Солнце в бокале

      — Тигрёёёнок… ну-ка вставай… ленивец… — тянет над ухом голос, полный холодной тягучей патоки, и требовательное звяканье цепи заменяет звук будильника в айфоне, выдергивая из безмятежного сна в кошмарную реальность…       — О, нет, нет… нет! — Моран снова в Эпплдоре, только не в подземелье, а в покоях Айсберга, где рабам положено спать возле его кровати и пробуждаться по первому требованию… Дрожащие пальцы Тигра нащупывают ошейник, на сей раз просто кожаный, но от этого ничуть не легче, ведь от него к ножке кровати тянется прочная цепь… А на кровати сидит проклятый ублюдок в шелковом белье и теребит звенья, побуждая саба немедленно проснуться и приступить к своим обязанностям…       — Кажется, тебе мало вчера досталось за твои оплошности, а? — голос доминанта начинает прорастать злыми колючками, они втыкаются Тигру под шкуру, царапают поверх свежих следов жестокой порки, заново обдирают до крови вспухшие рубцы…       Моран сжимает зубы и упрямо молчит, пытаясь судорожно понять, где же он, черт побери, в какой из параллельных реальностей? Неужели все, что случилось накануне — счастливое спасение из колодок, триумфальный отъезд из самого Эпплдора, и нежный вечер в объятиях любимого, как награда за испытания… неужели все это ему лишь привиделось, когда он сперва сомлел от жажды, а потом впал в глубокий обморок, и теперь вновь возвращен Магнуссеном на роль бессловесной постельной забавы?       Цепь натягивается все сильнее, побуждая раба приблизиться ползком, не вставая с колен. По утрам первая забота сабмиссива — облегчить господину сексуальное напряжение так, как он того пожелает. Айсберг же может пожелать самого разного: ублажить ртом, подставить зад… или же сделать особенный массаж со счастливым завершением, счастливым для господина, естественно…       Но Морана начинает тошнить при одной только мысли о том, чтобы дотронуться до члена этой хладнокровной рептилии, не то, чтобы исполнять ее прихоти и фантазии… В груди поднимается черная волна ярости, он быстро осматривается в поисках чего угодно, что может послужить оружием или орудием, и не реагирует на требовательное подергивание цепочки.       На глаза попадается валяющийся под кроватью стек — не тот ли самый, каким накануне господин самолично обрабатывал шкуру одичавшего тигрёнка, покрывая ее поперечными красными узорами? Слабовато для причинения серьезного ущерба, но уже лучше, чем пустые руки… Впрочем, и пустыми руками — тренированными руками морпеха, ковбоя и профессионального киллера — можно свернуть ублюдскую шею… задушить… сломать кадык…       — Тигрёнок! Я жду! К ноге, живо! — долетает до него как в тумане, сквозь бешеный гул крови в ушах. Сделав вид, что подчинился, Моран перемещается поближе к тому месту, откуда до стека легко дотянуться, улучив момент, просовывает руку под массивный деревянный каркас и шарит вслепую, пытаясь нащупать гладкую рукоять.       Есть! Пальцы крепко стискивают стек, но вооруженную руку нужно прятать, пока не представится возможность пустить гибкую палку в ход… Себастьян на четвереньках подбирается к ногам Айсберга и замирает возле них, напряженный и готовый атаковать. Господин не чует угрозы, он благодушно треплет смирного раба по голове, ласкающе поигрывает с отросшими прядями волос, слегка прихватывает и тянет ближе к расставленным коленям:       — Давай, звереныш, вспомни, чему тебя учили, покажи, как ты послушен и старателен… и я проявлю милость… избавлю тебя от целой череды неприятностей… ты ведь помнишь, что я сделаю с тобой, если будешь и дальше показывать мне зубы, да?       О, да… в воображении вспыхивают яркие картины обещанных Магнуссеном «неприятностей»: например, стоять на носках, подвешенным в бондаже, когда руки и плечи вывернуты назад, ноги не свести вместе из-за жесткой распорки, а для полноты ощущений к ошейнику пристегнута цепочка, другой конец которой через подвес прикреплен к анальному крюку — так, что приходится постоянно искать хрупкий баланс между удушьем и болезненным давлением в анусе. А если еще и мошонку перетянут или прикрепят к соскам и яйцам зажимы с грузиками, то незабываемые ощущения гарантированы… Или побыть живым манекеном для испытания новых ударных девайсов, лишенным права на стоп-слово или стоп-жест, потому что во рту кляп, а кисти рук и лодыжки зафиксированы на жестком каркасе. Или поработать подопытным кроликом, на котором господин с подручными испытывают великанского размера дилдо, новейшие страпоны и пробки разнообразных форм и электростимуляторы — наружные и внутренние…       Прекрасная, просто прекрасная перспектива, полная «приятных и познавательных экспериментов»…       Кровожадный зверь в нем злобно щерит клыки, рука стискивает стек, дыхание учащается, и адреналин замещает собой всю кровь… Одним движением Себастьян поднимает себя из позы невольника и нависает над Магнуссеном, делает короткий замах и… вдруг непонятно как оказывается отброшен назад и, оглушенный, падает навзничь. Фигура Айсберга вырастает, нависает над ним и стек каким-то образом угрожающе покачивается уже в его руке. В ушах Морана раздается презрительное цоканье, и голос мучителя с сожалением констатирует:       — Значит, снова за старое, тигрёнок… снова бунт… какая досада…       Кончик стека тянется к лицу Себастьяна, заставляя его крепко зажмуриться в ожидании резкого удара, и… лишь проезжается с нажимом по щеке:       — Красивый, очень красивый, но такой глупый… ты мог бы добиться большего, если бы постарался угождать, а не сопротивляться мне… — теперь вместо стека его лицо трогают холодные сухие пальцы, проходятся по скулам, обводят губы, мнут подбородок, надавливая на ямку, и, как будто с брезгливым