Персиковая косточка

«……Я……%?*…..?№; Я…. №%.....\\\*#@#%&…..» — Самое первое, — объявил Ян. — Получил неделю назад. Подумал, просто глюк системы. Удалил, конечно, но потом восстановил, когда понял, что сообщение мог прислать один человек. Большую часть записи составляли непонятные шумы. Какой-то писк, какие-то потрескивания. «Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян» — Боже! — выдохнула Фредерика. — Это второе сообщение, пришло на следующий день после первого, — пояснил Ян. Из всех посланий именно это, пожалуй, пугало его больше всего. Механический голос имел и мужские и женские частоты. После того, как Изерлон захватили, все аппараты связи переоборудовали по стандартам союза: добавили новый язык и три варианта голосового интерфейса: мужской, женский и гендерно-нейтральный. Именно третий голос и начитывал все сообщения от неизвестного. — После этого ничего не приходило целых два дня. А потом пришло. И вот оно. «Ян… Вместе… Люблю. Красота. Деление. Столько чувств, столько непонятного. Во мне столько счастья. Ты и я. Хочу любить. Хочу быть любимым. Спасибо, спасибо тебе! Благодаря тебе я учусь. Нужно больше тепла. Наконец-то мы будем вместе, Ян». — Пришло вчера. Все сообщения отправляли через зашифрованный канал, чей номер известен не более, чем десятку людей. Автомат не смог определить источник. «Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян, Ян. Я весь день смотрю на тебя. Твоя красота пугает меня, она завораживает. Я слушаю тебя. Хочу проникнуть в тебя. Хочу понять, как работают твои эмоции. Любовь, ненависть, страх. Они ослепляют. Особенно боль. Твоя боль подобна вспышке. Мне нравится думать о том, как мы будем вместе. Тогда я смогу разделить всю твою любовь, твою боль». После того, как Ян прогнал последнюю запись, которая пришла накануне утром, в комнате воцарилось молчание — присутствующие впали в шок, если не ступор. — Маньяк. Сумасшедший сталкер, — наконец выдала Фредерика. — У всех известных людей есть поклонники, порой слишком рьяные. Некоторые становятся сталкерами. Адмирал, надо было сказать раньше! Ведь так вы подвергаете опасности не только себя, но и окружающих! — Соглашусь с мисс Гринхилл, — задумчиво произнес Юлиан. — Но что-то смущает в этих сообщениях. И пока не скажу точно, что именно. Шенкопф же рубить с плеча не стал: — Честно говоря, вполне возможно, что обычное хулиганство. Да, мерзкое. Да, жестокое. Но вряд ли надо связывать с недавними преступлениями. — Шенкопф взглянул на Яна. — Или что-то не договариваете, адмирал? Ян замялся. Ему не хотелось говорить об остальном при Юлиане и Фредерике. — Лейтенант Гринхилл, Юлиан, не могли бы вы заархивировать все эти сообщения? А я пока поговорю с командиром Шенкопфом. Юлиан и Фредерика поняли намек и занялись аппаратом связи, тогда как Ян и Шенкопф отошли в дальний конец комнаты. — Ну? — сразу накинулся Шенкопф, — Я же вижу, что вы уже несколько часов маетесь, пытаясь сказать. Что там? — Примерно десять дней назад, — начал Ян, стараясь подавить неловкость, — Еще до того, как начали приходить послания... У меня пропал один из шарфов. — О как! — сухо сказал Шенкопф. — Я конечно в курсе, что бюджет нашей армии трещит по швам. Но думаю, солдаты не будут голодать, если отдел снабжения выпишет вам еще один шарфик. — Но это было только начало! — взволнованно воскликнул Ян, — Потом у меня стали пропадать другие вещи. Галстуки, носки. И… всякое другое… — Адмирал Ян, — Шенкопф прижал ладонь ко рту, явно стараясь скрыть рвущийся смех. — Вы сейчас пытаетесь мне сказать, что кто-то ворует ваши трусы? — Не только! — Ян очень надеялся, что не покраснел, рассказывая всё это. — Да, нижнее белье тоже пропадает. Но не только одежда. Всякая мелочь, канцелярские принадлежности. Карандаши, к примеру, закладки. И я точно знаю, что мои апартаменты всегда закрыты, и когда я внутри, и