— Я его убил, — признание проклятием впитывается в кожу. Сизые цветы дыма распускаются под сияние солнца, а под сердцем расцветает жгучая ненависть к сигаретам. — Знаешь, мне кажется, это все климат. Если тебе плохо в этом городе, значит, он не твой, — сколько бы Сонхва не вспомнал эти слова, они каждый раз были абсурдны. Разве может город, в котором он родился и вырос, быть не его? Место, где он обрел себя и стал частью звезды. Его маленькая родина, подарившая ему любовь. Но он перестал быть его и от этого прозвучавшие слова были еще абсурднее.
Будь на месте Ёсана кто-то другой, например охотник, он бы не стал тратить свое время, втираясь в доверие работников. И уж тем более не сидел бы за бокалом фраппучино, обязательно с большой порцией взбитых сливок, периодически болтая с каждым из парней. Но у еретика в распоряжении вечность, такая долгая и неизведанная, что сидеть и потягивать сладкий напиток, — совершенно нормально, а не абсурдно. Шатен приходит в кафе каждый день, ровно в тот момент, когда стрелки часов показывают число силы и начинается минута желаний. Из-за этого Чонхо часто смеется над старшим, высмеивая его веру в глупые детские сказки. И будь на его месте кто-нибудь другой, Ёсан не стерпел бы оскорбления. Но звонкий смех официанта продолжает звучать в помещении, стоит еретику показаться в дверях. Вот и сейчас, минутная стрелка только доползла до отметки «одиннадцать», и колокольчик выдает мелодичную трель. Ёсан с улыбкой приветствует младших и не останавливаясь усаживается перед стойкой. Уголок губ тянется вверх, искажает мягкую улыбку в ядовитую насмешку. Бариста зеркалит ее, с приторной вежливостью спрашивая: — Что будете заказывать? — этот вопрос не имеет значения, потому что еретик приходит сюда в течение месяца. В одно и то же время, заказывает одинаковый напиток и уходит спустя час болтовни с кем-то из пары. Странный посетитель необычайным образом легко входит в жизнь заведения, точно всегда был ее частью. И исчезать из нее явно не собирается. Предпочитает ежедневно медленно пить лакомство. — Фрапуччино с двойной порцией взбитых сливок, — и пускай лактоза усваивается на порядок хуже, чем плазма, шатен обожает напиток детства. После они обязательно заведут, глупый по мнению Чонхо, разговор о классической литературе. Ёсан часто упоминает «Игру в классики», а Сонхва вспоминает «Преступления и наказания», но всякий разговор всегда подводит колдуна к одному — он не жертва. Больше. Теперь он палач и влюбленный взгляд блондина тому подтверждения. Как еретик неспешно подбирается к его страхам, и отравляет нужными ему мыслями сознание, так и он привязывает к себе младшего сильнее с очередным восходом солнца. Сокращает расстояние между ними, хотя казалось после той близости сокращать нечего. И все же, шатен находит сотни способов и приемов вскружить голову Чонхо еще хуже. Отчего последний даже забывает иногда скрываться. Чонхо неосознанно магию стен дома впитывает и блеклый калейдоскоп света мелькает время от времени между пальцев. После обязательно выслушивает от Сонхва за это. Бариста затыкает его поцелуем, когда блондин пытается неловко оправдаться. Придумать какую-то глупую ложь, будто и правда верит, что она сможет его спасти. Ради интереса, Сонхва слушает в начале, после всегда громко смеется, от чего младший теряет связь и легко поддается близости. Колдун все еще ненавидит нимб чистоты, прочно сидящий на светлых волосах, несмотря на все его усилия. Сонхва с удовольствием заставляет Чонхо врать, пачкаться, молить и просить. И все же, премерзкая для него безгрешность не трескается. И даже маленького разлома за несколько месяцев не приобретает.Бесит.
Такое чувство все чаще едким дымом крутится внутри и расцветает сизыми цветами дыма снаружи. Раздражение копится не по дням, а по часам, и шатен не представляет, что произойдет, когда прогорклая злоба пропитает каждый клочок тела. Только разговоры с забавным посетителем заражают странным безразличием. Оно знакомо ему до каждой капли. Сонхва встречает его, как старого знакомого. Позволяет помятые пластины брони вправить, стальные стежки лжи затянуть туже, запаять щели между чешуйками. Оно тушит его сознание точно поставив непрекращающийся поток эмоций на паузу. Сонхва любит разговоры с гостем из-за этого, а наличие у Ёсана амплуа приятного собеседника только добавляет уважения. Его приятно слушать, угадывать ход чужих мыслей и пытаться выстроить систему ценностей. Ёсан сильный. Намного сильнее колдуна, и в тоже время более жестокий. Беспощадный. И несмотря на все это, Сонхва знает одну простую истину, такую легкую и в тоже время безжалостную — он его поймет. Посетитель кажется тем, кто поймет каждую гнусную мысль в адрес блондина. Поддержит его решение, принятое в ту ночь, когда собственная жизнь висела на волоске от своих же действий. Вселит уверенность, что танцующие на ладонях снежинки — драгоценность, а не потеря. Докажет, что он больше не жертва.И никогда ей не будет.
