сразу превратилась в подобие покоев во дворце эльфийского короля… или логове Кошачьего царя.       Дебора вытащила откуда-то большую китайскую вазу, расписанную цветами и золотыми рыбками, по виду древнюю и очень-очень дорогую, водрузила ее на журнальный столик и с непонятной целью рядом положила пачку влажных салфеток… К самой вазе она прикасалась не столько с осторожностью, сколько с явной неохотой, почти брезгливостью, и была рада, когда с этой работой было покончено.       — Доброй ночи, сэр. Что вы желаете на завтрак? Господин заказал оладьи с кленовым сиропом и французский омлет, и просил узнать ваши пожелания… он просит вас не стесняться, потому что, по его словам, «утром у Тигра будет зверский аппетит и капризное настроение».       — Доброй ночи? Да ты оптимистка, как я погляжу… или конченная мазохистка… — не скрывая сарказма ответил Тигр. — Передай, что его новый верный раб отказывается от права решать за себя, что есть на завтрак, и предоставляет это право господину.       — Тогда рекомендую оладьи с шоколадно-ореховым соусом, я их так готовлю, что ум отъешь. И, пожалуй, я для тебя колбасы с картошкой пожарю, по бабушкиному неаполитанскому рецепту.       — Угу… ум, я похоже не отъел, а через хуй спустил… — уныло заметил Моран и вздохнул:       — Ладно, из твоих ручек сожру, что дашь — и оладьи, и колбасу, если мне рот не зашьют, конечно…       — Что?.. — удивленно переспросила Дебора. — Рот зашьют?.. Как это?..       — Иголкой и ниткой, вот как… — Моран почему-то вдруг разозлился на непонятливость Деборы, которая наверняка гораздо лучше него самого представляла, что затевает Джим, но не собиралась ничего ему подсказывать — то ли из чисто бабьей вредности, то ли из страха испортить сюрприз от Мориарти…       Итальянка снова оглянулась на дверь, потом легко подбежала к Себастьяну, порывисто обняла и поцеловала в щеку — нежно, по-сестрински:       — Carino, ну ты даешь… кто же это тебя так мучил?.. Не паникуй раньше времени. Господин скорее себе руку отрубит, чем повредит тебе хоть в малой степени… ну только если ты сам не захочешь, конечно. Все, я пошла! Мне вот точно ремня не избежать, если он меня застанет здесь…       — Да уж, мне вот только тебя в качестве зрительницы не хватало… Иди уже, и скажи, что я готов и жду. — обреченно заявил Себастьян, решив, что немедленно воспользуется стоп-словом, если Джим, сбросив маску «доброго господина», начнет вытворять с ним изуверские штуки на манер Айсберга. Подписанный контракт вступил в силу, а значит, у него было право сказать «нет»…       — Он знает… — прошептала Дебора и, послав на прощание воздушный поцелуй, скрылась в коридоре.       На несколько минут вокруг воцарилась полная тишина. Ничего не происходило, и время как будто замерло, заснуло на циферблате настенных часов в виде солнечного диска.       Потом послышалась негромкая музыка — что-то из классики в современной обработке — должно быть, Чучу включил стереосистему. За сплетением нот и аккордов напряженный слух Себастьяна уловил осторожные шаги вверх по лестнице…       Джим вошел босой, с влажными волосами, облаченный в шелковое черное кимоно, и пахнущий терпковатым лосьоном, с оттенком лимона и можжевельника. Приблизился к дивану и остановился, положив руки на пояс и глядя на Морана с высоты своего роста:       — Привет, Тигр. Ты скучал по мне?       Все еще снедаемый сомнениями, Себастьян подозрительно взглянул на Мориарти, оценил его доминирующую позу и уже видимое сквозь мягкую ткань возбуждение, глубоко вдохнул и, скользнув на колени перед ним, тихо ответил:       — Да, мой господин…       Возможно, проявленная с самого начала покорность несколько смягчит суровость грядущего испытания или вовсе его отменит, хотя шансов на это было исчезающе мало…       Джим улыбнулся и положил руку на затылок любовника, мягко вплел пальцы в волосы — и потянул Себастьяна поближе, так, что тот почти уткнулся лицом ему в живот:       — А почему ты весь дрожишь, разве здесь холодно?.. Я бы самонадеянно предположил, что это дрожь нетерпения… страсти, но твой член правдивее твоего языка. Где же обещанная «полная эрекция»? Если это Дебора ее похитила, я, пожалуй, огорчусь.       На один краткий миг у Тигра возник малодушный порыв подтвердить предположение Мориарти, потому что роскошный стояк и правда пропал, пока Моран прикидывал, что за пытки должен будет выдержать сегодня ночью. Но он поборол себя и сознательно выбрал своим оружием полную честность:       — Простите, господин, Дебора тут ни при чем. Я… расслабился из-за долгого ожидания… а потом нужный настрой совсем ушел, когда я увидел вот это… — он кивнул в сторону подноса.       