Люблю вас, мистер Старк

Вот уже добрых десять минут Тони безрезультатно пытается разобраться в присланных ему чертежах не то ядерного реактора, не то кофеварки, никак не может сосредоточиться на этом занятии и оттого все сильнее раздражается. Нетрудно догадаться, что после этого задача сосредоточиться становится уже практически невыполнимой. Замкнутый круг, чтоб его. Причина его раздражения валяется на желтом диване — между прочим, притащенном сюда именно по его просьбе, ведь «Ну, Тони, ну как ты не видишь, тут просто необходимо яркое пятно!». Нагло закинул ноги на спинку и весело болтает по телефону, то и дело прыская и переходя на неразборчивую трескотню. Точнее, не совсем так — причина, конечно, болтает по телефону, но не с этой стороны трубки, а с той. Она имеет уйму совершенно невозможных кудряшек, подозрительный взгляд исподлобья, острый язык и имя Мишель Джонс. Тони мрачно думает, что, если бы Питер узнал, что Тони, как желторотый сопляк, ревнует его к подруге, которая ему почти как сестра, то ржал бы полдня минимум. Но ничего не может с собой поделать: Питера он готов ревновать ко всему свету. Потому что свет огромный, жадный и беспринципный, а Питер, такой чудесный Питер — на весь свет один-единственный! Тони намерен показать этому свету смачный и нахальный «фак». *** — Между прочим, мне сегодня снился очень странный сон, — ненароком сообщает он во время обеда, роясь в вазе с фруктами и выискивая самый спелый персик. — М-м? — невнятно обозначает свое присутствие Питер, не отрываясь от книги, в которую, кажется, дай ему волю, вообще бы с головой забрался. Тони вытягивает шею, чтобы увидеть обложку. «Курс линейной алгебры» Винберга. Кто бы сомневался… — Ты ужасен, — громко сообщает он ему и возмущенно вгрызается в ни в чем не повинный персик. — Что? — наконец непонимающе смотрит Питер, явно не слышавший ни слова из сказанного. — Ты о чем? Ну хотя бы отвлекся… Тони гордо засчитывает с трудом выцарапанный балл в свою копилку. — Я говорю, что мне снился очень странный сон. Вокруг меня летали белые платья. Много-много белых платьев. А еще красивые, перевязанные белыми ленточками букеты. Эти негодяи старательно колотили меня по голове — не иначе как приняли мою черепную коробку за барабанную установку. Я вот теперь думаю, к чему бы это… Питер розовеет, принимается нещадно грызть губу и смотрит, слегка наклонив голову, так внимательно, что Тони празднует окончательную победу над вмиг позабытой алгеброй. — Ты опять про это? — Питер… — вздыхает Тони и машинально начинает барабанить по столу. — Ты никак не хочешь понять, что я совершенно серьезен. Мы далеко не первый раз поднимаем этот вопрос, ты вроде бы каждый раз соглашаешься, но снова и снова делаешь вот это лицо Бемби, которому сообщили, что сегодня он читает лекцию в Кембридже. Питер отворачивается, мелко подрагивающими пальцами принимается долго и методично укладывать ложки на столе в некоем лишь ему одному ведомом порядке, затем, видимо, не удовлетворившись результатом, начинает складывать их в иной последовательности. — Ты их еще в шахматном порядке не сложил, — сухо советует Тони, нервно постукивая ногой по полу, — а когда закончатся, дай знать, я тебе вилок принесу. Только, будь добр, ответь хоть что-то, а потом все столовые приборы твои. — Да черт же, Тони! — наконец срывается Питер, отталкивает очередную ложку так, что та с лязгом обиженно летит на пол, и рывком поворачивается к Старку. — Конечно, я хочу этого! Я же в тебя влюблен, по-моему, дольше, чем себя помню. Я по ходу в животе у мамы сидел и пускал счастливые пузыри, когда она проходила мимо твоих плакатов. Но я до сих пор не могу поверить, что это все взаправду. Ну вот