***
Не только отношения с забавным посетителем становились теснее, но и расстояние между парой стремительно сокращается, а границы размываются. Чонхо все реже появляется в своем доме, и все чаще становится ночным гостем в спальне старшего. Даже сегодня, он проснулся в постели шатена, своровав утренний поцелуй и большую для него рубашку. Встречать новый день под боком старшего до ужаса приятно и Чонхо отчаянно хочется сохранить эти мгновения. Запечатлеть их в своем сердце и выжечь на сетчатке глаз, лишь бы не забывать. Ласковый сонный шепот, в котором ни слова не разберешь, зато отчетливо заметишь улыбку и нежные нотки в голосе. Нетопорливые объятья, когда еще слишком лениво после сна, чтобы двигаться, но желание быть ближе разрядом тока проходится по телу. Беззвучные зевки и вялые потягивания, прямо в постели, потому что покидать кровать еще неохота, но и спать дальше уже не хочется. Все это настолько бесценно и дорого для него, что Чонхо не представляет как далеко готов зайти для их защиты. Его все еще пугает неопределенность статуса, но после разговора с Ёсаном он не думает больше об этом. И дело не в том, что его страхи развеялись, напротив, они крепчают с каждым днем. Ежесекундно набирают силу и травят разум сомнениями. Чонхо решает наслаждаться — чужой заботой, драгоценной нежностью и молчаливой поддержкой. Отвечать тем же, жалко надеясь на то, что этого хватит и старший останется с ним. Позволит любить себя дальше и возможно неизвестность, наконец, приобретет кристальную ясность. Он дышит этой надеждой, иногда задыхаясь, но неизменно остается ей верен. Еще никогда раньше он не хотел чего-либо так сильно. Жизнь в приюте научила его, что за свое нужно бороться, а если не можешь — выбросить. Избавиться от старшего он не мог. Редкие мысли вытравить кружащую в голове влюбленность беспощадно давятся самим же Сонхва. Его действия не дают тем и шанса на существование, жестоко и безжалостно раздавливая без возможности приобрести форму. Все что ему остается — лишь отчаянно бороться, мечтая понравится также сильно, как тот нравится ему. Ему все равно, что для этого нужно сделать. Он с гордостью исполнит каждую задумку. Чонхо красной лентой себя бы обвязал, чтобы подарком для бариста стать. Ассоциации с брошенным котенком не покидают мыслей, и, ксобственному смеху, он не может отрицать их. Чонхо действительно брошенный — счастьем, удачей, родителями. И именно поэтому он готов собственное сердце в дорогие руки вложить, если это гарантирует, что его не бросят. Чонхо готов на многое и даже больше. Он не побоится голову покорно опустить и встать на колени. Блондин готов стать самым лучшим и превосходным. Не страшится вылепить из себя то, что требуется Сонхва. Только бы шатен не уходил и оставался рядом так же близко, как сейчас. Лишь бы всегда ощущать горячее дыхание на шее и зарываться пальцами в редкие поседевшие пряди. Только бы отпечататься в чужой памяти также сильно, как тот в его. Чонхо котенком ластится к Сонхва, глотает рвущиеся наружу бесстыдные просьбы, и податливо открывает шею для поцелуев. Пальцами сжимает ткань фартука, отчего лямка натирает старшему кожу, и закусывает щеку изнутри. Вздохнуть боится и перед глазами немного плывет, а плотная пелена желания оплетает тело, ближе стягивает. Младший воздух шумно втягивает, еле слышно постанывает и неосознанно ноги шире раздвигает. Отдает контроль ощущениям. Шатен вытягивает ткань рубашки и проскальзывает ладонями под нее, вынуждая Чонхо вздрогнуть от смены температур. Он тянет лямки слишком сильно, отчего ткань натужно трескается и издав жалобный звук неотвратимо рвется. Удивление застает обоих врасплох, блондин испуганно вцепляется в одежду сильнее, Сонхва опешив следует за ней, едва успевая опереться руками и не упасть на официанта. Ощущать вес чужого тела на изумление оказывается приятно. Чонхо не мог поверить, что нависающий над ним бариста реален. Новый ракурс будто открывает ранее неизведанные грани красоты Сонхва и ему требуется вся выдержка, чтобы позорно не заскулить. Покрасневшие губы, еще мгновение назад оставляющие поцелуи на шее. Морозные