сожалением отталкивают:       — Неблагодарный звереныш, тебя стоит запереть в клетку и держать там до тех пор, пока ты не начнешь умолять меня проявить милость… пока твои голосовые связки не надорвутся от криков и глотка не пересохнет от жажды… но этого вряд ли хватит, чтобы тронуть мое холодное сердце…       Пальцы смещаются ниже, плотно обхватывают гортань, слегка придушивая, потом скользят дальше, до боли стискивают сосок… и Тигр ощущает странное — кожа там цела, прокола нет, пирсинга тоже… Значит, это все-таки сон, кошмарный, чудовищно реалистичный, но сон… и во сне действуют свои законы…       Себастьян широко открывает глаза и смотрит в лицо своему страху по имени Чарльз Огастес Магнуссен… Лицо этого немолодого мужчины, с тонкой переносицей, заостренным носом, глубокими носогубными складками, выступающими надбровными дугами, покрытое сетью мелких морщин и рябое, больше не в силах парализовать волю своим надменным выражением. А глаза — блеклые, почти бесцветные, глаза уроженца далекой северной страны — глядя сверху вниз с холодным бесстрастием уже не вымораживают кровь. Это всего лишь маска, тщательно воссозданная, умело подновляемая, но за ней прячется обыкновенный человек, ловко убедивший других в том, что он — хозяин, если не мира, то постыдных секретов и опасных тайн… и всех тех слабых и трусливых людей, кто желает, чтобы все тайное таковым и осталось…       Но у Морана нет тайн, которые стоит оберегать подобной ценой, более того — Себастьяна Морана, чья подпись стоит на контракте, и самого теперь нет, и даже Тома Стайлза больше нет, но есть Бастьен Тайгер — и он раздвигает губы, но не в оскале — в усмешке.       — Ты больше не можешь приказывать тому, кого нет, Чарли, а тем, кто я есть теперь ты не владеешь… Тот контракт закрыт, и никто ничего тебе не должен сверх того, что ты уже и так получил.       Магнуссен в удивлении приподнимает светлые брови и пристально смотрит на него поверх золотой оправы:       — Какой ты стал смелый, звереныш… Смелый и ученый… Только ты все еще тот, кто мне нужен и ты все еще здесь… — он дергает цепь, напоминая о своей власти и своем статусе господина и вдруг весело добавляет — А еще у тебя есть прелестные детки, маленькая Кэтти и такой любознательный Мартин… Кстати, это он помог мне найти тебя… милый мальчик… превзойдет отца и красотой и кротостью, когда подрастет… Ему уже восемь, да? Мммм… лет через пять его невинность и калифорнийский загар принесут мне целое состояние… и тогда, возможно, я закрою твои долги…       — Ты не доживешь. Обещаю. — Моран опирается на руки, приподнимается с пола и заставляет Магнуссена отшатнуться, выпрямиться и отступить на шаг к кровати. Пальцы подцепляют ошейник и тот сам распадается, выпуская шею пленника из кожаных объятий. Тело Себастьяна странно подрагивает и начинает меняться: во рту вырастают клыки, раздвигая и расширяя челюсти, пальцы укорачиваются, ногти заостряются и прячутся внутрь, руки, грудь, спина, шея, ноги покрываются шерстинками с полосатым рисунком, позвоночник вытягивается и вот уже длинный гибкий хвост бьет по полу и бокам тигра. Желтый немигающий взгляд впивается в человеческую фигуру, замершую в приступе парализующего страха… но рассудок Магнуссена еще борется с тем, что считает игрой воображения, иллюзией, майей:       — Ооооо, тигрёнок, воображаешь, что напугал меня? Ничего, у меня найдется клетка побольше, ты в нее поместишься и в таком виде…       — Тигрёнка здесь больше нет, Чарли. Здесь Тигр. И ты не Маугли, чтобы одолеть меня. — низко рычит Моран. Зверь весь подбирается и длинным прыжком преодолевает расстояние, отделяющее его от законной добычи.       Айсберг делает слабую попытку защититься стеком, но длинные клыки смыкаются на его жилистом запястье и с противным хрустом перекусывают сустав. Запах и вкус пущенной врагу крови пьянит покруче самого крепкого коньяка, а вопли Чарльза звучат в ушах музыкой сфер… Шелковое белье легко распадается от ударов когтей, вместе с кожей, такой тонкой и чувствительной… кровь заливает пол и кровать, на которой мужчина почти весь скрылся под полосатым телом крупного хищника…       …Человек бьется под ним, хватается за него, что-то хрипит, силясь избежать смертельной опасности, но Моран, все еще во власти звериного образа, лишь низко и утробно рычит, вдавливая жертву в матрас, как вдруг на него набрасывается другой хищник — белый кот. Его когти вцепляются в тигриную лапу и… превращают ее обратно, в руку человека.       Резкая боль от глубоких царапин тут же отрезвляет, выдергивает сознание из кошмарной реальности сна и… Моран обнаруживает, что оседлал и едва не придушил Мориарти вместо Магнуссена.       — Ох, чёёёрт, Джим! Прости, caro mio! — Себастьян отдернул руки от шеи любимого и тут же скатился с него на постель — Ты не пострадал? Я ничего не повредил тебе?       Джим, кашляя и тяжело дыша, помотал головой:       — Нет, я в порядке… ох… в порядке. А ты? Перебрал с джином и допился до делирия?..       Себастьян отрицательно покачал головой и потер лицо руками, прогоняя остатки морока:       — Нет, спиртное тут ни при чем… Мне приснилось, что я все еще в Эпплдоре… что Магнуссен снова надо мной издевается! Только на сей раз я ему не позволил больше делать это со мной, превратился в тигра и сожрал гада… ну и, видимо, увлекся… Прости, прости еще раз, я просто очень сильно разозлился и… немного вышел из себя… — он поймал руку Джима и сжал ее, потом дотронулся до щеки любовника и скользнул пальцами вдоль шеи, проверяя, все ли в порядке на самом деле.       Мориарти улыбнулся и положил руку на плечо Морана, в ответном жесте доверия:       — Бывает. На всякий случай учти, что есть альфа-центавриан строго запрещено Межгалактическим законом, и отнюдь не по соображениям гуманности — просто мы ядовиты, как бледные поганки.       