когда выхожу. Я помню регламент. — Знаете, а ведь дело серьёзное… — веселье сошло с лица Шепкофа, и теперь его черты выражали тревогу. — Если сложить всё вместе — послания, пропавшие вещи и… эти загадочные смерти. Может быть, лейтенант Гринхилл и права. Вы ведь находите совпадение странным, да, адмирал? Только не это! Яну очень не хотелось думать в таком ключе, вот он и пытался уйти от разговора всеми силами. — Я что, подозреваемый? Но Шенкопф был беспощаден. — Давайте без этой чуши, вы знаете, о чем я! Их травмы, адмирал! Вы похвалили ноги Машунго, и он лишился ног. Вы сказали, что у инженера золотые руки, и он лишился рук. Вы обязаны вспомнить, о чем вы говорили с сержантом Карахан. — Это безумие. Вы же понимаете, такое просто невозможно, — Ян отбивался от навязанного разговора всеми силами, потому что не хотел даже предполагать, что обрек всех этих людей на бессмысленную смерть. — Пожалуйста, адмирал, — Шенкопф продолжал давить. — Напрягите память. Что вы сказали вчера в баре? Весь ход расследования зависит от этого. О чем вы говорили с… — Я не помню!!! Проклятье, я ничего не помню, понятно?! — всё напряжение, копившееся в Яне с утра, наконец-то вышло вместе с криком. Юлиан и Фредерика изумленно уставились на адмирала и Шепкопфа. Казалось, в этой тишине трещит даже воздух. Ян кожей чувствовал нарастающее раздражение Шенкопфа. Положение спасла, как и всегда, Фредерика. — Юлиан, будь добр, отнеси файлы нашим экспертам по информации. Скажи, что это срочно. Командир Шенкопф, не могли бы вы сопроводить Юлиана? Пока считается, что именно вы ведете расследование, так что, надеюсь, посвятите экспертов во все детали. И те послушались ее, видимо решив, что так поступить лучше всего — Юлиан и Шенкопф двинулись к двери. Но тут у самого порога Шенкопф обернулся и обратился к Яну. В голосе командира слышалась неожиданная теплота. — Не вешайте нос, адмирал! Мы найдем этого негодяя. Гарантирую — пока я занимаюсь этим делом, с вами ничего не случится, — и он улыбнулся Яну едва ли не ласковой улыбкой. Растерявшийся от такой неожиданной заботы, Ян только и мог, что неуверенно кивнуть. — Почему бы вам не присесть, адмирал? Я заварю вам чаю, — мягко предложила Фредерика. Она повернулась к шкафчику, где стоял сервиз и банки с чаем. — Сегодня выдался на редкость трудный день. Вам надо расслабиться. Ян, растерявший все силы после того некрасивого крика, только и мог, что послушно сесть на стул. — Как я завидую вам, лейтенант Гринхилл, — пробормотал он, устраиваясь поудобнее. — Вы обладаете просто феноменальной памятью! А у меня в голове вот ничего не задерживается. А всего-то и нужно — вспомнить пару слов! Фредерика подошла с чашкой в руке и уселась на стул прямо напротив Яна. — У меня такая память не только от природы, хотя во многом и поэтому, — сказала она, помешивая ложечкой чай — фарфоровые стенки откликались ритмичным мелодичным звоном.— Еще во время обучения я использовала различные методики для укрепления памяти. Кстати, есть парочка простых упражнений для кратковременной памяти. Хотите попробовать? Возможно, это поможет вам вспомнить вчерашнюю ночь. — Правда?! — обрадовался Ян. — Да, конечно! И что же мне делать? Принять какие-нибудь препараты? — Вовсе нет, — улыбнулась Фредерика, не прекращая помешивания. — Я буду задавать вам простые вопросы, и вы будете на них отвечать. — Я готов, — Ян постарался принять серьезную и сосредоточенную позу. — Для начала расскажите мне про фруктовый сад в вашей академии. Вы и правда воровали там персики? От неожиданности Ян чуть ли со стула не скатился. — И какое отношение это имеет к делу? — Никакого! — рассмеялась Фредерика. — Но чтобы мое упражнение было эффективным, вы должны быть абсолютно расслаблены, не грузить голову тяжелыми мыслями. Для этого давайте поговорим о чем-то отвлеченном. Так что же, адмирал? — Да, было