кто ты и кто я? Смешно же! Что за сказка о Золушке на современный лад?! Вот ты сейчас загорелся этой идеей и не видишь препятствий, прешь напролом, а потом остынешь, угомонишься и вдруг пожалеешь? А менять что-то будет поздно… Тони очень хочется, во-первых, уронить челюсть, во-вторых, заорать: «Ты с кровати упал и головой ударился?!» и, в -третьих, опрокинуть стаканчик любимого Джека Дэниелса, ибо на трезвую голову это переварить ну совершенно невозможно. Но так как ни одно из желаний не осуществимо (кроме, разве что, челюсти, от которой толку, если честно, маловато), он молчит пару мгновений, прося неизвестно у кого терпения и выдержки. Да побольше. — Малыш, — наконец произносит он. — Вот честно, стоило начать этот разговор, чтобы узнать, что ты обо мне думаешь. Я-то полагал, что между нами все давно понятно и ничего не надо говорить. Но, оказывается, я сильно ошибался. Так вот, скажу это один раз и повторять не буду, слушай очень внимательно… Если кто-то здесь и боится кого-то потерять, так это я тебя. Потому что ты прав: кто ты, а кто я? Ты нереальный, Пит, просто нереальный. Я больше не знаю таких, как ты. Таких умных, честных, справедливых, искренних. И, блять, охрененно красивых! Если сейчас Питера сфотографировать, то можно смело ставить снимок в Википедию. В качестве иллюстрации к статье «Шок». — И да, кто я? Я — столетний алкоголик, эгоист, развратник и беспринципная сволочь. Если ты все еще своим паучьим мозгом не понял: это ты для меня слишком хорош, а не наоборот. И это мне надо бы бояться, что вместо того, чтобы напропалую развлекаться, как и полагается в твоем возрасте, ты торчишь тут со мной. Трястись, что однажды ты встретишь шикарную девицу с огромной грудью и ногами от макушки. А у меня, увы, ни того ни другого… Но ты же помнишь, что я эгоист? Я хочу тебя себе, целиком и полностью. Хотя да, я охренеть как боюсь, что однажды ты остынешь, угомонишься и захочешь уйти. А я даже не уверен, что смогу тебя отпустить. Последние слова он произносит — выдавливает, роняет, выжимает из себя — стоя у окна, куда отошел (точнее, сбежал), не в силах больше смотреть в прожигающие его глаза напротив. Он бы никогда не подумал, что его сердце может колотиться с такой скоростью. Казалось бы, после всего пережитого этому потрепанному кусочку плоти уже ничего не страшно. Ан нет. Питер Паркер оказался пострашнее читаури, Гидры и Альтрона… — И вот теперь, карапуз, после того, как, надеюсь, ты меня услышал, скажи уже хоть что-нибудь. А то я чувствую себя словно в театре одного актера. Он очень надеется, что это прозвучало весело, легко и самоуверенно. Ну хорошо, пусть не весело, но хотя бы не так болезненно и жалко, как услышалось ему самому. Оборачиваться и видеть в глазах Питера вердикт страшно до одури, и он не двигается до тех пор, пока позади не слышатся торопливые шаги. Горячие руки мягко прижимают его к себе, вцепляясь в футболку на животе, а в основание шеи взволнованно утыкается нос. — Ну что я могу ответить, а? — скорее чувствует, чем слышит Тони. — Ты же все равно не отстанешь. Сердце все еще взбудораженно подпрыгивает, как на батуте, но в голове уже разливается бережное тепло. Тони гладит его ладони, ощущая, как беспомощно губы расползаются в глупой и донельзя счастливой улыбке и, наконец, свободно смеется. — Типа проще дать, чем объяснять, почему нет? — В точку, — охотно соглашается Питер и жмется еще крепче. — Вот только знаешь… В его голове опять звучит что-то такое, от чего Тони становится не по себе. Да что ж еще-то?! С этим невыносимым мальчишкой он прокачает скилл своего терпения до уровня «Бог». Он резко разворачивается и поднимает его за подбородок. — Ну? Питер мнется, бегает