узоры, причудливо переплетающиеся с голубыми прожилками вен и туманящие сознание. Обмерзшая сталь карих глаз, внимательно следящих за его эмоциями, не упуская ни единого мгновения. Чонхо не верит, что совершенство существует, но шатен именно оно и есть. Тихий стук шагов дробью пробивает грудь и младший начинает испуганно дрожать от сотни мыслей, развернувшихся в голове. Он обернуться боится, страстно желает, чтобы там никого не оказалось и даже глаза сильно зажмуривает словно это поможет. Колдун же поднимает взгляд и слегка наклоняет голову вбок. Показательно медленно целует блондина в лоб и шепчет ему на ухо: — Ничего не бойся и иди сегодня домой, — тот беспрекословно слушается, путь страх и вьется мелкими змеями по коже. Реальность безжалостно бъет под дых, вынуждая обессилено упасть на землю. Чонхо отказывается думать о том, что от него откажутся из-за неодобрения. Но противные мысли и скользкий ужас втираются в тело. Он цепляется за сказанные слова, точно за спасательный круг и мечтает не утонуть.Он последнее поставил на кон ради взаимности — жизнь
. Седая женщина не произносит и звука, пока официант покидает кафе. И стоило тому переступить порог, как она немедля пронзает шатена жестким взглядом, на удивление, полного осмысленности. — Ты вновь наступаешь на те же грабли, — в голосе ни капли злобы. Лишь усталое огорчение, словно этот разговор повторялся сотни раз, но так и не приносил результата, — Сэмми, ты разве ничему не научился с тем мальчишкой? Как его звали? Джихун? — незнакомое имя цепляет слух и почему-то застревает в памяти. Обычное и ничем не примечательное имя затрагивает пустоту в груди, растущую день ото дня. Колдун весь в слух обращается, боясь прервать странные причитания, что даже неосознанно задерживает дыхание, — Ты такой же добрый, как твой отец, но это доброта погубит тебя, как и его. Разве ты не должен был извлечь урок ещё тогда, Самуэль? Пустышки приносят только беды, — произнесенное имя резко встает пеленой чужого образа перед глазами и шатен едва сдерживает ядовитый смех, разрывающий грудь. Давит лезущую на лицо насмешку и старается не показать истинных эмоций. Ему ужасно хочется громко засмеяться, до несдержанных слез и болей в боку, но он только произносит покорное: — Тебе не о чем беспокоится, — было действительно иронично слышать знакомое имя и все силы уходили только на то, чтобы удержать лицо. Смеяться хочется настолько сильно, насколько было велико его удивление. Сонхва провожает пожилую женщину взглядом, сохраняя серьезное выражение, чтобы звонко рассмеяться, как только она уходит, — Подумать только, Самуэль! Едкая ироничность перекатывается на языке, клубится в легких приступами громогласного хохота и слишком радостно слетает с губ. Колдун задыхается от собственного смеха и выскакивает на улицу. Надеется, что ночной воздух приведет его в чувство. Но очередная насмешка жизни настолько удачна, что он продолжает беззвучно смеяться, не в силах успокоится. Казалось, у него истерика, но он просто не мог поверить, что такие совпадения бывают. Сколько он сделал и сколько километров пересек, мечтая скрыться от любого упоминания треклятого ордена. Сколько правдоподобной лжи произнес его язык и сколько жизней он разрушил. И все для чего? Для того, чтобы осесть в доме матери охотника, забравшегоС этого дня он станет только хуже.
***
Хоть Сонхва и высказывает покорство, на деле же ничего не изменилось. Напротив, даже хуже стало или же он стал. Первое время младший побаивается даже обнимать шатена на работе, а о том, чтобы оставаться на ночь и речи даже не идет. Но постепенно легкий страх забывается и развеивается точно мираж, открывая вид на ловушку пустыни. Колдун, словно зыбучий песок, продолжает тянуть Чонхо на самое дно, где не было ничего, кроме вывернутых наизнанку мечт и черной слизи грехов. С ласковой улыбкой пачкает сияющую чистоту чужой души. Приковывает к себе всеми возможными способами, на которых хватает его фантазии. Да так сильно, чтобы младший даже мысли не допустил покинуть его.Он итак сгниет в море своих грехов, так какая разница потащит ли он с собой кого-то?