дело, — с некоторым смущением согласился Ян, — Как правило, подворовывал я в одиночку, иногда брал с собой Дасти. Мы с ним часто проказничали в академии, иногда к нам и Борис Конев присоединялся. — Отлично! Расскажите подробно о том дне, когда вы проделывали это с Дасти, — попросила Фредерика. Ян подумал было намекнуть ей, что чай можно больше не мешать, сахар уже давно растворился, но так и не решился произнести этого вслух. — Главное, адмирал, постарайтесь сосредоточиться на ощущениях. Звуки, запахи, тактильные чувства. — Хорошо, — согласился Ян, хотя уже и начал терять веру во всю эту затею. Но разве можно вспомнить детали того, что случилось больше десятка лет назад? — После отбоя мы с Дасти прождали где-то часа три, а потом встретились в лобби общежития. Было… э-э-э, темно. Накануне мы скачали с директорского компьютера планы и знали, по каким коридорам идти, чтобы не попасться на глаза охране кампуса. — Очень хорошо, адмирал. Было ли тихо? Тепло? — Да, пожалуй, было тепло, ведь персики уже созрели. — Ян пытался вспомнить еще какие-нибудь детали, но, казалось, все напрасно. Да и какие запахи, когда в нос настойчиво лезет аромат шампуня Фредерики, которая сидела так близко? И какие звуки, кроме звона ложечки, когда та касается стенок чашки? Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь. — И тихо. Нет, постойте! Было слышно цикад. Точно, было так тихо, что было слышно, как снаружи стрекочут цикады. — И какого цвета были стены в коридорах, по которым вы шли? — голос Фредерики и звон ложечки вдруг поистерлись, подугасли, и теперь слышались откуда-то издалека. — Светло-зеленые, с люминесцентными полосами. И мы с Дасти шли, ориентируясь по их свету. Нужно было выйти в сад через черный ход. Сначала пройти общежитие. Звуки? Дыхание Дасти над моим ухом. Где-то далеко слышится шелест шагов охранника... или мне только теперь так кажется? Запахи? От Дасти вкусно пахнет, на ужин давали рагу со специями. И немного пивом, да и от меня тоже, мы еще в лобби, да, запрещено, конечно, да, нам нет двадцати одного. Вот мы идем по коридору общежития, каждая дверь хорошо знакома. Звук наших шагов. Дасти хихикает! Почему? Он указывает на одну из дверей. Узнаю по положению дверь Вайдборна. Я достаю из кармана тюбик с кремом для рук и выдавливаю всё прямо у его порога — резкий запах эфирных масел. Мы с Дасти — любители пошутить. Вайдборн, высокомерный такой, неприятный, мы однажды занимались вместе, и я попросил у него чашку чая, так он заварил из пакетика, ненавижу его! Ах да, он же погиб при шестой битве за Изерлон. Бедняга, так жаль его. Идем мимо музыкального кабинета. Я вспоминаю, какую музыку играют там днем. Джессика, Джессика, волосы как шелк, запах сирени, на щеках легкий пушок, тепло… Что, мисс Гринхилл? Да, мы заглядывали туда, прошли мимо. Вот мы уже и в корпусе научных исследований, до сада пару шагов, но Дасти всё неймется, хочется устроить какой-нибудь розыгрыш. В кабинете химии: запах острый, неприятный, мензурки звенят. Дасти перевешивает этикетки на каких-то банках, выходит, а я перевешиваю обратно, не хочу, чтобы завтра что-нибудь взорвалось. Идем дальше. Запах металлический, а еще коже как-то холоднее стало. Кабинет исследования звездных состояний. Прощупывают вселенную, посылая во все концы импульсы, чтобы регистрировать возникновения очередных сверхновых, не полагаясь на изменения спектра. Тонкая техника! Вваливаемся туда, гогочем, как дети малые. Голубоватый свет от мониторов, ровное жужжание генераторов. Вбиваю в компьютер фразу «Инопланетяне, прилетайте к нам, мы вас ждем», преобразовываю в импульсы и отправляю. Институту, наверное, такая выходка миллионы стоила. Выходим, хлопаем друг друга по спине. А вот и сам сад, на электронном табло 23 по Цельсию, медовый запах. Проходим мимо любимых ульев директора Ситоле, Дасти предлагает туда песка