взглядом по стенам и мебели, а затем решительно вскидывает виноватые глаза на Тони, уже собравшегося вновь рухнуть в пучину страха и рефлексии. — Ты же захочешь пышную церемонию, чтобы круче… не знаю даже кого… английских принцев и арабских шейхов каких-нибудь. Чтобы во всех глянцевых журналах и на каждом экране. А я так не хочу всего этого. Тони хочется рассмеяться от облегчения. Наверно, Питер когда-то перестанет быть ребенком, но явно не в обозримом будущем. И, черт, как же Тони это нравится!!! Он хватает Питера за руку, падает на так удачно подвернувшийся стул и настойчиво тянет, почти роняя к себе на колени. — Да хрен с ней, церемонией, — радостно соглашается он. — Хочешь, вообще пойдем и, никому не сказав, просто распишемся в первой же попавшейся префектуре. Обеспечим старых мисс из канцелярии впечатлениями на всю их жизнь. А самую роскошную свадьбу в новейшей истории устроим позже, если ты все же ее захочешь. Питер, явно расслабляясь, хохочет, кладет обе руки на плечи и смотрит на Тони. Вероятно, именно таким взглядом психиатры смотрят на пациентов в преддверии вынесении решения: совсем безнадежен бедный псих или еще есть шансы. — Идея совершенно бредовая, но в ней определенно что-то есть. — Идея просто офигительная, — Тони просто пышет энтузиазмом, подтаскивая Паучка плотнее к себе. — Я только сейчас понял, сколько в ней скрытого потенциала. Вот представь: приходим мы с тобой, разодетые в шикарные смокинги, на премьеру нового мюзикла на Бродвее или на день рождения Билла Гейтса. — Ты же на Оскар хотел? — Нет, передумал, — энергично мотает он головой. — Пошло и примитивно. На Бродвее круче и вычурнее, поверь мне. Так вот, заявляемся мы туда, сверкая улыбками, бриллиантовыми запонками, и целуемся у всех на виду. — Фу! Не дождешься, не буду я тебя целовать. Питер даже губы надувает и, демонстративно отстраняясь, скрещивает руки на груди, всем своим видом давая понять, что в этой авантюре он не участвует. Впрочем, на Тони все его уловки давно не действуют: у него иммунитет. Он тянет Паучка обратно и так возбужденно поблескивает глазами, что тот, усмехнувшись, подчиняется. Слишком хорошо знает он этот задорный блеск в глазах Тони Старка, чтобы ему сопротивляться. — Ладно, на первый раз я один справлюсь, — Тони милостив и великодушен. — Так вот, я тебя облизываю перед всеми камерами, а наутро интернет и вся пресса кричат о молодом любовнике старого развратника Тони Старка. — Оооо, — с невольным оживлением тянет Питер, видимо, догадавшийся, к чему он клонит. — Кажется, я знаю, до чего додумался твой, конечно, гениальный, но еще и жуть какой испорченный мозг. Ты пару дней молчишь, как рыба, пока тебя атакуют журналисты с вопросами и просьбами об интервью, а в прессе разворачивается истерия. — Умница мальчик, — Тони не скрывает своего удовлетворения. — Именно! А потом, когда все уже уверятся, что я окончательно утонул в пучине греха, созываю пресс-конференцию, предъявляю на всеобщее обозрение свидетельство о браке и засуживаю нахрен все эти жалкие газетенки на нереальные суммы за клевету! Как тебе идея? — Гениально! Так вот зачем тебе вообще нужна была вся эта свадьба! — Конечно! А ты как думал? Для чего же еще?! Питер заливается смехом так открыто и свободно, что Тони не может оторвать от него глаз. Он чувствует себя девочкой—фанаткой, тающей от присутствия своего кумира, и, мать твою, его это более чем устраивает! Он аккуратно спихивает Питера с колен, резко встает и тут же хватает его за запястье. — Тогда пошли. — Куда? — мальчишка несколько теряется от такой резкой смены событий. — Искать ближайшую префектуру, конечно же. Что он там думал про статью «Шок»? Лицо Питера ярко и наглядно олицетворяет