— Никакой, — едва слышно роняет ответ бариста. Нежно улыбается младшему, уходящему на заслуженный перерыв, и забирает поднос с заказом. В помещении почти нет посетителей, понедельник же, поэтому он не боится оставить стойку и неспешно идет к столику Ёсана. Он даже не задумывается о том, действительно ли это его заказ, стоит лишь взглянуть на часы и все будет ясно. Эта мысль отчего-то греет душу — было так приятно ощущать стабильность, после стольких дней американских горок. Сонхва и сам не замечает, как становится спокойнее — его все реже посещают кошмары, а приступы кажутся чем-то далеким и давно забытым. Это не значит, что он забыл. Нет. Воспоминания все таким же отвратительным нечто клубятся в душе, а увеличивающиеся в количестве седые пряди внушают ужас каждое утро. Сонхва не смог бы забыть ни единой секунды тех дней, трусливо спрятанных на задворках памяти. Они не уйдут, не затеряются в лабиринте времени. Напротив, выждут нужного момента и безжалостно начнут скрестись по сознанию ядовитыми когтями. Жестокими видениями будут преследовать в зеркалах. Напомнят о себе во время поцелуев обликом заклятого врага. Сказанная дорогим людям ложь пробежится по коже замогильным холодом и облачком дыхания опалит губы. Совершенные убийства задрожат зияющей пустотой в груди и будут стоять отравленной слизью во рту. Сонхва никогда не забудет ни треск горящего дерева, ни пустой лакированный гроб, ни реки искусной неправды, ни обещание, данное бывшим другом, и собственное решение его же убить — ничего.Он станет хуже — примет.
Или он так считает.
Старая фотография, вставленная в медальон, пушечным ядром в груди пролетает на вылет и всеми ошибками разом скрипит на зубах. Казавшаяся родной тьма поступков подпирает кадык и горстью иголок в горле стоит, вынуждает кровью захлебываться. Ему правда стоит после стольких событий перестать удивляться. Но знакомое лицо на снимке вызывает одинокую слезу. Она медленно скатывается по щеке, точно также Сонхва скатывается в очередную бездну, подло сброшенный жизнью вниз. Уши закладывает треск собственного горящего сознания и громогласный бег крови, звучащий ревом ветра. Он даже не смеется — не может. Ему казалось он силы нашел, чтобы вновь жить, а оказалось, что на все то же пресловутое упрямство опирался. Ли Дэхви так и остается лезвием гильотины, зависшей над его шеей. И пусть старший никогда вреда ему не желает, напротив всегда помочь старается, колдун задыхается. Сожалениями, тоской, виной и отчаянием. Сожалением о своих поступках и о том, что не послушался. Решил по-своему и не собирается с этого пути уходить, как бы тяжело не было. Тоской по родному городу и тому, как легко там дышится. По друзьям, оставленным ради призрачной защиты от заклятого друга, и брошенным на произвол судьбы. Виной перед ними же за все сказанную ложь, за подаренные переживания и тревожные мысли о своем состоянии. Отчаянием из-за стремительно растущей в сердце пустоты и покидающей тело магии. Сонхва задыхается тошнотворным коктейлем чувств и мыслей, не смея отвести взгляд от лица Дэхви на фотографии. Именно таким его застает вернувшийся еретик, зовет работника пару раз, но не получает даже и толику реакции в ответ. Ёсан оглядывается вокруг, но кафе внезапно оказывается пустым, и даже солнечного младшего поблизости не наблюдается. Он выдыхает и удивленно рассматривает облачка замершего дыхания, начиная чувствовать беспокойство. В мгновение оказывается рядом с бариста и сильно дергает за плечо, сдерживаясь, чтобы не закричать от холода, резко обжегшего кожу. Тревога пышными бутонами расцветает в груди, и он неосознанно подбирается для атаки, а клыки царапают губы. — Я знаю его, — еретик делает шаг назад, изумленно рассматривая парня перед собой. С ним определенно что-то не так. Он просто не мог знать людей хоть кого-то на фотографии. На ней было лишь три человека и не один мог отметится в жизни бариста, хотя бы потому что с вербовкой отклонений занимается только он. Значит ли это, что шатен далеко не тот за кого его считает Ёсан? — Дэхви, по середине. Он ещё морщится, — короткая фраза резко убивает все скачущие в голове мысли и Ёсан замирает. Смеряет парня колючим взглядом, прикидывает, сможет ли он убить его сейчас, пока никого нет вокруг, или стоит подождать до ночи? Так некстати вспоминается недавний разговор с братом, из-за которого он так неосмотрительно и оставил сломавшийся медальон. Ёсан силой себя успокаивает, прогоняет взбунтовавшуюся такими действиями тревогу и холодно