100

Рейес скучает по временам, когда было проще. От очередного замечания малодушно вздрагивает — как от удара. Они с Джеком раньше много смеялись. Над собственными глупыми шутками и субботним вечером с бутылкой холодного пива в руке. Так поступают друзья. Они были лучшими друзьями, им было весело. У Моррисона колючий взгляд. Незнакомый. И злость клокочет непривычно внутри. Он смотрит на Рейса тяжело и устало, переводит взгляд на документы. Все то, что он натворил. И почему-то его посещает неправильная зависть — он никому не скажет. Это поддевает сильнее любого расклада и подорванного доверия. Джек тяжело выдыхает: — И куда теперь делась твоя дерзость, Рейес? Гэбриэл упрямо смотрит в стол. — Я сделал то, что должен был. И ты это знаешь. У Моррисона раздражение сквозит в голосе — звенит, как натянутая струна… И кажется, что ему снова не хватит выдержки — он снова будет орать и бить кулаком об стол, как в начале их разговора. Доклада. Допроса. У Рейеса болит голова и неприятно сохнет глотка. Пустые, бесполезные вопросы. Но он чувствует, что через пару часов или уже утром не сможет ответить, почему он прикончил Антонио. Моррисон резко встает, дергает Гэбриэла за воротник. Ему нужна конкретика, факты. Он должен знать все. И держать под контролем. Встряхивает Рейеса пару раз, надеясь, что оживится. Как в старые времена огрызнется и докажет свою правоту с пеной у рта. — Почему ты так действовал, Рейес? Лицо Джека искажено злобой. Это неправильно. Непривычно. От рывка Гейб задыхается. Будь тут кто-то другой — размазал бы по стенке допросной. Без задней мысли. Но не Джека или Ану. Нет. Он откашливается, фокусирует взгляд на бледном Моррисоне. — Я сделал то, что должен был. Кто-то должен был убить этого борова, пока остальные прячут задницы в кабинетах. Рейес позволяет себе усмехнуться. Мягко, по-дружески. Джек сжимает сильнее, напористей. Смотрит в глаза, словно это ему поможет найти ответы на свои вопросы, скрытые так глубоко. Его спокойствие почти что раздражает. — Был приказ доставить живым, — шипит сквозь зубы. Ударяет о стену грубо, почти в полную силу. Почти. Рейес будто просыпается и злобно сплевывает: — Ты сказал, что я могу решать сам. И я принял решение. Он ставит ноги шире и расслабляет плечи. Мальчишками они часто дрались — на программе, потом Ана разнимала и бормотала беззлобно — раз дерутся, значит, есть силы. — Ты не способен решить сам. Моррисон бьет коротко и быстро, как привык это делать — с другими, не с ним. В открытый живот. И Гейб сгибается напополам — не ожидавший, Джек никогда не ударял в полную силу. С трудом выпрямляется и буравит Моррисона взглядом. Мысли становятся обрывистыми, хаотичными. Друг. Обещал молчать. Дал выбор. Где теперь его молчание? Предатель. Ради кого он старается, если окружен предателями? Рейес сжимает зубы и молча уходит к двери. Пройдет несколько недель, все забудется. И снова шутливые хлопки по спине, пиво по субботам. Вот только перед глазами Гэбриэла — белые стены допросной и холодный взгляд предателя. Ни капли жалости.