Джим в свою очередь посмотрел на поднос, но, не обнаружив там ничего страшного, в удивлении поднял брови:       — Ты боишься уколов? — это было немного забавно, но объяснимо. Мориарти за годы скитаний неоднократно встречались сильные и храбрые мужчины, способные свалить быка ударом кулака, или биться в одиночку с целой бандой, но бледневшие и покрывавшиеся холодным потом при виде обыкновенного медицинского шприца:       — Нууууу… можно и без укола, но боюсь, так будет больнее…       — Я не боюсь уколов, сэр, и боли тоже не боюсь, но неизвестность меня… нервирует. Я… многое могу перенести, это так, но хотел бы знать, что вы намереваетесь сделать с моим телом? Наш контракт обязывает меня озвучить вам свои сомнения…       — И молодец, что озвучил. Кстати, о контракте… давай начнем с него. Где он? Я хочу увидеть твою подпись и поставить свою.       Джим провел пальцами по щеке Себастьяна, обрисовал контур губ и низко мурлыкнул:       — Блядь, как же ты чертовски хорош… Я сегодня дважды дрочил, думая о твоих губах на моем члене, и сейчас на таком взводе, что могу кончить, только глядя на тебя… но… у тебя есть шанс передумать, Тигр. Я ведь еще не подписал.       — Искушаете, господин? — внезапное признание вернуло Морану толику уверенности и робкую надежду, что не только у Кошачьего царя есть власть в их любовном союзе. И что Джим все-таки сторонник равных и свободных отношений, а не полной рабской зависимости…       Легко поднявшись, он обошел диван и, взяв со стола подписанные два листа, передал их Мориарти вместе с ручкой. Глубинный страх — пережиток прошлого дурного опыта — постепенно уступал новой волне возбуждения и влечения, и член Себастьяна начал оживать и распрямляться по-новой.       Джим взял и листы, и ручку, сел, положил контракт на твердую поверхность и занес над ним перо…       — Ну так что? Подписывать? — теперь уже он медлил, тянул время, побуждая Себастьяна не спешить и все еще раз обдумать. — Поставлю свой вензель — и обратного пути не будет, Тигр.       — А как же последний пункт? Ты оставил за мной и за собой право разорвать контракт в любой момент, не объясняя причин… Или это какая-то тонкая юридическая ловушка?       — Нет. Все предельно честно. Можно разорвать контракт и не объяснять причин, но все наши поступки имеют последствия. Даже если ты или я решим аннулировать этот договор завтра утром, или через час, или через год — наша жизнь успеет измениться навсегда. И никогда не станет той, что была раньше, до нашей встречи…       — Тогда чего же ты ждешь? Может быть, тебе мешают твои сомнения?       — А может, мне мешают твои сомнения? — черные глаза пристально посмотрели на Морана, бледное лицо Джима на мгновение стало трагической маской…       — Да, твои сомнения. Те самые, что заставляют тебя предполагать во мне бездушного монстра, упивающегося чужой болью, и пришедшего сюда не любить, а пытать тебя…       Моран испытал жгучий укол стыда за то, что в очередной раз сравнивал Джима с Магнуссеном, ища между ними сходство, когда следовало искать отличие. То единственное, но главное отличие, определяющее… то, что он видел с самого начала в глазах итальянца и никогда не находил в холодном взгляде скандинава…       — Прости… прости, что позволил себе усомниться в твоей любви… — он быстро опустился на колени перед сидящим Джимом, поймал его свободную руку и прижался губами к ладони. — Это слишком… необычно, непривычно, ново для меня… быть настолько любимым… Я еще не свыкся с этим ощущением. Спасибо, что даешь мне это, что возвращаешь меня к жизни, что позволяешь любить в ответ…       Голова Морана была низко опущена, и он не видел, как задрожали губы Мориарти, как влажно заблестели глаза, каким нежным — и беззащитным — стало его лицо… Сжав руку любовника в ответном пожатии, Джим быстро подписал контракт и, задыхаясь от волнения, с которым ничего не мог поделать, притянул Себастьяна в объятия и вовлек в жадный и глубокий поцелуй.       — Бастьен… Бастьен… — шептал он, когда их губы ненадолго размыкались, чтобы через мгновение заново слиться с еще большей жадностью. — Ты мой, Бастьен… но и я — твой… Я тоже твой, весь, полностью… привыкни к этому… и… никогда не забывай!       — Да, да, Джим, я привыкну, обещаю тебе… — с трудом уняв волнение и дрожь, порожденные внезапным откровением чувств, Себастьян неохотно отстранился, глубоко и ровно задышал и… вновь принял позу подчинения:       — Располагайте мной, сэр, сегодня я полностью стал вашим и готов послужить вашему удовольствию…       Джиму пришлось сделать над собой усилие, чтобы прийти в себя и тоже выровнять дыхание. Прошла по меньшей мере минута, прежде чем он обуздал нервы, немного успокоил болезненную эрекцию и смог заговорить, снова войдя в роль строгого, но справедливого господина:       — Прежде чем я поделюсь с тобой моим замыслом для сегодняшней ночи — надеюсь, ты тоже найдешь его красивым и возбуждающим — и прежде чем мы начнем по-настоящему… я хочу, чтобы ты исполнил один мой каприз. Маленькую прихоть, какой бы странной она тебе не показалась. Видишь ту китайскую вазу?       — Да, сэр. Что вы хотите, чтобы я сделал с ней?       Джим усмехнулся:       — Посмотри на нее внимательно, Тигр, и запомни — это единственный предмет в моем доме, заключающий в себе некий дух, который я подвергаю регулярным и сознательным унижениям… Не спрашивай, почему… Когда-нибудь я расскажу тебе, но не сегодня. Так вот: в тебе достаточно смирения и мартини, чтобы хорошенько помочиться в моем присутствии?.. Да, да, прямо туда. В нее.       — Да, сэр, я как раз хотел просить вашего позволения отлучиться по нужде… — признался Моран и похвалил себя за то, что не сделал этого ранее, иначе теперь было бы затруднительно исполнить прихоть Кошачьего царя. Своеобразную, что уж там скрывать, но безобидную, по сравнению с тем, что иной раз приходило в голову Магнуссену, который тоже любил смотреть на писающих мальчиков.       Джим одобрительно кивнул:       — Приступай. Сделай это медленно… с удовольствием… и перейдем к более приятным вещам. Нет-нет, не бойся, ни ваза, ни ее содержимое не будут иметь к ним отношения. Я не настолько извращенец. Это действительно всего лишь каприз. В своем роде традиция и знак, что ты окончательно принят в семью.       Давая пояснения, он смотрел в упор на вазу, губы его кривились в презрительной гримасе, в глазах сверкнула ненависть… но голос оставался насмешливым и спокойным.       Себастьян встал и, подойдя к вазе, направил в ее широкую горловину полуокрепший член, по привычке прицеливаясь в середину, когда заметил, что внутри что-то лежит. Что-то более чем странное… Из любопытства заглянув туда, он не сразу поверил своим глазам: на дне драгоценной вазы, которую расточительный Джим предложил использовать в качестве ночного горшка, лежал чей-то череп. Натуральный человеческий череп с остатками волос, зубов и кожного покрова, потемневший не то от времени, не то от «золотого дождя», что регулярно проливался ему на макушку…       Впрочем, выглядел он неплохо, скорее, как музейный экспонат, чем добыча патологоанатома, и за ним явно ухаживали: там, где кость уже очистилась от остатков плоти, черепушка блестела, словно натертая маслом, и вообще не издавала никакого неприятного запаха.       «Жуткая, должно быть, у этого бедолаги вышла кончина, и посмертие не лучше. И чем же он или она так насолил Мориарти? Право, нужно было очень сильно досадить ему, чтобы заработать подобную кару… или карму…» — озадачился Тигр, и, убедившись в том, что Джим смотрит на него и всерьез ждет исполнения ритуала, расслабился и обильно помочился — как метку поставил — прямо в пустые глазницы. Отлил с удовольствием и медленно, как Джимми и просил… В конечном счете, кто бы ни был этот мертвец, ему уже все равно, что происходит с его бренными останками…       Стряхнув последние капли, он воспользовался влажными салфетками, приготовленными предусмотрительной Деборой: аккуратно вытер случайные брызги со стола и края вазы, промакнул член и протер пальцы.       — Все исполнено, босс. Оставить ее здесь или унести?       — Унеси. И оставь в туалете. Там ей самое место, дряни этакой.       «Ага, стало быть, дама… Бывшая жена? Или бывшая коллега по бизнесу? А, теперь в сущности, без разницы, кем она была…» — подхватив вазу, Себастьян унес ее с глаз долой и постарался на время вообще забыть о черепушке внутри. Если Джим сочтет нужным, он ему все сам расскажет, если же нет, то ему и знать не нужно, что там у него была за история…       Пока Моран выполнял его поручение и определял «узницу в каземат», Мориарти воспользовался отсутствием любовника, чтобы достать из кармана приготовленный подарок.       