спрашивает: — Откуда ты его знаешь? — теперь уже очередь младшего испуганно вздрогнуть. Сонхва отшатывается от стола и судорожно воздух глотает. Пусть посетитель и внушает некую уверенность, но может ли он ему доверять? Резкое осознание, что он лишнее сказал, и даже не именно сейчас, а намного раньше, вызывает липкий ужас. Только легкие не страх разрывает, а тошнотворный смех. Дрожит в каждой частичке тела, вынуждает в беззвучном приступе хохота содрогнуться. Колдун губы прикрывает ладонью, в попытке не позволить истерике выбраться наружу — иначе свое состояние он назвать не может. Ёсан видит, как дергаются чужие плечи и неуверенно делает шаг ближе. Но тут же останавливается, расслышав вместо плача каркающий смешок. — Он приезжал в мой город… — заминка не ускользает от внимания еретика, но перебивать он не спешит, — Разобраться с некоторой проблемой, которую я учудил, — услышанное слегка ошарашивает Ёсана, но в то же время подтверждает некоторые догадки. Сонхва определенно знает о магии и птицу он прогнал специально, а следовательно о сущности младшего он не может не знать. Теперь поведение шатена становится кристально ясно, как и желание лжевампира заполучить его. — Из какого ты города? — посетитель усаживается за столик и пристально смотрит на бариста. —Дезайер, — потянувшаяся за напитком рука застывает на середине пути и словно отрубленная падает вниз. Название родного города ворохом отвратительных, выкручивающих сердце воспоминаний проносится в голове. Скрипит на зубах отчаянной ненавистью, стекает с выступивших клыков ядом презрения. За сотни лет затаенная обида и жгучая злоба должны в пыль давно стереться, да только еретик продолжает давится ими всякий раз. Столько лет он вновь и вновь встречает осуждение лишь за то, что немного отличается. Из-за этого отвращение, когда-то поселившееся в сердце, никогда не найдет покой в земле. Оно вечной отравой будет биться в груди, заставляя продолжать начатое. То, ради чего ему и нужен этот парень, как бы сильно он в этом не сомневался. — И какая же была проблема? — ласковая улыбка и фирменные круги по воздуху, Ёсан никогда не гнушается манипуляций. — Нет, — шатен не ведется и вспышка гнева сверкает в глазах еретика. Он спешит затопить ее холодным напитком, успокаивая себя тем, что он всегда может поговорить с Дэхви. — Я никому не скажу, — прикладывает ладонь к сердцу и строит серьезное лицо, так и просит поверить. Звонкий смех колдуна рассыпается смешинками по полу, заставляя официанта прервать свой отдых и заинтересованно выглянуть в зал. Он пожалел сразу же. Чонхо не мог отрицать насколько органично смотрелись парни вместе. Как их красота переплеталась с друг с другом, дополняя мельчайшие детали, помогая им раскрыться. Если посетитель выглядит словно ангел, то бариста определенно демон. Ёсан — абсолютная нежность, Сонхва же непробиваемая стена стали. Мягкие кудряшки цвета шоколада, с выгоревшими на солнце узорами, и прямые пряди миндаля, в которых седина прячется. Игривый карий, с кружащими в глубине смешинками, и надменная медь, промерзшая до толстой корки льда. На чистой коже гостя солнечные зайчики довольно играют в догонялки, но дальше не идут. Морозный иней на алебастровой коже Сонхва точно пугает их, гордо просматриваясь сквозь ткань. Чарующая мягкость голоса Ёсана и забавный смех всем телом в противовес низкой насмешливости и кривой ухмылке. Даже в одежде они были противоположностью друг друга: ванильная футболка и антрацитовая рубашка. Их контраст невероятен и оттого завораживает еще больше, заставляя младшего давится прогорклым разочарованием. И все же несмотря на разность во впечатлении, они понимают друг друга с полуслова, из-за чего очередная порция едкой горечи осадком стекает по горлу. Младший чувствует неуверенность, сводящую с ума, всякий раз, когда не понимает о чем говорят старшие, и ощущает на себе их добрый, снисходительный взгляд. Они желчной злобой растекаются по венам, отравляют ревностью кровь. Казалось, что посетитель без всяких подсказок сможет разгадать все тайны. Ему не понадобится ни единая ниточка из мантии Сонхва, чтобы кружево распустить. Ёсан выглядит как тот, кто необходимый шифр для мудреных замков по одному взгляду узнать может. И это клубком страха крутится в голове. Официант на его фоне настоящая пустышка, от чего могильная плита неуверенности с силой давит на грудь. Чонхо правда не хочет испытывать обезображенные чувства по отношению к гостю, но не может перестать думать об этом.За что ненавидит себя.