Как всегда в пугающей ситуации, он шутил и с самым серьезным видом ссылался на свое инопланетное происхождение.       Себастьян с облегчением рассмеялся и кивнул:       — Учту непременно! Но… если я все еще жив, отведав особого альфа-центаврианского ммм… соуса, стало быть, у меня, как уроженца Юпитера, к вашему яду есть стойкий иммунитет…       Джим фыркнул:       — Кровь и сперма — это разные биологические жидкости, двоечник. Одно может быть ядовитым, а другое — совершенно безвредным… впрочем, кто вас знает, юпитерианских дикарей, может, вам и поганки со стрихнином нипочем… ладно, так и быть, открою секрет: надежным антидотом является крепкий натуральный кофе высокого сорта. Альфа-центавриане от него становятся менее ядовитыми, добреют и даже приручаются иногда.       — Вот как? Мммм… кажется, я видел здесь турку и пакетик с кофейными зернами… — Моран мечтательно прищурился. — Самое время заняться примирением диких тигров и ядовитых инопланетян…       «Или мне придется до утра спать в наручниках из соображения безопасности и сохранности нас обоих…» — додумал он уже молча.       — Здесь и кофемолка есть. — Джим, перегнувшись через колени любовника, цапнул с прикроватного столика смартфон и посмотрел на время. — Пять часов утра… ну что ж, момент для кофе весьма подходящий… только сперва мне нужен аспирин. Брррр, больше никогда не буду мешать бурбон с шампанским, голова как чугунный котел…       Он застонал и уткнулся лбом прямо в живот Тигра, напрашиваясь на ласку. Моран мягко погладил едва не пострадавшую шею Кошачьего царя, помассировал загривок, напряженный и как бы застывший «иголками наружу» после всего пережитого ими накануне, потом привлек Джима в объятия и потерся щекой о щёку, молча выражая благодарность за все, что тот сделал для него.       — Мрррр? — это было так похоже на кошачью «речь», что Себастьян невольно обернулся, желая понять, кто ему так мурлыкнул: разомлевший и снявший маску босса Джимми или Мазарини… но лысоид, убедившись, что аврал отменяется, мирно спал на подушке.       — Тебе надо побриться, Бастьен. Ты колешься… хотя… не спеши. Ковбойская щетина — это так сексуально…       — Пффф… — фыркнул Моран, с удовольствием зарывшись носом в короткие черные волосы за ухом Джима. — Если тебе так больше нравится, буду ходить заросший по самые брови… Но пообещай, что сам побреешь меня, когда тебе надоест вся эта растительность на моем лице… это мое давнее… тайное… желание… — он нашел губами мочку уха и осторожно прикусил ее, потом провел кончиком языка за ушной раковиной и поцеловал шею любовника там, где она соединялась с плечом… Близость теплого и расслабленного Джима, его дразнящий запах и чувственное мурлыканье разбудили фантазию Тигра и разожгли в груди и животе прежний огонь, едва не угасший в подземелье Эпплдора.       Кошачий царь поежился от удовольствия и тихо засмеялся:       — Фетиш на бритье?.. Занятно… мне нравится… Этого развлечения в нашем эротическом репертуаре пока не было. И… я не против его туда включить. Совсем не против.       Он сомкнул пальцы на члене любовника и принялся слегка поглаживать расслабленный пенис, чтобы постепенно превратить его в твердый ствол, готовый к любым нагрузкам. Долго ждать ему не пришлось: эрекция у Морана возникла в первые же секунды и принялась набирать силу с каждым последующим мгновением. И сам Тигр, вспомнив о своем горячем желании отблагодарить Мориарти за спасение, незамедлительно завладел в ответ членом любовника:       — Джииим… Джииииммииии… оххх… я сделаю для тебя все, что захочешь… я теперь полностью твой… только твой… ты мой единственный господин… единственный возлюбленный… mi corazon… — бормотал Себастьян, лаская любовника губами, языком и обеими руками, с возрастающим жаром и бесстыдством.       Планы на кофе оказались временно отодвинуты, боль отступила под эндорфиновым наркозом, и всем его существом завладела неудержимая страсть:       — Блядь… я так хочу тебя… хочу, чтобы между нами больше никто никогда не посмел сунуться… хочу, чтобы ты меня вновь присвоил… чтобы трахнул как в первый раз, в «мустанге», помнишь?.. Оххх, Джииим… — он нашел губы любовника и втянул его в долгий глубокий поцелуй, пока его пальцы жадно тискали стоящий член Мориарти.       — Мммммм… конечно, помню… — неохотно разорвав поцелуй, пробормотал Джим ему в губы. — Как такое вообще можно забыть… это ж было просто охуенно… но мы там разное делали, caro mio, ты хочешь так… чтобы я жестко отдрочил тебе… или засадил по самые яйца?       — Да, блядь, засади мне… просто выеби меня так, чтобы…       — Тихо. — ладонь Джима запечатала любовнику не в меру болтливый рот. — Ты всегда трещишь, как девчонка из группы поддержки… я понял твое главное желание, моя дорогая чирлидерша…       Он мягко толкнул Морана на кровать и заставил перевернуться на живот.       Флакон со смазкой нашелся там, где ему и следовало быть — на открытой полке столика.       Себастьян охотно подчинился, но недовольно поморщился в ответ на подначку Джима:       — Лучше называй меня своей сучкой, мне не нравятся эти бестолково прыгающие сисястые девки с их дурацкими речевками… и вообще командные виды спорта…       — Я буду тебя называть, как захочу… — рассмеялся Мориарти. — Мне нравится, когда ты злишься… я помню, как ты обзывал меня на все лады, пока мы трахались в «мустанге».       Пальцы Кошачьего царя, обильно смоченные густым гелем, легко вошли между ягодицами Себастьяна и проникли внутрь на всю длину. Легкий массаж простаты был идеальным способом заставить тело любовника быстро расслабиться и раскрыться, нужно было только сдерживать движения, избегать чересчур интенсивной стимуляции, чтобы перевозбужденный Тигр не кончил через пару минут от одних только пальцев.       