Маленькая черная коробочка с изображением кота и монограммой ДМ, переплетенной с другими инициалами — СМ — смотрелась настолько изящно и стильно, что радовала глаз сама по себе… но первое, что сделал Джим, когда Бастьен вернулся в гостиную — протянул ему коробочку на ладони:       — Открой, Тигр.       Заинтригованный до предела Моран не заставил себя упрашивать и, сняв крышку, заглянул внутрь. На шелковой серебристой подушечке покоились два маленьких изящных колечка из белого золота или какого-то не менее ценного металла, украшенные изумрудами, яркими, как кошачьи глаза. На первый взгляд, их можно было принять за мужские серьги, какие носят хиппи или латиносы, но Тигр не обманулся — такие колечки с поперечной штангой предназначались для пирсинга сосков…       — Черт возьми, Джим… это то, о чем я просил тебя, да? — Бастьен поднял на Мориарти изумленный взгляд, осознав, что еще и суток не прошло с момента, когда он жарко умолял Кошачьего царя дать ему знак отличия, символ принадлежности, который он сможет носить постоянно и с гордостью — и вот, тот исполнил его желание…       — Да. Ты принимаешь? — Джим улыбался, втайне надеясь, что ни взгляд, ни голос не выдают колоссального внутреннего напряжения, почти что страха, с каким он ждал ответа любовника… Если Бастьен примет, значит, согласен стать для него гораздо большим, чем партнер по постельным утехам, значит, он понимает и принимает святость и нерушимость мужской дружбы — и готов разделить его судьбу, какова бы она ни была.       — Да, мой господин… — тут Моран, уже совершенно покоренный поступком Джима, в третий раз преклонил колени перед ним — как рыцарь перед своим королем. — Я буду носить их с честью у самого сердца. Которое отныне бьется для вас одного, сэр.       — Хорошо… я счастлив и горжусь твоим решением.       Джим положил руки на плечи Себастьяна и с минуту сидел молча — слова были не нужны, он не сомневался, что именно сейчас Тигр легко считает с эфира все, что господин и любовник может и хочет ему сказать…       — Теперь ложись на диван и выпей еще мартини. Придется немного потерпеть, но я… я сделаю все быстро и чисто, caro mio. Завершение будет счастливым. Тебе понравится.       — Не сомневаюсь в тебе, mi corazon. И… прошу -не нужно меня фиксировать, я дергаться не стану. Да и кричать тоже. — Себастьян кивнул в сторону наручников и кляпа, без которых Магнуссен наверняка не смог бы с ним справиться. Но любящим рукам Джима он был готов довериться настолько, что и его собственной выдержки хватит перенести два болезненных прокола и неприятные моменты вдевания колец в свежие ранки.       — Хммммм… знаешь, Бастьен, неудивительно, что ты оробел поначалу. Кукла от усердия притащила сюда едва ли не весь арсенал из медицинского ящика… — хмыкнул Джим и слегка пощекотал, а потом и ущипнул Морана за сосок, который сразу же потемнел и остро напрягся под этой лаской. — Я же настолько не хотел причинять тебе сильную боль, что позаботился об анестезии. Могу использовать лидокаин наружно, а лучше — сделаю тебе расслабляющий укол, так что ты сладко продремлешь всю процедуру… ну, а потом я тебя, понятно, разбужу… и мы будем трахаться до рассвета.       Моран упрямо сжал губы и отрицательно покачал головой:       — Я ценю твою заботу, querido, но мне хочется присутствовать при этом и все увидеть, от начала и до конца. Ощутить, что боль может причиняться с любовью. Или эти два чувства так и останутся разделены, как в моем прошлом, где боль соединялась лишь с ненавистью или страхом. Я хочу принимать от тебя все, что ты с любовью и заботой даешь мне. Без анестезии и без сомнений.       Вместо ответа Джим толкнул его на диван, опрокинул на спину, оседлал бедра и мгновенно оказался сверху. Утопив голову и плечи любовника в мягкой диванной коже, он склонился к лицу Бастьена и жарко, страстно прошептал:       — И я дам тебе это, amore mio. Дам все, что смогу, все, что ты хочешь — и даже больше…       Мощный стояк Мориарти уперся в стремительно набирающую силу эрекцию Морана, и оба едва не поддались искушению немедленно перейти к одной из полюбившихся техник, за несколько минут приводившей к ураганному и одновременному оргазму. Но тут Моран сам завел руки за спинку дивана и, расправив грудь, кивнул на нее Джиму:       — Сделай это поскорее, и познаешь мою горячую, очень горячую благодарность…       — Да, сделаю, — кивнул Джим. — Сделаю, потому что обещал начать с этого… хотя мое единственное желание прямо сейчас — затрахать тебя до потери сознания, чтобы ты, блядь, завтра ни ходить, ни сидеть толком не мог…       Тем не менее он сдержал эгоистический порыв, соскользнул с дивана, сбросил кимоно и остался полностью обнаженным. Мягкое освещение придавало его гладкой коже особенно теплый оттенок, а фигуре — еще больше изящества… Член, прижатый к низу живота, как рукоять меча, в состоянии внушительной эрекции, на этом фоне смотрелся особенно провокативно и возбуждающе.       