сейчас собой понятие «ступор». — Вот прямщас? — потерянно лепечет он, наконец, отмерев. — Прям вот так? — А чего тянуть? — Тони храбр и уверен в себе, внешне, во всяком случае. — Или ты все же мечтал о белом платье? Вообще-то да, фата была бы тебе к лицу. Можем заехать в свадебный салон, если ты так настаиваешь. Питер прижимает руки к щекам, которые полыхают алым заревом, и, кажется, пытается понять, кто он, где он и почему он слушает этого безумца. — Ты сошел с ума, — заявляет он, пытаясь звучать убедительно и возмущенно, но Тони явственно различает такие знакомые нотки взволнованного предвкушения. — Знаешь, по новым теориям это заразно, — ухмыляется Тони и выволакивает его из комнаты. *** Разморенно валяющийся на кровати Питер задумчиво крутит на пальце простое, лишенное всяких украшений кольцо и пытается понять, в какой момент он все же угодил в сказку про Золушку. Ведь он даже туфельку не терял! Он совершенно точно уверен, если его когда-нибудь спросят (а его обязательно спросят!), как же они поженились, он не сможет выдавить из себя ничего вразумительного. В голове полная каша из хаотичных образов, эмоций, воспоминаний, на вершине которой гордо красуется ошарашенное лицо миссис Малли. Пожилое, крючконосое, перечеркнутое ярко-красными губами и совершенно ошалевшее, когда в дверь их конторы стремительно вошел не кто иной, как сам Тони Старк, и потребовал немедленно зарегистрировать их брак вот с этим молодым человеком. Миссис Малли теперь точно знает, что будет рассказывать внукам и правнукам вплоть до своей смерти. Питер, сам до сих пор себе не веря, что это случилось именно с ним, вновь и вновь прокручивает в голове, как выслушивал ее срывающиеся вопросы про «согласны ли они в горе и в радости». Как отрывисто ответил: «Да» Тони, и как нервно выдавил это коротенькое слово он сам. Как вдруг откуда-то возникли два скромных кольца, севших изумительно прямо по размеру, что вообще-то наводило на подозрения. Как уже немного освоившаяся чиновница важно припечатала: «Объявляю вас мужем и мужем. Можете поцеловать… друг друга». И, господи, как же нежно и бережно его впервые поцеловал его… муж?! Боже. Питер зарывается с головой в подушку, чтобы не начать скакать по комнате и не верещать от эмоций. Они настолько его переполняют, что он всерьез думает: а можно ли умереть от счастья? Существует ли запредельная для организма доза эндорфина? Из-под подушки его аккуратно вытаскивает родная рука. Тони в конце-то концов управился с первым завтраком в семейной жизни, который твердо вознамерился сделать собственноручно. Питер одаряет его широченной улыбкой, которая сама, совершенно не считаясь с его желаниями, лезет на лицо, и ухватывает самый большой бутерброд с ветчиной и сыром. — М-м-м, вкуснятина! — стонет от удовольствия, но тут же озабоченно поджимает губы и бубнит, невзирая на полный рот: — А ты вообще помнишь, сколько я ем? Ты хорошенько подумал, сможешь ли меня прокормить? — Вопрос, конечно, сложный, — Тони задумчиво трет лоб, — тогда тем более пора на Бродвей. Все деньги, что мы стрясем с желтых газетенок, нам очень пригодятся на то, чтобы тебя прокормить. Он, улыбаясь, смотрит на согласно кивающего Питера и придвигается ближе, тая, растворяясь, преображаясь в исходящем от того тепле. Мальчишка все еще слегка растерянный, разнеженный после ночи и такой уютный, что в него хочется закутаться, как в одеяло. Тони смахивает крошку, прилипшую к бархатистой щеке, невесомо целует его в уголок губ и мурлычет: — Наконец-то! Давным-давно мечтал сделать это. И в ответ на недоумевающий взгляд, умиротворенно пропадая в шоколадных глазах без единого шанса на спасение, тихо шепчет: — Люблю вас, мистер Старк.