Впрочем… посмотреть на это Джим тоже не отказался бы… вставить член, пока Себастьян будет кончать — оооо, такая техника, хоть и трудная в исполнении, сулила обоим незабываемое глубочайшее удовольствие.       — Ммммм, да… ооо… да… — Моран чаще задышал и прогнулся, подавшись навстречу пальцам любовника, потерся членом о шелковые простыни, не дотрагиваясь до него, подгреб подушку и зарылся в нее лицом, ограничив глубину дыхания и тем самым усиливая ощущение приятной тяжести в мошонке. Футболка на нем уже взмокла и липла к телу, а мускусные запахи обоих мужчин, близких к пику возбуждения, ощущались резче и ярче…       Закрыв глаза, Себастьян представил, как выглядит со стороны их спонтанный сексуальный акт: покорный и гибкий, как наложник в гареме, он позволяет Джиму жестко взять себя за бедра и всаживать член до упора, снова и снова, и сам жарко насаживается на него, приподнявшись на локтях над сбитой постелью. Картинка вышла до того возбуждающей, что он хрипло застонал и решил непременно заполучить этот порнофильм по-настоящему…       — Джииим… можешь прерваться на пару секунд и поставить свой смартфон так, чтобы снять нас за этим чертовски приятным занятием, ммм?       — А ты еще и вуайерист, Моран?.. — хмыкнул Джим. — Как мало я пока знаю о юпитерианских тиграх…       Шутливый настрой не помешал ему исполнить прихоть любовника, настроить смартфон для режима панорамной видеосъемки и установить на нужный уровень:       — Ну вот… улыбнитесь, сэр, вас снимает скрытая камера… Готов поспорить, на рэд-тьюбе это видео наберет полмиллиона просмотров за одни сутки… точнее, набрало бы, если бы ты вдруг решил его продать…       Он покрепче ухватил Себастьяна за бедра, ввел член, сразу вошел глубже и ускорил ритм, уже зная по опыту, как сильно Тигр заводится от подобной «скачки».       — О, нет… помнишь, я сам запретил тебе публиковать столь интимные подробности… это только для нас с тобой… когда мы будем уже беззубыми и немощными стариканами… оххх, да, да… так… и будем предаваться воспоминаниям… ааааа… еще… даааа! это видео напомнит нам, как все начиналось… оооххх… блядь… да, да, даааааа! и… может быть…       — Сбережет от простатита?.. — дыхание Джима становилось все более рваным, движения — резкими, нетерпеливыми, но он был верен себе и все еще мог шутить…       Шутка, впрочем, едва ли была услышана — Бастьена полностью поглотило удовольствие от жаркого соития и предвкушение подступающего оргазма:       — Оооо… еще… да… да… да… да… аааааа… ммммм…       Еще через несколько секунд Моран утратил способность рассуждать о чем-то, весь полностью отдавшись во власть любовника. Кожа горела, дыхание стало частым и поверхностным, и сознание туманилось от шума крови в ушах, пока сладкая судорога не позволила напряжению выйти из тела самым естественным путем. Моран весь задрожал в руках Джима и, протяжно застонав, кончил и повалился ничком на кровать, увлекая любовника за собой…       — Caro… caro mio… ti amo… mio signore… sir… — пробормотал он по-итальянски, поймав и сжав ладонь возлюбленного и ощущая свою полную принадлежность ему, как нечто совершенно правильное для себя.       Джим очень скоро догнал его и, мощно излившись, расслабленно скатился со спины любовника и улегся рядом с ним, переводя дыхание. От него все еще немного пахло алкоголем, но опьянение улетучилось, стертое огненной вспышкой взаимной страсти.       Насладившись долгожданным расслаблением, сменившим дикое напряжение последних суток, Себастьян подтянул к себе упаковку влажных салфеток и устранил с их кожи и расслабленных членов следы взаимной страсти, потом бережно провел тыльной стороной ладони по слегка осунувшейся щеке любовника и спросил:       — Как ты? В порядке?       — Я в порядке, Бастьен… — прошептал Джим, поглаживая влажное плечо Тигра, и слегка поцеловал его за ухом. — Честное слово. Мое настроение и состояние — совсем не то, из-за чего стоит терзаться… А вот ты, по-моему, не очень в порядке, друг мой… там, в Эпплдоре, между тобой и Чарльзом было что-то особенное?.. Что-то… о чем мне следует знать — или наоборот, что ты пытаешься скрыть и из-за чего тебя кошмарит?       Он еще раз поцеловал Морана в шею, долгим и нежным поцелуем, и предложил:       — Ты можешь подумать… пока я варю кофе… а потом или рассказать мне все, или… спать дальше. Не хочу давить на тебя, amore mio, но я всегда чувствую, когда близкие мне люди скрытничают. У каждого есть право хранить секреты, но мне сдается, что твоя тайна разъест тебя изнутри, как язва, если ты немедля ее не выдашь…       Себастьян повернулся на бок, лицом к Джиму, и нежно улыбнулся его заботе:       — Все, к счастью, обошлось, благодаря храбрости Дианы… но если бы она не вмешалась, то… я бы не отделался синяками на ребрах… Не хочу даже мысленно представлять, что он мог сделать со мной, пока я был в его власти… Есть лишь один верный способ прекратить пускать его в мои кошмары — стереть все это из памяти, а лучше — переписать, сделать так, чтобы все мои тематические практики были отныне связаны только с одним Домом — с тобой… Ты ведь не откажешь мне в этом, не передумаешь? — с последним вопросом, Моран вновь сжал ладонь Мориарти, потом подтянул ее к губам и поцеловал, признавая власть только этой руки над собой.       