Прежде чем приступить к ритуалу, Мориарти придвинул поближе журнальный стол, где стояла лампа, прибавил яркости и отрегулировал наклон колпака таким образом, чтобы электрические лучи не били в глаза Себастьяну и одновременно обеспечивали наилучшее освещение рабочей поверхности и операционного поля. Закончив с этим, он вскрыл упаковку с медицинскими перчатками, ловко натянул их и взялся за подбор подходящих случаю инструментов.       Наблюдая за тщательными приготовлениями к несложной в общем-то процедуре, которую делали за считанные минуты и часто без всякого обезболивания в любом тату-салоне, Тигр вдруг будто бы увидел любовника в другой реальности. Серьезный и сосредоточенный, в форме хирурга и в маске, Кошачий царь колдовал над пациентом со вскрытой грудной клеткой… прямо над открытым бьющимся сердцем. Черт возьми, видение было жутковатым, но возбуждающим… и настоящее сердце Тигра забилось сильнее, словно его уже коснулись эти исцеляющие пальцы…       В воображение Себастьяна прокрался образ медсестры, очень похожей на Дебору, она наклонилась к нему и доверительно сообщила:       «Успокойтесь, офицер. Доктор Мориарти очень умелый специалист с обширной практикой. Он проколет вам соски без анестезии так, что вы и не заметите… а потом поставит вас на четвереньки, как следует растянет и смажет, и проведет с вами анальный половой акт, с целью оздоровительного массажа простаты».       Оооо, блядь… вот теперь у него по-настоящему встало. Встало так, что заболела мошонка, и рука сама собой потянулась к члену и принялась поглаживать ствол — иначе было просто не вытерпеть. Раньше Себастьян и помыслить не мог, что ему понравится быть объектом медицинских манипуляций в эротическом контексте… кажется, это еще называют медфетишем… До этого момента его обращение к медицине было вынужденной мерой после особенно изнурительных сессий или же частью стандартного армейского медосмотра.       — Ээээй, Тигр… — Джим, как всегда, был внимателен ко всему, что происходило с любовником, — Я не разрешал тебе мастурбировать. Пока нет.       Моран отдернул руку от члена, перевел дыхание и хрипло проговорил:       — Извини, не смог удержаться… Ты… такой горячий в образе врача… может, ты и правда практиковался в хирургии?       Джим усмехнулся:       — Не в этой жизни. Но передумывать уже поздно, Бастьен, так что лучше расслабься. Помни: ты не должен двигаться. И постарайся не кричать мне в ухо, или мне придется вставить тебе кляп. Моргни, если понял.       Тигр моргнул, сжал ладонями спинку дивана, зафиксировал сам себя исключительно мышечным напряжением, и молча, с растущим волнением наблюдал, как ловко длинные пальцы Джима обращаются с одноразовыми инструментами для пирсингования.       «Похоже, он не в первый раз проделывает этот опыт со своей живой игрушкой… Нужно будет спросить у Дебби, куда он ей вставил колечко…»       Моран постарался расслабиться и немного успокоить сердцебиение, но получалось плохо: взгляд все время скользил не только по рукам, но и по возбужденному члену Джима, в голове же крутились беспорядочные мысли и фантазии о жаркой награде после процедуры… Все это сбивало настрой на настоящий момент — встречи с болью от руки любимого.       «Нет, так не пойдет… ну давай, морпех, вспоминай, как тебя там учили приходить в себя…»       Глубокий вдох, задержка, долгий выдох… Себастьян мысленно обратился к телу, и тут же ощутил, что пальцы, которыми он цеплялся за края дивана, онемели от напряжения, да и все остальные мышцы словно окаменели. Единственным плюсом было то, что эрекция, набравшая силу, даже не думала пока спадать; но с переживанием себя ледяной статуей, гипсовым болваном, нужно было что-то срочно сделать, чтобы вернуть себе главное отличие живого от мертвого — способность чувствовать.       Тигр смежил веки и снова размеренно задышал. Дотягиваясь вниманием до каждой скованной напряжением мышцы, он оживлял себя. Сшивал в единое целое взволнованный рассудок — и плоть, застывшую в привычном ожидании боли, которую нужно терпеть. Терпеть молча, сжав зубы, кусая губы в кровь, с единственной доступной анестезией в виде ненависти к мучителю и безразличия к самой боли… Но нет, сегодня все будет иначе, совсем иначе.       