насыпать, но я возражаю: мне нравится Ситоле да и пчел жалко. Персики свисают с веток, пышные, розовые. Во рту сладко, сок течет, все руки липкие. Дасти смотрит на меня пристально, потом ловит пальцем капельку сока с моего подбородка, облизывает палец, смеется. Косточки, косточки, скользкие, липкие, ненавижу их, держу в руках, Дасти издевается, а выбросить нельзя, утром найдут, узнают, что персики воровали, вычислят по ДНК. Неприятности, запись в личном деле, отчисление. Надо за ограду, там ждет Борис. Борис, смех и звон. Пахнет джином, в светлых кудрях запутался свет неоновых огней. Приглашает нас в бар, я отнекиваюсь. Там шумно, люди, неуютно. Наконец, сдаюсь, идем в какую-то забегаловку. Наконец-то можно эти проклятые косточки выбросить, руки липкие, карманы липкие, девушки смеются, золотые, блестящие, Джессика бы не смеялась… что, мисс Гринхилл? Да, вчера тоже был в баре. Поплан тащит за плечо. Весело, понравится — говорит. Цвета яркие: зеленый, лиловый, оранжевый; пар какой-то, пахнет табаком и алкоголем. Большое спасибо, мистер робото, Килрой, я Килрой, я Килрой. Женщина за стойкой. Высокая, крепко сложенная, красивая, пахнет коньяком, смех резкий, неприятный. Поплан здоровается, представляет нас друг другу. «Здравствуйте, сержант, спасибо за прекрасную службу. Поплан сказал, что вы три валькирии в прошлой битве сбили. — Здравствуйте адмирал. Адмирал, а вы ниже, чем я думала». Мне неуютно, хочу уйти поскорее. Отходим в угол. Чуть тише, Поплан, а голос у него веселый, нетрезвый: «А у этой Азы сердце золотое, ни разу не отказала», — и я тут же: «Сердце-то может быть и золотое, а вот печень, наверное железная. Смотри, целая бутылка коньяка у нее, и уже пустая на половину»… — Вот оно! Адмирал, у вас получилось! Ян вскочил со стула, нервно озираясь. Восклицание Фредерики словно вывело его из какого-то транса, в котором он находился несколько последних минут. И от того, что она уже больше не размешивала чай, тишина в комнате казалась оглушающей. И что только что случилось? Ему казалось, он засыпал, словно во сне переживал какие-то воспоминания, причем так реально, точно погрузился в них по-настоящему. И вот он снова был в своей комнате, а перед ним сидела сияющая, очень довольная Фредерика. — Лейтенант Гринхилл… — только и мог сказать Ян, — Это было потрясающе! Как вам удалось?.. Вы что, загипнотизировали меня, да? Подумать только, я вспомнил, я всё вспомнил, я!.. И тут он замолк. Ведь только тогда он понял весь ужас сказанного. Улыбка на лице Фредерики тоже поползла, а на лице проступил страх. — Нам надо в прозекторскую, — сказала она, поднимаясь и отставляя давно остывшую чашку чая. *** — Неужели сложно подождать хотя бы час? — с недовольством спросил седой патологоанатом. — Я займусь вскрытием сержанта Карахан, как только закончу с остальными двумя. Всё должно быть по протоколу. — Доктор, стоит ли напомнить вам, что приказы адмирала не … — начала было Фредерика, но Ян перебил ее. Он попросил как можно более миролюбиво: — Доктор, нам не нужно полное вскрытие. Просто проверьте ее торс. УЗИ, рентген, что-нибудь такое, по-быстрому. Грудь и область живота. Пожалуйста. Доктор вздохнул и достал портативный ультразвуковой сканер с небольшим монитором. Подойдя к столу с телом Карахан, он провел аппаратом над торсом мертвой женщины. Внезапно его лицо вытянулось, а руки чуть было не выпустили прибор. Провозившись с трупом еще минут десять, он наконец-то подошел к уже изнывающим от нетерпения Фредерике и Яну. — Адмирал, лейтенант, — заговорил он, явно не представляя, с чего начать. — За всю мою практику такого я еще не видел. Ошибки быть не может, я проверил на разных приборах. Правдоподобного объяснения у меня пока нет, но факт таков: несмотря на то, что следов хирургического вмешательства не найдено, у сержанта Карахан полностью отсутствуют сердце и печень.