Джим посмотрел на Себастьяна без улыбки, без малейшей тени привычной кошачьей иронии, и кивнул, как будто речь шла об официальном подписании очень важного договора:       — Мне казалось, что мы все это уже обсудили… и договорились… но если тебе важно УСЛЫШАТЬ от меня… если нужно еще одно заверение… считай, что ты его получил здесь и сейчас. Я не передумаю и не откажусь быть твоим господином лишь потому, что ты побывал в руках у своего прежнего владельца. Прежнего, ибо теперь ты ему ничего не должен.       Кончиками пальцев он провел по соскам Морана, все еще болезненным и припухшим после пирсинга, и проклял свою затею — но после поблагодарил себя за то, что послушался интуиции и как раз накануне похищения заменил колечки штангами. Иначе… Джим содрогнулся, ощутив всей кожей, какую боль мог причинить «тигренку» садист-Магнуссен, если бы у него в прямом смысле слова «дошли руки».       — Скажу больше, Себастьян: я больше не буду терпеливым и милосердным. Я убью любого, кто посмеет хотя бы приблизиться к тебе без твоего желания — и без моего на то дозволения.       — Спасибо… это то, что я хотел еще раз услышать и услышал… — Моран благодарно прижался лбом к плечу Мориарти и без тени сомнения пообещал — и уничтожу любого, кто только замыслит как-то навредить тебе или Диане… или твоим планам…       Они с минуту просто молчали, но Морана заботило одно незавершенное пока дело, и то, какое участие в нем Джим оставит своему верному Тигру:       — Ты уже принял решение о дальнейшей судьбе Айсберга? Поручишь разобраться с ним мне или кому-то другому?       — Хмммм… не могу сказать, что у меня есть какие-то определенные планы насчет его персоны — но если желаешь, я его тебе подарю. Он, в общем-то, уже готов… уложен, разделан и перевязан шелковой лентой. Я хотел, чтобы это стало частью завтрашнего сюрприза, но ты, как нетерпеливый ребенок, требующий подарок до наступления Рождества, вечно мне их портишь. Право, не стоит и стараться.       Моран на мгновение виновато опустил взгляд, но тут же вновь открыто посмотрел Джиму в глаза:       — Простите, сэр, что снова путаю ваши планы, но… нет. Я не думаю, что хотел бы такой «подарок» на Рождество… Моей власти над ним хватит ненадолго — я очень быстро сломаю ему шею. Но если есть наказание хуже смерти, и в вашей власти назначить его, то я… прослежу за исполнением.       — Ну-ну… не огорчайся. Ты так близко к сердцу принимаешь каждое мое слово. И… очень буквально. — Джим поцеловал Себастьяна в висок и потерся носом о его щеку:       — Значит, сюрприз все-таки получится, потому что… его смысл совсем не в том, чтобы предложить тебе Чарли в качестве личного раба. Полагаю, caro mio, ты успел понять, что я предпочитаю изящные и многоходовые решения. А теперь давай-ка все же выпьем кофе… Это единственный способ исправить последствия извращенного секса, шампанского и бурбона в моей бедной голове.       Тигр оживился, временно выкинул все мысли про Айсберга из головы, скатился с кровати и, порывисто обняв Мориарти, шепнул:       — Я в душ, буду в твоем полном распоряжении через три минуты… — но, как будто спохватившись, тут же принял смиренную позу и кротко уточнил — Вы ведь позволите мне слегка освежиться, сэр?       Джим сделал страдальческую гримасу, достойную Мазарини, и шлепнул любовника по заднице:       — Нет, ни за что! Будешь неделями ходить грязным, потным и в потеках спермы, и нужду справлять исключительно в лоток… если я разрешу… Ха-ха. Тигр, уймись, знай меру в покорности. Покорность и послушание — далеко не одно и то же. Не нужно спрашивать у меня дозволения, чтобы умыться или отлить. Быть может, ты еще не понял, друг мой, но я идейный противник рабства…       — Понял-понял, и уже давно. Это была провокация с моей стороны. И она удалась — теперь я уверен, что ты не считаешь меня настолько слабым и зависимым, чтобы нуждаться в твоем тотальном руководстве. — Тигр, по-мальчишески дразнясь, высунул язык, потом широко улыбнулся и, совершенно свободно поцеловав Джима, исчез в ванной.       Три минуты спустя, взбодрившийся Себастьян застал Джима в кухонной зоне, сосредоточенно колдующим над кофемолкой, и, подкравшись сзади, внезапно крепко обнял его обеими руками.       — Пффффф… Тигр! — слегка пожурил любовника Кошачий царь. — Как ты тихо ходишь… просто ужас наводит. Настоящий ассасин... Тебе нужно дать несколько уроков Мазарини — этот топает и клацает когтями, как ебанутый слон… несмотря на то, что вроде бы кот.       — Вряд ли ему понравится идея брать у человека уроки бесшумной походки… Он определенно полагает, что это мы топаем, как слоны, а еще всячески нарушаем покой его высокопреосвященства, разнузданно предаваясь содомскому греху прямо в его личных апартаментах… — Моран с удовольствием взъерошил губами и носом волосы на затылке Джима, мурлыкнул и провел по его шее своими, еще мокрыми после душа. Разгоряченная кожа Кошачьего царя сразу же покрылась мурашками:       — Оййййй… ааааа… аааа грех холодового истязания моей шеи как называется?! — Мориарти поднял плечи, защищаясь от новой попытки принудительного освежения.       — Ммммм… не знаю, но… может быть, его можно искупить… и он искупается вот так? — теплые губы Тигра прошлись по свежему мокрому следу, собирая капли воды и отогревая кожу горячим дыханием. Его член, ничем не прикрытый, но уже пришедший в состояние полуготовности, потерся о бедро любовника, оставляя такой же влажный след на тонких пижамных штанах, которые Джим натянул то ли из куртуазности, то ли ради удобства.       