— Суть не в этом, можешь разболтать хоть всему миру, тебе вряд ли поверят, — горькая усмешка застывает окаменелостью на красивом лице и Сонхва делает шаг назад, собираясь уходить. Бросает напоследок, точно предостережение: — Для тебя же лучше этого не знать, иначе твоя жизнь также перевернется вверх дном, — еретик задумчиво провожает юношу взглядом. В течение часа он не отводит глаз от него и будто вновь знакомится с ним. Седые пряди, играющие в прятки с крашеными, и вероятно выигрывающие, ведь их становится все больше. Низкая температура, из-за чего кожа на ощупь как лед, и морозные узоры на руках, бросающиеся в глаза. Неоспоримое знание своей сущности, доказанное в первую встречу, и упоминание города ведьм. Все эти мелочи тихонько складываются в некий пазл, в конце формируясь в невероятную в своей сути мысль.Может ли быть, что призраки из легенд — нарушившие баланс ведьмы?
***
Редкий шорох страниц нагло прерывает царившую в помещении тишину и отдается болью в голове Джихуна. Бумаги сливаются с белым деревом стола и от того, кажется, что не уменьшаются в количестве совершенно. Джихун устало откидывается назад и сверлит огромные кипы документов недовольным взглядом. Только те не спешат пугаться грозного вида и бесстрашно остаются лежать на своем месте, вызывая у еретика тихое раздражение. Голова гудит от перенапряжения, а на глазах толстая песчаная лента лежит. Но Джихун лишь обратно тянется к бумагам. Ему нужно разобраться с сотней проблем разного размера и характера, каждая из которых требует время на себя. Иногда он думает, что трудности словно девушки, любящие покрасоваться своими нарядами, и их у него так много, что хватит еще на человек тридцать. За окном звезды жалостливо мерцают и луна прячется от его взора, точно боится, что он с ней своими делами поделится. Эта мысль расцветает насмешкой на лице и слетает мягким смехом с губ. Но быстро растворяется под тяжестью незаконченного. Джихуну поспать бы, как бы смешно это не прозвучало. Только он не позволяет себе и на минуту глаз сомкнуть. Они с братом столько работали в течение этих лет: медленно, словно по песчинкам, строили этот замок и свою крепость. Набирались сил, чтобы суметь спасти и защитить своих друзей, раз в первый раз не смогли. Искали людей, в попытке не допустить ужасов, подобных своим, и помогали овладеть своими способностями. Далеко не все в Харэкейне еретики — многие остаются смертными, отказавшись от собственной смерти и последующего возрождения. Никто их не осуждает, ведь если раньше это было необходимостью, сейчас же стало возможностью, и в этом тоже была заслуга шатена. Когда только произошел раскол им было тяжело: прятаться, выживать, строить с нуля целую расу и отстаивать ее независимость. Никто не желал принимать, что те, кого унижали и считали вторым сортом среди ведьм — вдруг оказались на вершине эволюции. Ситуацию ухудшало существование оборотней и их участие в его создании. И все же несмотря на гонения, ненависть и теперь оправданный страх — они с Ёсаном смогли построить островок-крепость, где никто не причинит ни им, ни их людям, ни отклонениям вреда. Стоит такое удовольствие дорого, намного дороже, чем кажется. И пусть у них есть огромный ресурс в виде магии и поддержки ваалов с оборотнями, этого все равно было недостаточно. Каждый год еретики и Ёсан, как проклятые, рыщут по всему свету отклонений, которых, сколько времени не прошло бы, ненавидят и презирают. В карих глазах вспыхивают пепельные хлопья, когда Джихун вспоминает свое детство. Жалостливые взгляда родителей, остающиеся на коже клеймом непонимания. Отвратительные гадости прямо в лицо от тех, кто едва ли был сильнее его. Желчное презрение и мнимое превосходство ведьм, что завидовали ему и желали уничтожить за юношескую влюбленность. Желание овладеть этим миром и доказать ему свою реальность закручивает пепел в вихрь и жаждой крови перекатывается на языке. Джихун только вид делает, что принимает чужие правила, на деле же свои устанавливает. И не играть по его нотам просто невозможно — он буквально не оставляет на это никаких шансов. Если раньше Джихун ужасно боялся грешить, сейчас же радостно кутается словно в пушистое одеяло, принимая очередной проступок в свою обширную коллекцию. Мир, в котором он вырос, позволяет только кровавым цветам благоухать, скрывая гнилой смрад человеческой гнили. И к сегодняшнему дню на его руках не найдеться места, где кровь не оставила бы свой след. К этому моменту он находится на финишной прямой на пути к своей цели. Пусть и выложенной мерзопакостной падалью. Сейчас