je me souviendrai de toi

Лука вздыхает и потирает уголки глаз. Он оглядывается и понимает, что пришел на остановку, которая недалеко от школы. О да, опять Демори. Везде этот Демори. «Мне теперь весь Париж будет только о нем напоминать?» — раздраженно проносятся мысли Луки. Ему не особо хочется ехать на автобусе, но он все равно подходит к остановке и смотрит на стенды. Изменились лишь наклейки. А эти царапины, жвачки — все осталось тем же. Особенно свежи стали воспоминания. Лука садится на скамейку и устало упирается локтями в колени. До чего он дошел? Приехал в Париж. Ради чего? Ради того, чтобы пострадать? Поубиваться? О да, это у него выходит отлично. Кажется, прошлое будет преследовать его вечно. Он очень хотел отпустить все, что связано с ним. Но не мог. Будто какая-то сила заставляла постоянно вспоминать о том, через что прошел Лука. Она как будто специально заставляла его тонуть, не давая шанса выплыть. А что это была за сила? Безвольность? Слабость? Нет, это была любовь, потонувшая в грязи боли и страданий. Лука был счастлив. И это счастье не просто забрали. Его вырвали, с мясом. Оставив этого мальчика на произвол судьбы. Раны ведь заживают. Только не все. Какие-то заживают, а другие гниют. Гниют, причиняя еще больше боли. И они не заживают. А пускать на самотек гниющие раны сравнимо с прыжком без парашюта. Все равно упадешь, как бы ты не взмахивал руками. Так же и с раной. Не заживет, как бы ты ни пытался сдержать боль. Если ничего не делать, то ты разобьешься. Насмерть. Лука уже давно перестал считать суицид чем-то глупым, для слабых людей. Он в какой-то степени понимал самоубийц. Понимал, что для них это был единственный выход. Для Луки выход был тот же. Но его держало здесь только слабая надежда где-то очень далеко в сознании. И страх смерти. А вдруг, когда он умрет, его страдания продолжатся? А если еще сильнее? Нет, он будет терпеть эти. Он периодически рассматривал шрамы на своих запястьях, и вспоминал времена, когда боль было почти невозможно терпеть. Она ела изнутри, и он пытался перекрыть ее физической, наивно полагая, что если он будет царапать свои запястья, то это поможет ране зажить. Но сейчас не было смысла даже резать себя. А в чем вообще смысл был это делать? Не помогло тогда, не поможет и сейчас, в этом он был уверен почти на сто процентов. Ему были ближе сигареты. Он курил очень много. И он знал, конечно он знал, какой это огромный вред его легким. Но не в этом ли прелесть сигарет? Внешне они успокаивают тебя, заставляют вдыхать едкий табачный дым. А внутри они рвут тебя еще больше. Сигареты — обезболивающее. Наверное, единственный вариант Луки. И быстрее придет смерть, и успокаивает. В квартире он даже слышал голос Элиотта, иногда. Когда он невольно погружался в болезненные воспоминания, он почти наяву слышал этот голос. Счастливый голос. Со стороны могло показаться, что Лука просто нытик. Но черт, когда у тебя забирают все самое родное, как ты отреагируешь? Твоя жизнь буквально лишается смысла. Ты так долго к этому шел, и вот снова. Снова боль, пустота. Бессмысленность. Это не слабость, не нытье. Это внутренняя боль, пожирающая изнутри, будто в душонке сидят миллионы котов и скребут без остановки. И тебе кажется, что в какой-то момент все исправится. Но этого не происходит. Потому что нет смысла. Смысл потерян. Люди всю жизнь ищут этот чертов смысл жизни. Но, когда находят, не берегут его, считая, что если нашли, то уже не потеряют. Наивные. Потерять можно все. За долю секунды. Как однажды чуть не потерял Лука. Пару слов, одна фраза, и все. Нет ни смысла жизни, ни самой жизни. Даже сейчас, когда Лука бессмысленно разглядывал асфальт, он будто слышал голос Демори. Но сейчас, по-другому. Лука инстинктивно поднял голову, когда ему на плечо положили руку. Кислород будто вылетел из легких полностью, когда Лука шумно выдохнул. Эти глаза. Голубые, как вода у мелководья океана. Эти волосы. Все такие же растрепанные, торчащие во все стороны. Улыбка, которая когда-то свела его с ума. Определенно галлюцинации. Лука тряхнул головой, пытаясь свести наваждение. Но боли знакомый человек все так же стоял перед ним. Элиотт смотрел на него с каким-то легким волнением. — Парень, прости, ты можешь помочь мне? — этот родной голос, который Лука слышал буквально в каждом своем сне, кошмаре, показался ему еще прекраснее, чем когда-либо. Лука сглотнул, неверяще глядя на Демори. Это все неправда, такого не может быть. Элиотта здесь нет. Это крыша Луки окончательно поехала. Но Элиотт не растворялся, как обычно во снах Луки, и Лалльман был готов умереть, лишь бы это не оказалось правдой. Гниющая рана бы раскрылась с новой силой. — Ты в порядке? — нахмурился Элиотт. — Я… Да, — хрипло отозвался Лука, — Прости. Он спешно опустил глаза. Что говорить? Лука сейчас не может даже нормально предложения связать. Появление Элиотта выбило его окончательно и бесповоротно. Снова. — Да все нормально, — дружелюбно сказал Элиотт, но меж его бровей проступила складка, когда он взглянул в странно-знакомые глаза парня напротив, — Подожди, мне кажется, или мы встречались раннее? Ты кажешься каким-то знакомым. Он всматривался в Луку, а тот готов был застрелиться на месте. Нет, нет, нет. Только не это, только не такой взгляд. Сердце сжалось, будто готовое попрощаться с хозяином. Он прерывисто вздохнул и резко встал. — Тебе показалось, — он развернулся и пошел прочь от остановки, прибавляя скорости. «Главное не оборачиваться… Главное не оборачиваться…» — твердил он, отдаляясь от этого человека все дальше и дальше. Элиотт нахмуренно смотрел на отдаляющегося парня. Такое смутно знакомое лицо, голос. Как будто он знал этого человека, довольно долго. Только не мог понять, откуда. Демори тяжело вздохнул и потер переносицу. Его талию обвила тонкая рука и мягкие губы прикоснулись к щеке. Девушка обошла Элиотта и протянула две шоколадки. — Как ты просил, 24-й номер, — улыбнулась она, но когда заметила его выражение, чуть нахмурилась, — Эл, все в порядке? — Да, все хорошо, — сгоняя мутность проговорил он, и взгляд его упал на шоколадки, — Погоди, какие это батончики? — Двадцать четвертые, — чуть прищурилась девушка, пронзительно смотря на него. — Двадцать четвертые…