Против предложенного «искупления» Кошачий царь возражать не стал, и, подавшись назад, теснее прижался к Тигру… при этом его руки вслепую, но безошибочно продолжили производить необходимые манипуляции, чтобы получить кофе. А будет ли оргазм приятным дополнением к напитку, или напиток «после» придаст особенное послевкусие оргазму — не так уж и важно…       Руки Морана скользнули ниже и легли на верхнюю часть бедер любовника, пальцы проникли под край штанов и вслепую отправились изучать то, что скрывала легкая ткань. Тигр положил подбородок на плечо Джима, щекоча чувствительную кожу короткой щетиной, и завороженно следил, как руки итальянца превращают маслянистые кофейные зерна в насыщенно пахнущий порошок, как порошок отправляется прямиком в узкое горлышко джезвы, как туда же льется холодная вода и моментально запотевшее донце медного сосуда шипит, соприкоснувшись с горячей плитой…       — Есть три процесса, которыми я готов любоваться вечно — это восходы и закаты солнца, водопад Ниагара и то, как ты делаешь нам кофе…       — Я тоже люблю… люблю наблюдать за тобой, когда ты варишь кофе, Бастьен…       — У меня так не получается, а вот ты творишь настоящую магию… — тихо признался Себастьян, приостановив наступательную операцию собственных пальцев на податливое тело Джима. Но тут же внес еще одно дополнение:       — Нет, все же не три, а четыре процесса… — и провел подушками пальцев вдоль полоски темных волос, спускающихся к основанию члена. — Обожаю смотреть, как он у тебя встает…       — Ммммм… я польщен… — промурлыкал Кошачий царь и, сняв кофе с плиты, отодвинул джезву на безопасное расстояние:       — Пусть… настоится… а ты, amore mio, надеюсь, не ограничишься только визуальным рядом?       Джим резко повернулся и, обхватив любовника, потерся о него бедрами, и, конечно же, при этом соблазняющем движении напряженный член ткнулся в такой же напряженный ствол Себастьяна.       Моран охнул от неожиданного и чувственного маневра, но тут же сделал ответный ход: сам прижался плотнее к любовнику и качнул бедрами, как в ламбаде или бачате:       — Не ограничусь, будь уверен… Еще мне нравится твой запах и вкус… и… ммм… как ты чувствуешься под моими пальцами и… внутри… — он захватил в ладони оба навершия и слегка прижал их друг к другу, продолжая плавно по-кошачьи «крутить хвостом». Сейчас Тигру не помешал бы тот анальный плаг, к которому крепился длинный полосатый хвост, своим покачиванием доставлявший много приятных ощущений его заднице… Это была единственная вещь во всем арсенале Айсберга, по которой Моран испытывал нечто вроде ностальгии.       — Ты позволишь?.. — спросил он и, взглянув вниз, красноречиво провел языком по губам. Последний раз, когда Моран делал Джиму минет, был всего пару дней назад, но казалось, что с тех пор прошла вечность.       — Да… да… — прошептал Джим и мягко надавил на плечи любовника, побуждая опуститься на колени. — Давай же, сделай это… выпей меня.       Себастьян не заставил себя упрашивать, он плавно принял коленопреклоненную позу, оттянул вниз пояс штанов Мориарти и, полностью высвободив мощный ствол, приветственно поцеловал головку. Джим поощрил его прерывистым вздохом и стоном сквозь зубы. Он не смотрел вниз, наоборот, закрыл глаза, вплел пальцы в волосы Себастьяна, но не пытался управлять движениями, желая, чтобы любимый сделал то, что хочет, и последовал всем своим фантазиям.       Поддерживая и слегка массируя тяжелую мошонку одной рукой, Тигр несколько раз провел языком от навершия вниз и обратно, а пальцами второй руки проник к анусу любовника. Лаская Джима с двух сторон в самых чувствительных местах, Себастьян очень быстро сам дошел до края, за которым его собственная разрядка могла последовать в любой момент. Но сейчас его главной заботой было удовольствие любовника, он полностью сосредоточился на том, что делали его язык, губы и пальцы…       Это помогло без всяких колец и ремешков удержать состояние приятного и сильного предоргазменного возбуждения до момента, пока его слуха не коснулся громкий хрипловатый стон, а рот не наполнился солоноватым семенем…       Проглотив все до капли, Моран обхватил свой член и, сделав несколько быстрых движений, излился сам:       — Ооооо, дааа… — и облегченно рассмеялся, прислонившись щекой к колену Джима и обняв его ноги:       — Кажется, ваша альфа-центаврианская терапия сработала на все сто, почтенный дотторе… Еще несколько сеансов — и я полюблю пить кофе со сливками или даже с сахаром…*

***

      Джим сдержал свое обещание: еще и суток не прошло с момента его триумфального возвращения домой, как ему пришло зашифрованное сообщение от Павича. Мориарти прочитал его с холодной улыбкой, удовлетворенно кивнул и скомандовал:       — Тигр, собирайся, мы едем закончить начатое! — и, когда Себастьян взглянул на него в готовности повиноваться, добавил уже гораздо мягче:       — Золотое яблочко созрело и само упало мне в руки… Ты готов получить свой подарок?       — Готов, босс.       В голосе Морана не было и тени сомнения. Он как следует отдохнул и успел более-менее справиться с последствиями похищения и новой встречи с Магнуссеном… но адреналин все же закипел в крови от близости эффектной развязки, которой предстояло окончательно освободить его от всех обязательств, когда-то данных шантажисту против воли.       Еще только постигая науку «нижнего», он много раз представлял себе в красках, как расправляется с ненавистным доминантом, какими способами лишает его жизни, заставляя как следует помучиться, но… Айсберг был осторожен и не предоставил ему ни единого шанса реализовать покушение хотя бы раз. А за импульсивную попытку сбежать наказал так, что надолго отбил охоту повторять подобные опыты. И только ценой длительного притворства Морану удалось усыпить его бдительность настолько, чтобы вторая попытка оказалась успешной, и не сразу, но вернула ему хотя бы видимость свободы.       Теперь же все должно развязаться окончательно, но каким образом, Моран так и не представлял… Мориарти вцепился в свой сюрприз, как кот в сырое мясо, и не раскрыл ни единой детали плана возмездия, твердо обещая только одно:       — Ты останешься доволен.       …И вот «линкольн» умчал их за пределы Манхэттена, в сторону владений Магнуссена, но, когда у Морана уже возникло подозрение, что они направляются в Эпплдор, кортеж свернул в другую сторону и несколько минут спустя Майкл остановил машину у неприметного складского комплекса. Джим Мориарти в окружении своих итальянских сородичей жестом пригласил Тигра следовать за собой, и он, как в тумане, спустился вниз, в полутемные подземелья, шагая по пятам Кошачьего царя, легко ориентирующегося в этих лабиринтах, и едва не налетел на него, когда тот остановился у железной двери и сделал знак «тишина». Звуки и голоса сопровождающих затихли, зато из-за двери раздалась приглушенная брань сразу нескольких мужских голосов и чьи-то откровенно жалобные стенания.       Кто-то из эскорта открыл тяжелую створку, и первое, что Моран увидел, войдя в просторный зал — это странная и немного пугающая композиция из живых обнаженных тел, соединенных друг с другом в каком-то хаотическом переплетении с помощью наручников, веревок и цепочек… Это были охранники из Эпплдора, и, судя по тому, каким взрывом брани они встретили вошедших — им уже изрядно поднадоело изображать нечто среднее между фонтаном Треви и барельефом с битвой титанов…       — Добрый вечер, синьоры. — проговорил Мориарти своим певучим баритоном, но с ледяными интонациями Декса Десмонда. — Надеюсь, вы успели по нам соскучиться… а заодно и обдумать свои поступки, из-за которых вы здесь и оказались.       В ответ на приветствие зазвучал целый хор голосов, по большей части все еще полных гнева, а не смирения:       — Иди к дьяволу, макаронник!       — Освободите нас, сэр! Пожалуйста…       — Я вообще ни при чем, я водитель и просто делал свою работу, для которой меня наняли! Так на каком основании вы удерживаете меня здесь, с ними заодно?       — Мадонна, я больше не выдержу, я уже ни рук ни ног не чувствую, чертов садист!       — Здесь чертовски холодно, верните хотя бы одежду!       — Да, и воды, хотя бы воды дайте попить!       — А лучше вискаря! И покурить!       — Это самые настоящие пытки, между прочим! Это незаконно!       — Эй вы, петухи драные, а ну заткнулись живо, если не хотите тут еще неделю прохлаждаться! Кто там водички просил? Самым дерзким я мигом организую водные процедуры, благо до Гудзона всего ничего! — рявкнул знакомый голос с сильным славянским акцентом, и Павич грузной тенью выступил из-за живой скульптурной композиции.       — Эти лоси еще пусть помаринуются, босс, видишь, мяско пока жестковато…       — Вижу, — цинично улыбнулся Мориарти, не выказывая, вопреки обыкновению, ни малейшего сочувствия к «бедным жертвам мафиозного произвола». — И думаю: а не отправить ли гастрономическую посылочку одному господину в Балтиморе, известному полиции штата под именем Чесапикского потрошителя?.. Он, говорят, большой знаток по части разделки, маринования и посолки грубиянов, а также приготовления из их филея и ливера изысканных блюд…       Павич осклабился и небрежно похлопал кого-то из прикованных мужчин по оголенному бедру:       — А что ж добру-то пропадать? Я рефрижератор мигом подгоню, только прикажите, босс! Ему энтого филея и ливера на пару лет точно хватит, еще и сосисок, и тушенки впрок накрутит. А федералы в Балтиморе нам спасибо скажут, что накормили людоеда-то ихнего.       — Супер. Готовь рефрижератор. Поедут по документам как датская говядина…       Идея безжалостного итальянца стала последней соломинкой, сломавшей сопротивление узников: они почему-то сразу поверили и ему, и Павичу — и ответили громкими стонами ужаса и мольбами о пощаде…       Джим проигнорировал обращенные к нему возгласы и полные страха взгляды и живо поинтересовался:       — Ну, а главный фрукт созрел для переговоров?       — Созрел, созрел. Еще как созрел… Сюда, босс!       Павич указал Джиму и его свите дорогу и сам пошел впереди, к следующей железной двери, за которой скрывался зал поменьше. Посреди этого помещения стояли знакомые Морану колодки, а в них… оооо, Себастьян даже глазам своим не сразу поверил, но все же убедился воочию: длинное бледнокожее тело, неуклюже перебирающее коленями по жесткому каменному полу принадлежало именно Айсбергу, как и заключенные в деревянный плен руки, ноги и голова, с непривычно растрепанными поредевшими волосами и обнажившимися залысинами.       Едва заслышав шум открывающейся двери, Магнуссен кое-как выкрутил затекшую шею и, лишенный очков, близоруко сощурился, пытаясь разглядеть среди вошедших того ловкача, на чей трюк он так бездарно купился.       Распознав Мориарти и усмехнувшись дрожащими губами, бывший «король шантажа» проскрипел:       — Аааа, Джеееймс… вот и ты, наконец… Признаю, это был эффектный ход, отдаю должное твоей изобретательности и настоящему итальянскому коварству… и… пожалуй, даже поменяю свое мнение о тебе, как о слишком мягком доминанте… ты убедительно доказал, что можешь быть очень-очень жестким… — тут он снова попытался облегчить свое состояние, переместив болезненно-натруженные колени и перераспределив вес, давящий на них. Но Моран прекрасно знал, что это едва ли поможет избавить тело от дикой ломоты и мышечной боли, и благодарно взглянул на Мориарти, подтверждая, что вполне доволен подобной «компенсацией» его недавних мучений.       — Добрый вечер, Чарли. Вижу, ты немного натер коленочки… ничего, говорят, это даже полезно, профилактика артрита и все такое. Нам с тобой есть что обсудить, но всему свое время… а для начала тобой займется мистер Моран. Нет-нет, Чарльз, не спеши возражать! — Мориарти предостерегающе поднял палец. — Дело в том, что твоя дальнейшая судьба… скажу больше, твоя жизнь и смерть… целиком и полностью зависят от мистера Морана. Поэтому прими мой добрый совет: будь осторожен и тщательно, очень тщательно обдумывай свои слова. Каждое слово, Чарльз.       