в его арсенале тысячи безупречных масок, послушные марионетки, едва ли не в каждом уголке света, и множество интереснейшего компромата на сильных мира сего от верных шпионов. Именно их отчетами завален стол. Шатен медленно вытягивает случайную связку документов и внимательно вчитывается в ряд мелких строчек. По мере прочтения на лице все ярче сияет довольная усмешка, а клыки выступают от нетерпения. Под контролем еретиков находится множество городов, но подобный город Джихун встречает впервые. Три расы, делят одну территорию и находятся на грани войны в стремлении получить больше — отличный шанс послать туда охотников, а после посадить угодных себе марионеток. Еретик не откладывает на потом и пишет ответ, но не успевает закончить и строчку, как его прерывает Дэхви. Старый друг падает в наколдованное кресло и, не церемонясь, скидывает легким движением руки кипы бумаг на пол. — Тебе не кажется, что ты должен быть осторожнее, — ручка звонко падает на стол, а еретик вновь откидывается назад. С улыбкой разглядывает друга и ощущает щемящее чувство в груди. Между ними ничего не меняется уже столько лет, их отношения все так же крепки и только в обществе друг друга они могут снять въевшиеся в кожу маски, — Что скажет шабаш? — Ничего, или им придется искать нового мальчика для решения ЧП, — пожимает плечами колдун, укрываясь наколдованным пледом. Шатен замечает действия друга и щелчком пальцев зажигает одинокий камин в комнате. Ведьмовской огонь охотно принимает подношение углем и начинает жадно трещать, распространяя тепло по низу. Друг дарит благодарную улыбку, а в пшеничных волосах отблески пламени начинают задорно плясать, игриво змеясь по светлой коже. Еретик встает изо стола и присаживается у ног друга, позволяя тому себя в объятьях укрыть, надежную защиту обрести. Ли ласково шоколадные пряди перебирает, довольно между пальцев пропускает, продолжая разговор: — Убить они меня не смогут, а даже если смогут, испугаются проклятия. Шабаш знает, что оборотни дело рук не только Ёсана, — прогорклая гнильца горчит кончик языка каждого, а на лицах грустные улыбки застывают. — Они заслужили. В одну секунду он становится тем самым Пак Джихуном, которым маленьких детей пугают. Ужасным еретиком, учинившим магическую трагедию. Вторым из проклятых близнецов, отказавшихся понести наказание за свои злостные деяния. Тем человеком, что не умеет быть мягким и обходительным. Каждая слабость тут же исчезает и на место воспоминаний встаёт, обжигающая своим холодом, решимости. Она звенит в его голосе. Надёжной бронёй сверкает во взгляде. Уверенность в своих действиях жестокой усмешкой расползается на губах, и оседает в воздухе: — Ёсан лишь исполнил его, я усилил, а ты всего лишь придумал, — колдун тяжко выдыхает и облокачивается на Джихуна, крепко обхватывая за шею, чтобы уложить подбородок на чужое плечо. — Столько лишь, а в итоге катастрофа, — устало тянет Дэхви, — Но я не ностальгировать пришел, — разрывает объятья, откидывается на спинку кресла и задумчиво разглядывает расписной потолок. Он всегда будет сожалеть, давится им словно пеплом, но не за проклятие. Нет, тут друг был совершенно прав, — заслуженно, — за страдания друзей. Столько слов, не высказанных тогда, расплываются противной гарью на языке. И он глотает их, не позволяя ни единому жалкому извинению прозвучать. Он знает, что ими ничего не изменить и не исправить, поэтому колдун остается рядом и всегда будет. Друг точно чувствует его состояние и крепко сжимает его руку. Заставляет пожар вины потухнуть, и колдун продолжает: — Есан нашел мою пропажу, представляешь. Чертов подросток находится в той же дыре, что и наш старшенький. Единственное, кажется, парень лишился магии. — Как это возможно? Он же часть звезды, ему должны перетекать излишки от других звеньев, — еретик разворачивается лицом к блондину и тот смеется от ярких звезд интереса, засиявших в глазах Джихуна. — Он разорвал связь. Сомневаюсь, что он сделал это правильно. Отсюда и утечка магии. Мальчишка просто нарушил баланс в себе и я даже не знаю как ему помочь, — грустно подводит итог Ли. Перед глазами встает воспоминание, где он не настоял. Видел, что младший ошибку совершить может, но не остановил. Прямая спина, вызывающая опасения в своем поступке. Он пристально следит за ней, пока она не пропадает за дверью, и не остановил, хоть и чувствовал тревогу в каждом шаге. Он ошибку ощущает всем телом, но не может разобраться в ее нахождении. Отмахнулся от нее, как от плохих мыслей, и в итоге сделал хуже. — Если у него нарушен баланс, то он станет