Тело неохотно, но откликнулось, потеплело, расслабилось, разум успокоился, притормозил поток мыслей, включил режим внутренней тишины. Себастьян открыл глаза и заново ощутил обнаженного себя, распростертого на черном кожаном диване, услышал музыку, увидел Джима, склонившегося над ним… прислушался к своим настоящим желаниям… Остро захотелось объятий или хотя бы нежных прикосновений любовника, и он тихо попросил:       — Погладь меня немного, пожалуйста… прежде чем начнешь процедуру. Просто погладь.       В глазах Джима промелькнула тень беспокойства, он встревоженно спросил:       — Не можешь расслабиться?.. Боишься, что я с иголками не совладаю, как новичок? — но просьбу выполнил и с готовностью положил ладони на бедра Себастьяна.       — Нет…. ты явно не новичок, это видно… Просто хочу твои руки…       — Они для тебя…       Джим начал с легких разогревающих поглаживаний, он массировал бедра, бока и живот Тигра круговыми движениями, и постепенно усиливал нажим пальцев. Ни разу не дотронулся до члена, но тому словно и не требовалась дополнительная стимуляция: стоило лапам Кошачьего царя коснуться «пациента», как эрекция снова стала полной, головка открылась, потемнела и увлажнилась смазкой.       Моран зарычал от удовольствия, завозился на диване, выкручиваясь под руками Мориарти, как большой кот, и сам потянулся к нему, обнимая за бедра:       — Мммм… Джиммм… я чувствую себя глиной в твоих руках… ты создаешь меня заново, просто дотрагиваясь до моего тела…       — Вот как, создаю заново?.. Ты повысил меня до ранга Творца? — Кошачий царь коварно прищурился. — Лестно, лестно… хотя мне сдается, что кое-кто мощно перебрал с мартини, пока скучал здесь в одиночестве… и сейчас дошел до стадии пьяных соплей… ну ничего… мы это исправим… есть у меня одно верное средство…       Он прянул и растянулся на Моране, уперевшись руками в края дивана, обхватил губами левый сосок любовника, слегка прикусил… и принялся упоенно лизать и посасывать его, в ожидании взрыва.       — Охххх… твою ж мать… даааа… — Тигр выгнулся навстречу жадному рту. — Блядь, еще!..       К счастью, Джим и не думал прекращать.       Сосок прошило острое возбуждение, чувственный импульс разбежался по нервам, отозвался щекотной дрожью глубоко в животе и паху, и почему-то в горле. Себастьян перестал сдерживать стоны удовольствия и стал очень громким, а Джим тем временем перешел к другому соску и подверг его тем же сладостным истязаниям, доводя до состояния полной эрекции. Лежа сверху, он начал двигаться так, чтобы возбужденные члены, зажатые между телами, не просто соприкасались, но и терлись друг о друга с удвоенной страстью.       Себастьян развел ноги, обнял ими бедра любовника и подхватил заданный ритм, дрожа от нарастающего наслаждения и чувствуя, что вот-вот спустит… Если, конечно, его не ожидает эрекционное кольцо или другая садистская техника «стоп-оргазм»… Эх, была не была! Придется снова пробовать границы дозволенного и длину поводка…       — Ты позволишь?.. Позволишь мне кончить сейчас? — осторожно спросил Тигр и внутренне замер, ожидая, какая из ипостасей Джима возьмет верх — заботливый любовник или непреклонный доминант…       — Перевернись! — прорычал Джим, захваченный страстью до такой степени, что, казалось, даже не услышал или не понял вопроса. — На четвереньки, живо!       Похоже, верх одержал заботливый доминант, и Моран поспешил исполнить приказ, радостно задрожав от предвкушения — его смутная фантазия про доктора и массаж простаты вдруг начала сбываться даже раньше, чем он мог надеяться…       Мориарти тоже не стал терять времени: достал флакон с лубрикантом, щедро плеснул его на руку, обтянутую медицинской перчаткой, и между ягодицами любовника. Придвинулся к Себастьяну вплотную, уперевшись собственным твердым членом куда-то в область копчика, и проник в горячую тесноту умелыми пальцами… Эластичный бугорок размером с небольшой орех нашелся сразу, и Джим удовлетворенно хмыкнул:       — О… Caro mio… ты в прекрасной форме…       — Ааааааггггхххх… — жарко выдохнул Тигр, подаваясь чуть назад, желая ощутить пальцы «доктора Мориарти» прямо там, на самой секретной точке — и получил желаемое. Джим массировал зону мужского наслаждения умело и нежно, с обеих сторон, и откровенно наслаждался стонами Себастьяна… Это помогало ему сдерживать собственное нетерпение, хотя он уже дважды балансировал на самом пороге бурной эякуляции.       — Блядь… Джииииммм… ааааа… дааа…. растрахай меня… выеби как распоследнюю сучку… хочу… хочу… мммм….       — Хочешь — что?.. — Джим наклонился ниже, почти улегся на спину к Морану и принялся целовать его в основание шеи.       Моран, яростно насаживаясь на руку Мориарти, невнятно выстонал:       — Хочу обкончаться от твоих пальцев… Нет-нет-нет… хочу, чтобы ты засадил мне свой крепкий хуй… и трахался со мной, пока мы оба не зальем тут все… к ебеням… пока не сломаем диван… и кончим одновременно… ты и я…       — Ну тогда получай, Тигр! — Джим вытащил пальцы, и прежде чем Себастьян оглушил его возмущенным разочарованным рыком, обхватил его за бедра и всадил в идеально растянутое отверстие идеально стоящий член:       — Ахххххх, блядь… вот оно… ну как тебе на моем копье?.. Давай же! Ебись со мной! Как того хотел!       Едва Джим вошел в него до упора, член Тигра дернулся вверх и шлепнул его по животу, яйца подобрались, а навершие, истекающее предсеменем, набухло и сделалось до предела отзывчивым к малейшему прикосновению. Кожа взмокла и покрылась мурашками там, где ее касалось дыхание Кошачьего царя, бедра, колени и руки мелко дрожали, сдерживая вес любовника и не давая им обоим обрушиться на диван… По спине пробежала горячая волна дрожи, в животе за броней мышц разлился жар, как в кузнице, и по сосудам вместо крови струились потоки лавы…       Такой богатой палитры приятных телесных ощущений Себастьян еще никогда не испытывал ни с мужчиной, ни — тем более — с женщиной. Ритм, выбранный Джимом, тоже был идеальным, и каждый следующий толчок члена увеличивал удовольствие и жажду разрядки. Моран стоял на четвереньках, как настоящий зверь, и даже не пытался мастурбировать — он чувствовал, что вот-вот кончит и так, или от члена любовника, или просто от трения головки о горячий воздух, наэлектризованный их взаимным желанием…       Мориарти продолжал накачивать его, крепко держа за бедра, и то глухо стонал, то, чувствуя близкое поражение любовника в поединке воль, смеялся, как демон, уловивший своими сетями новую грешную душу…       — Ты кончишь первый, Бастьен! Сейчас!       — Да… даааа… оооо… мой бог… я… блядь… я… сейчас взорвусь к ебеням… — задыхаясь от бешеного ритма и сердца, колотящегося где-то в горле, простонал Тигр.       Его тело сдалось, как и повелел Кошачий царь, и на самом пике напряжения сорвалось куда-то в пропасть блаженства… В кожаную обивку дивана ударила струя семени, а черноглазый дьявол все подзадоривал, поощряя происходящее:       — Ооо, даааа… давай же! Выпусти себя наружу! Вот так… даааа… еще!..       — Арррррр… мммммм…. да… да…. даааааа…. — схватив все еще напряженный член, Моран в несколько коротких движений довершил собственное извержение, выпустив еще пару длинных струй, и тут же застонал от совершенно особого ощущения: Джим мощно излился внутри него.       — Аааааах, Бастьен… Бастьен!..       На секунду Себастьяну пригрезилось, что они оба в самом деле утонут в семени или немедленно умрут от обоюдного оргазма.       Но Смерти не суждено было забрать их сегодня с ложа, охраняемого самой Любовью.

***

      …Прошло не меньше часа, прежде чем они пришли в себя после секса и сладкого отдыха бок о бок; потом потратили еще полчаса, чтобы ополоснуться и выпить по чашке кофе. Потом Джим, оценив состояние разомлевшего Себастьяна, и вспомнив собственный утомительный день, предложил отложить задуманную процедуру на утро, а сейчас просто пойти в постель… но Тигр отказался наотрез и заявил, что теперь Мориарти обязан украсить кольцами его соски — «если вы, сэр, джентльмен!»       Кошачий царь рассмеялся, оценив остроумие любовника, и возражать не стал: положил на хирургическую салфетку двойной зажим с отверстиями по бокам, несколько длинных игл устрашающего вида, напоминающих вязальные спицы (видимо, на выбор), приготовил тампоны и антисептический раствор, и вернулся к пациенту.       Надев новые перчатки (гигиена и стерильность определенно не были для «доктора» абстрактными словами), он смочил тампоны антисептиком и тщательно протер не только соски Морана, но и всю грудную клетку. Теперь у зловредных микробов не оставалось шансов пробраться к свежей ране.       — Готов? — спросил Мориарти и взял в одну руку зажим, а в другую — самую страшную на вид иглу из семейства. — Больно будет одномоментно… потом почувствуешь жар в месте прокола, это нормально.       — Готов… сэр… — Моран снова взялся за края дивана и замедлил дыхание, следя за руками любовника.       Не видя смысла растягивать пытку ожидания, Джим ловко захватил инструментом левый сосок, сделал одно точное движение — и острие иглы прошло сквозь плоть и вышло обратно, с капелькой крови.       — Упс… вот и все. Ты больше не девственник, Бастьен…       Отложив иглу, он быстро обработал прокол и вдел в него заранее подготовленное кольцо, после чего отпустил зажим.       Моран напрягся только в сам момент прокола, чтобы даже не шелохнуться, задержал дыхание и слегка прикусил губу, но, вопреки ожиданию, боль была не такая уж и сильная — как чувствительный щипок, не более того. Зато кольцо красиво очертило сосок бело-изумрудным ореолом, и теперь любое прикосновение к нему будет сопровождаться чувственным напряжением и воспоминанием об этой ночи…       Член, полностью расслабленный и удовлетворенный после их любовного поединка, не встал, но все же слегка набух, проявляя вежливый интерес.       Джим улыбался, наблюдая за лицом Тигра, где отражалась весьма богатая палитра чувств, и, пока «пациент» осваивался с первым кольцом, взялся за подготовку отверстия для второго. Операция прошла также быстро, и Себастьян опомниться не успел, как на правом соске уже красовалось точно такое же украшение, как на левом. Вопреки ожиданиям, крови было совсем чуть-чуть, и она быстро остановилась, когда Мориарти заботливо спрыснул соски каким-то раствором и наложил сверху по специальному пластырю.       Теперь заклеенная грудь приводила на память картины с изображением мученичества святого Себастьяна… и Морану еще предстояло помучиться с заживающими проколами. Но, несмотря на это, он находил свою судьбу куда более завидной и счастливой, чем участь тезки, благочестивого римского солдата.       Улучив момент, Тигр отловил руку Мориарти, чтобы воздать должное искусству мастера: с обожанием глядя на любовника, провел по ладони губами, потом переместил их на волшебные пальцы, затеяв с ними откровенно-провокационную игру.       — Как себя чувствуешь? — ласково спросил Кошачий царь и слегка кивнул головой, поощряя ответить без утайки.       — Чувствую себя частью тебя… твоим… твоим благодарным творением. И готов принести тебе, как бессмертному божеству, новую жертву на алтаре любви…       — О, нет, нет! — живо возразил Джим и комически замахал руками, точно кот-лапами: — Нет-нет-нет… Даже бессмертные божества имеют пределы возможностей, когда живут в человеческом теле, и сейчас, мистер Тигр, у меня только одно желание: забраться вместе с вами в уютную коробочку и предаться дикому, неистовому, разнузданному… СНУ!       …Немного позже, когда они уже добрались до спальни и лежали в постели, Себастьян набрал смс-ку жене, сообщая, что у него все в порядке, и что он все еще «на побережье с приятелями» — но завтра днем обязательно появится в отеле.       В этом была объективная необходимость: время, отпущенное дочери достопочтенной Сарой О’Доннел «на спасение брака», истекало, Мэгги пора было возвращаться в Тахо. Значит, настал момент поставить точки над «и», договориться об условиях развода и решить еще сотню мелких рутинных дел.       В глубине души Себастьяна (точнее, Тома Стайлза…) немного тревожило, что Мэгги не выходит на связь, но, зная ее обидчивость и мстительный характер, он предполагал, что это очередной ее способ наказать супруга за равнодушие. Ну что ж, тем лучше… значит, есть надежда, что она успела свыкнуться с неизбежным расставанием, а ему нужно раз и навсегда развести Тома Стайлза и Себастьяна Морана «по разные стороны мексиканской границы». Жизнь Морана отныне и до конца — или, по крайней мере, очень надолго — была связана с жизнью Мориарти, а добряку Тому предстояло исчезнуть… Теперь настала его очередь стать призраком прошлого.       …Пока Моран писал жене, Мориарти деликатно отполз на другую половину кровати, угнездился в многочисленных подушках и, включив смартфон, сперва просматривал почту, а потом и сам завел с кем-то оживленную переписку.       Прежде чем Себастьян успел обратить на это ревнивое внимание и постараться выяснить, что там за корреспонденты пишут Джиму на личный номер глухой ночью — неужели опять китайские партнеры по бизнесу? — босс сам обратился к нему:       — Завтра ты должен решить все семейные дела. Послезавтра мы покидаем Лос-Анджелес… и едем в Нью-Йорк! Начинается твоя служба.