Кошачий царь перевел взгляд на Тигра, слегка кивнул головой и коротко сказал:       — Он твой.       — Благодарю, сэр… — без тени сарказма ответил Себастьян и, подойдя поближе к колодкам, встал так, чтобы пленник видел перед собой только его ноги. Сердце бывшего саба забилось быстрее, дыхание сделалось тяжелым от переполняющих его чувств, а грозные богини мщения Эринии наперебой заголосили, предлагая варианты возмездия мучителю.       Магнуссен последовал совету Мориарти и замер, храня напряженное молчание. Только нервно сжимал и разжимал мертвенно-бледные пальцы, затекшие и застывшие, как и все прочее тело. А Себастьян неспешно разглядывал бывшего «верхнего», так же храня полное молчание и перебирая различные способы наказаний — и те, что ему самому довелось принимать от него, и те, за исполнением которых он наблюдал со стороны, и те, что сам изобретал, валяясь замученным полутрупом на вонючем матрасе в мрачной темнице Эпплдора…       Несомненно, этот садист заслужил каждое из них, причем неоднократно. Будь у него даже девять кошачьих жизней, ему не хватило бы их, чтобы сполна расплатиться за совершенные преступления и изломанные судьбы столь многих… Но, чем больше Моран погружался в роль палача-экзекутора, тем большее отвращение испытывал к предстоящему выбору, каким бы он ни был. Разум отказывался прислушиваться к мстительно-жестоким фантазиям и делать выбор в пользу той или иной казни, ибо смерть, даже сопровождаемая долгими мучениями, была бы недостаточной карой для Айсберга.       Затянувшееся молчание «тигренка» внезапно ставшего вершителем его судьбы, равно как и немота стоящих в паре шагов от него Джима и Павича сделались самой настоящей пыткой для Чарльза, и он не выдержал:       — Ммммистер Моран… признаю, что в отношении вас мной было допущено несколько ошибок… кхм… проступков… или даже действий, которые можно счесть предосудительными… Но вы ведь человек разумный… что убедительно доказали вашим стремлением избавиться от неприемлемых условий контракта… и я готов… готов вам компенсировать все издержки… весь урон, причиненный вам и вашему здоровью… — он попытался извернуть шею и поймать взгляд своего бывшего пленника, но не смог и обреченно уронил голову, потом набрал в грудь воздух и начал торги:       — Так сколько вы хотите? В какую сумму оцениваете… — но осекся, услышав предостерегающее цоканье над своей головой.       — Кажется, я не разрешал тебе говорить. А мистер Мориарти честно предупредил тебя, Чарли, чтобы ты хорошенько обдумывал свои слова. — Моран присел перед ним на корточки, положил руки на верх колодок и слегка наклонил их назад, чтобы Айсберг смог встретиться с ним взглядом, не сломав себе шею:       — Чтобы ты больше не питал никаких надежд на откуп, я первым делом попрошу моего доброго друга и покровителя разорить тебя, выдернуть из-под твоей тощей задницы золотой трон медиамагната, трон, который ты построил на боли, крови и страданиях своих жертв. И это разрушит первый из столпов твоей власти — деньги. Потом я уничтожу твои архивы, если потребуется — сожгу вместе с Эпплдором. Прознав об этом, за тобой начнут охоту все, кого ты шантажировал, и так рухнет второй столп — страх перед твоим могуществом и всеведением. Третий же столп — твои личные связи, рухнет сам, едва ты лишишься первых двух, ибо кому ты нужен без денег и рычагов давления?       Моран замолчал, не ожидая, что Магнуссен ответит ему на риторический вопрос, но не отвел взгляда от блеклых глаз скандинава, сполна насладившись тем, как менялось их выражение — от холодной ненависти к откровенному страху оказаться именно в таком положении — без денег, без власти и без связей… Никакая телесная пытка, никакое наказание, причиненное плоти мерзавца, не могли сломать его вернее, чем утрата так тщательно возводимой им вокруг себя зоны неприкосновенности.       — Не обещай того, что никогда не сумеешь исполнить, тигрёнок! — с внезапной злостью в голосе вдруг ощерился пленник и, извернув шею, обратился к Мориарти — Джеймс, ты ведь знаешь, что у меня есть чем ответить на угрозы твоего… кхм… мистера Морана! Клан Бальдини и семейство Туччи доверяют мне не меньше, чем тебе — твои Дженовезе! А с моими связями в Вашингтоне и ФБР твои ванильные любовники из прокуратуры Нью-Йорка и Нью-Джерси не идут ни в какое сравнение! Спроси у своего дяди Тито, что ему будет выгоднее — сотрудничать со мной или настроить против себя остальные итальянские кланы?       Джим подошел к Морану, присел рядом с ним, холодно взглянул на Магнуссена — так удав мог бы смотреть на свою добычу — и сделал контрольный выстрел в самую сердцевину подтаявшей глыбы ледяного высокомерия:       — Увы, мой бедный Йорик, кланы Бальдини и Туччи обезглавлены, а их фамилиаре, прознав о том, что один двурушник предал их интересы, передали контроль над своей казной представителям клана Дженовезе. А те мастодонты, на кого ты долгое время делал ставку, вскоре выйдут на пенсию, и угадай, кто же их заменит…       Мориарти похлопал Морана по плечу и встал, подавая ему пример. Но уже в дверях обернулся и как бы между делом обронил:       — Да, Чарльз, у тебя же сегодня день приемов. Ты так желал скорой встречи с одним высокопоставленным чиновником, что я расстарался ее тебе устроить. Мистер Холмс-старший будет здесь примерно через… полчаса. Полагаю, вы с ним чудно поболтаете, пока его младший брат в компании комиссара с особыми полномочиями и ордером на обыск навещают Эпплдор. Счастливо оставаться!