отклонением, — задумчиво тянет еретик, сопоставляя со словами брата о загадочном парне, разительно отличающегося от второго, известного им, — Есть шанс, что он присоединится к нам? — Он искусственно стал таким, думаешь природа примет такой вариант? — колдун недоверчиво морщится, зарываясь пальцами в шелковистые волосы друга. Вновь принимается их сквозь пальцы пропускать, как пропускает воспоминания о Сонхва через себя, — Спал с охотником, потом убил, когда тот собирался убить его. Был частью звезды, но там всплыл один мстительный индивид из прошлого и им пришлось развеять своего друга. Один из ковена, кажется, поехал крышей на этой почве и поклялся убить парнишу. Ушел с выжившим охотником и Сэмми. Призрак ушел из города, испугавшись за жизни своих оставшихся друзей и членов ковена. — Стой. Призрак? — шатен резко дергается и с горящими глазами встает. В полумраке комнаты его взгляд выглядит зловеще и колдун на секунду чувствует липкие щупальца страха, но быстро успокаивается от следующих слов, — Он нужен Габи. — Опять этот лжевампир, — зло тянет Дэхви и закутывается в плед, на манер кокона. Его друг рассыпается мелодичным смехом при взгляде на него — блондин делает так, когда обижен, — Он и в Дезайере отметился. Думал, я не узнаю и заключил сделку, чтобы обойдя меня покинуть город. Еще с каким-то велиалом таскался, — Джихун уже заливается громким хохотом, абсолютно не боясь разбудить кого-то, и усаживается обратно, но теперь лицом к другу, а не к огню. — Это Донхан, мы сейчас ведем с ним переговоры. Совсем скоро еретики полностью отберут договор об услугах у ведьм, — смешинки яркими огнями горят в глазах Джихуна, а самодовольные нотки переполняют слова. Дэхви лицо морщит, стоит ему только об кровососах вспомнить, и рукой машет, словно жестами предлагает забрать, — Разве ты не должен бояться? Ведь это будет означать, что мир нарушится. Иногда они оба ненавидели, как стремительно менялось настроение их разговоров, будто они застряли на американских горках и все никак не могли сойти с них. Еще секунду назад в комнате звучал смех, а на лицах расцветали яркие улыбки. Мгновение спустя же жестокость обнажала свой лик, холодными проблесками в глазах, и железными нотками звуча в голосах. От этих качелей периодически безжалостно мутило, но никто из них не мог остановить движение. И это очередной ненавистью втирается в кожу, новой порцией презрения застревает в груди по отношению к тем, кто сотворил с ними это.К тем, кто заставил их стать волками.
— Все это жалкая попытка быть политиками. Мы должны держать баланс, а не в дебаты играть. Вспомни этого ребенка, Сонхва, — отголоски застарелой злости легко читаются в поджатых губах и напряженной спине Дэхви. Шатену остается только догадки строить, сколько же его друг вынужден был увидеть на службе у шабаша, разбираясь с последствиями чужих ошибок и проступков. Сколько подобных тому юноше детей, вовремя не спасенных и по глупости собственную жизнь перечеркнувших. Джихун мечтает проклятый уклад разрушить, избавиться от консервативных мыслей и идей, вбиваемых с детства ведьмам. Он и представить боится, как тяжело сейчас тому парню, осознавать свое положение. Ведь когда нарушается баланс магии, он полностью влияет на человека, без остатка разрушая своего владельца. Все начинается незаметно, так что кажется, будто ты в порядке и ничего не произошло. Но стремительно ухудшается не по дням, а по секундам. Магия быстрым потоком вытекает из тела, оставляя отметины по всему телу, будто клеймит нарушившего мировое правило. Но потери магии не кажется чем-то жутким и способным лишить жизни, ведь люди спокойно живут и без нее. Организм начинает, будто кривой платок, трещать по швам и расходится на части: преждевременное старение, хроническая боль, бессонница и усталость, всплеск гормонов и вследствие этого повышенное либидо, либо же его полное отсутствие. Человек гниет в начале медленно, но с каждым прожитым днем скорость увеличивается — едва ли парень проживет и двух лет. Но самое страшное было другое. При мысли об этом Джихун, вырастивший себе могучие крылья из совершенных грехов, задыхается от ужаса. Он едва сдерживает дрожь, острыми иголками впивающуюся в кожу, стоит ему только представить, что такое случится с кем-то в его крепости. Мозг также гниет и человек сходит с ума — совершает поступки, ранее ему не свойственные. Поддается эмоциями так легко, точно он из них состоит. Испытывает полярность желаний, не способный бороться за равновесие, и поэтому поглощаемый только одной стороной.В большинстве случаев — тьмой.